По привычке, сформировавшейся за три дня, я ранним утром покинул своё ночное пристанище и пошёл гулять по ещё влажной от утренней сырости мощёной мостовой. Столица вяло просыпалась, люди торопились на свои рабочие места и, по обыкновению своего менталитета, встречались со мной взглядом, расплываясь в улыбке. По улице громыхали старые трамваи, распугивая местных голубей, которые так же неторопливо направлялись по своим голубиным делам. Взмывая вверх, они проклинали вагоновожатых, бросали колкую фразу «Ку-ру-ру-рва» и возвращались на мостовую до тех пор, пока новый трамвай не заставлял их проделать это действие вновь.
Зайдя в первое попавшееся кафе на западной стороне улицы, залитой солнцем, я обнаружил старого поляка, который готовил кофе: он, как и люди снаружи, был сонный и улыбчивый. За кофе мы немного поговорили о литературе и истории. Нужно отметить, что у многих поляков (особенно у старшего поколения) рано или поздно разговор заходит об истории. На протяжении всей беседы он пытался впечатлить меня своим знанием русского языка, и, к слову, ему это удалось. Раскланявшись с Любомиром (а именно так звали моего нового «приятеля»), я покинул его заведение, так как к этому моменту кафе наполнялось людьми и, соответственно, продолжить разговор мы уже не могли.
Утренние запахи сменялись дневными. На тротуарах людей становилось все больше, и большинство из них казались более размеренными, чем те, что повстречались мне рано утром. Не торопясь я добрел до памятника Шопену, что в парке Лазенки, и в тени каштанов придался чтению, временами наблюдая за людьми, которые проходили мимо меня. За этим моим занятием солнце переместилось и уже освещало восточные стороны улиц, так же поменяв свое положение относительно меня. Теперь оно уже не так приятно светило в глаза. Я вновь вышел на мостовую.
В те дни моим страстным увлечением были итальянское вино и книги. Особенно радовала русская классика на польском языке: вот, только послушайте, как звучит: Zbrodnia i kara — «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского. Поняв, что ближе к ночи мне понадобятся и вино, и книга, я решил наведаться в соответствующие места. Если с первым пунктом все решилось очень быстро, то покупка книги затянулась. Проблемой тому было отсутствие какой-то конкретной цели.
В какой-то момент мой взгляд остановился на отделе детской литературы. Вернее, не просто остановился, а замер там. Причём со стороны это зрелище выглядело достаточно странно, как мне кажется. Потому что в тот момент я явно отличался от покупателей, которые обычно находились в этом отделе: у них, как минимум, еще не росла борода. К тому же из сумки не торчала бутылка вина. Но тогда меня это мало заботило, ведь мой взгляд упал на слово, знакомое до боли, — правда, оно было на польском. Это то слово, которое отзывалось приятным эхом и грело каждым своим звуком, каждой своей буквой. Слово это было Байкал. Да, книга была про славное море Байкал — да не просто абы какая, а та самая, которую мне в детстве пересказывали бабушка и мама. Это легенда об Ангаре, которая сбежала от своего отца к возлюбленному, оставив родителя горевать.
Находка эта меня очень поразила и даже обрадовала! Ведь, согласитесь, наткнуться на далекое эхо Родины в центре Варшавы — это очень трепетное и радостное событие (если вы, конечно, не питаете особой, известной только вам ненависти к родным берегам). Я стащил с полки эту книгу, предвкушая встречу с детством, но, открыв ее, я понял, что за картