Иногда один старичок помогал им едой. Он посоветовал молиться Святителю Николаю, который помогает всем, кто погибает. Откуда этот старичок взялся? Вроде бы не местный. А приходил всегда ровно тогда, когда женщины начинали думать, что все кончено.
– Ты проси Святителя Николая, он поможет тебе! – каждый раз говорил он Семирамиде. А та больше ничего и не могла, как только молиться. Она была согласна и умереть – такова была ее усталость. Женщина попросила своего нового знакомого рассказать ей о святом, просить о помощи которого он им велел.
– Он очень строгий, но в то же время и такой добрый, – задумчиво сказал старичок. – Однажды он был на Вселенском Соборе в городе Никее, в то время Церкви предстояло ответить Арию, учившему, что во Христе воплотился не Бог. Арий был человеком необычайной учености и так красноречив, что все ему верили; для разбора созданного им учения при поддержке первого христианского императора Рима был созван первый в истории Церкви Вселенский Собор, на который приехали триста восемнадцать епископов, и все они не могли найти слов, чтобы доказать, что арианство – это лжеучение. Не нашел слов и Святитель Николай, ударивший еретика…
– Это он поэтому святой? – скептически спросила Семирамида. – У меня первый муж, чуть что, сразу всех по морде бил, а святости в нем не было ни на грош…
– Не поэтому, конечно, – засмеялся старичок. – Вот видишь, и я как следует не могу тебе ничего объяснить… Тогда он уже был епископом, а епископ, если кого ударит, то его за это лишают священного сана. А для Святителя Николая сан был дороже всего! Твоему-то бывшему мужу, если он кого ударит, что за это было?
– Да ничего ему не было никогда! – засмеялась ассирийка, которой по сравнению с ее нынешним положением даже жизнь с карманником и драчуном показалась чем-то забавным. – Правда, мало я с ним прожила. А вот любимого моего за то, что он кого-то стукнул…
Ком в ее горле не дал говорить – вместо слов вырывалось клокотание, и вдруг женщина зарыдала, хотя раньше слез у нее не было. Как будто вчера она была рядом с Тиграном, разлука с которым сломала им жизнь… «Дело не в его драке, а в том, что я разрешила убить нашего с ним ребенка!» – резко одернула себя Семирамида. Жизнь могла бы быть совсем иной, – подумалось ей, – и не бомжихой, а принцессой она была бы с тем, кто любил ее и кого любило и сейчас ее сердце до такой степени, что от одного воспоминания о нем больная старуха вдруг стала красивой. А старичок как будто видел все, что происходило в ее душе.
– Смотрю, ты меня поняла, – сказал он. – Так вот, Святителя Николая тогда Собор лишил сана за то, что он всего лишь раз в своей жизни ударил человека – за то, что тот ломал людские души своим красноречием…
– А чем уж так плохо было его учение? – спросила ассирийка, мало понимавшая в тонкостях богословия.
– Как тебе объяснить… – задумался ее собеседник. – Христианство – это религия, которая учит тому, чего по всем законам человеческой логики не может быть: что Сам Бог для того, чтобы спасти людей, во Христе соединился с человеческой природой. Мыслившему логично Арию казалось, что намного правильнее будет верить в то, что во Христе воплотился лишь один из высших духов, великий, но сотворенный. А Святитель Николай сердцем чувствовал то, что Церковь поет в одном из песнопений: «не Ходатай, не Ангел, но Сам Господь воплотился»… Но не было у него слов, чтобы опровергнуть ученейшего богослова его времени, вот и нанес он пощечину…
– Получается, что от бессилия? – вздохнула женщина.
– От человеческой немощи, в которой совершается сила Божия. Его поступок был так необычен, что привлек внимание всех отцов Собора; они начали еще тщательнее искать возражения еретику и нашли их. А многим из них были видения от Господа, после которых Святитель Николай был оправдан и восстановлен в своем архиерействе.
– А у меня были видения от Господа? – воспользовалась возможностью узнать мнение такого знающего человека ассирийка и рассказала о том, что видела, и что этому предшествовало.
– Давай только без обид, но это называется делирий, – улыбнулся старичок. – Думаю, что тебе тогда не повредил бы галоперидол. Но Бог и зло обращает ко благу; выводы ты из всех этих вещей сделала верные, раз перестала пить…
– То есть это не духовные видения? – обиженно спросила Семирамида.
– Давай разберемся, что значит духовные, – засмеялся ее собеседник. – Есть мир рядом с нами, который мы не видим, и это большое благо для нас, потому что человек в поврежденном его состоянии не может без опасности для себя видеть мир духов. Изменения, которые люди производят в своем теле наркотиками, алкоголем, голодом, чем-то еще могут дать им возможность видеть какие-то фрагменты духовного мира, но, как правило, темной его части. Это разрушительно для человека, который имеет грубые грехи; у него может развиться хроническое психическое заболевание. И вообще не нужно искать мистических видений. Разве хоть один раз в Священном Писании говорится, что тот, кто их не имеет, несовершенен? Там написано, что совсем другое представляет подлинную ценность для человека: любовь к Богу и ближним, чистота сердца.
Он не раз так с ними говорил. Рассказывал и про трех дочерей одного неплохого, но не особо морально устойчивого человека, который после того, как разорился, начал думать, как бы ему пристроить их куда-нибудь содержанками, если не похуже… И как Святитель Николай ночью тайно постучал в окно его дома и бросил туда сверток с золотыми монетами. Непутевый отец распорядился ими правильно, выдав замуж старшую дочь, и архиепископ бросил ему через какое-то время второй, устроивший судьбу средней девушки, а затем и третий, который помог младшей…
– Волшебная сказка – стук в окно три раза и нежданный подарок, меняющий жизнь из беспросветного мрака к солнечному свету! – задумчиво сказала Семирамида. – Но это лишь сказка, разве так бывает в нашей обычной жизни?
– Бывает, – уверенно ответил ей старичок.
Он рассказал ей и про невинно осужденных вельмож, которых Святитель спас от незаслуженной казни. Они были свидетелями того, как Святитель Николай выхватил меч из рук палача, не дав казнить трех оклеветанных горожан, чья невиновность потом была доказана. Этих сановных людей поразило тогда не только бесстрашие архиерея, остановившего казнь, но и то, как близко к сердцу он принял чужую беду и – самое удивительное – он действовал с такой властью, что не послушаться его было невозможно.
Через какое-то время помощь понадобилась уже этим вельможам: столичный мэр оклеветал их перед императором, выдвинув тяжкое обвинение в государственной измене, наказанием за которое была смерть. Несчастные в темнице вспомнили тогда Святителя Николая. «Если бы он был здесь, то и нас спас бы, как тогда горожан!» - подумали они. И хотя святой был далеко от них, невинно заключенные обратились к нему с горячей мольбой, веря, что он услышит их, невзирая на расстояние.
И Святитель Николай действительно их услышал. Он явился во сне императору и мэру; было новое разбирательство дела, в результате которого сановников не только оправдали, но и восстановили во всех правах.
Рассказывал и о погибавших на море и много всего другого. Ассирийке стало казаться, что Святитель Николай – самый родной из всех, кто у нее есть; особенно впечатлило ее, что, как ей казалось, в том, как он пострадал, защищая веру на Вселенском Соборе, есть что-то схожее с тем, как пострадал Тигран… Что Тигран был всего лишь драчуном, ей было не внушить: она точно знала, что он самый лучший из всех людей, когда-либо живших на свете… Она постоянно молилась Святителю, ласково обращаясь к нему «Николушка». Семирамида думала, что не будет он из-за этой вольности сердиться на старую больную ассирийку, живущую в ожидании смерти. Вспомнила давно прочитанный отрывок из книги, которую дала ей в недавнем еще, но уже стертом новыми скорбями прошлом ее подруга монахиня, и отрывок древнего жития, которое читал продавец часов... И ей почему-то стало казаться, что Святитель обязательно сотворит чудо и в ее жизни, похожее на одно из тех, о которых рассказывал ей старичок…
Порой она часами сидела перед небольшой бумажной иконкой (сил стоять не было: ноги не слушались), беседуя с изображенным на ней святым чудотворцем, как с самым близким человеком, делясь с ним горестями жизни:
«… Мой любимый приходил, когда я еще не выходила замуж. Оказывается, у него был суд за драку, и ему дали шесть месяцев тюрьмы. Он освободился, пришел и, увидев мою подругу-армянку, попросил ее позвать меня. Но она его обманула, позавидовав мне, и сказала, чтобы он меня не беспокоил: я люблю другого. Она хотела остаться с ним, но он ушел. И это лучшая моя подруга! Зависть – это страшно…»
Другой сердечной болью был умерший сын. «Когда сестра принесла письмо от мамы, я поцеловала сына, отдала из рук в руки сестре (она ждала в коридоре). Что заставило меня совершить такой поступок: в трезвом виде своими руками отдать сына другой женщине, пусть даже родной сестре?! Я и сейчас не могу этого объяснить. Если бы я знала, что теряю сына навсегда…» Жаловалась на подруг: «Одно я поняла: если ты более удачлива, чем твоя подруга, то автоматически становишься ее врагом. Но если ты совсем внизу, ты ей не нужна, ты ей не соперник. Если родные от нас отворачиваются, то что говорить о чужих людях? Нет слепца большего, чем тот, который не хочет видеть…» Жаловалась она и на отца своих дочерей: «В Ростове он стал играть на скачках. И этим сам все разрушил. У меня начинался нервный срыв. Я знала, какое успокаивающее лекарство мне нужно… И я безрассудно стала делать ему назло. Он – на скачки, а я – в бутылку. Он мне надоел. Мало того, что денег я не видела, он еще стал мне грубить. Я не ангел бескрылый, я человек. В каждом человеке сидит дьявол, но во мне его было слишком много…» Иногда, обращаясь к святому, Семирамида начинала философствовать, пытаясь осмыслить свою жизнь: «Я все расскажу: как была растоптана жестокой правдой жизни, как мои мечты и надежды были убиты безжалостной судьбой. Кто защитит погрязшую в грехах и опустившуюся женщину? Очень страшно, когда отворачиваются те, кто был дороже жизни… Зло принимает множество обличий и прибегает к самым коварным уловкам».
Вардия тоже молилась перед этой иконой, но не так «запросто», как ее дочь. Она считала, что просить помощи святого нужно с почтением, не загружая его лишней информацией. Ей горько было смотреть на Семирамиду: в глубине души старая ассирийка чувствовала, что, не заставь она ее избавиться от ребенка, вся жизнь дочери была бы иной…
Вардия просила прощения за все, что сделала не так, обращалась за помощью – больше не для себя и дочери, а для внучки: «Она-то ни в чем не виновата! Просто слишком привязана к матери. Ей бы выйти замуж давно, жить нормальной жизнью, а она, не видев ничего в ней, ни за что, по доброй воле делит с нами этот кошмар! Мы-то хоть пожили, всякое повидали, а она-то за что страдает?»
Чем больше были внешние трудности, тем горячее были молитвы находившихся, казалось бы, в безнадежном положении женщин.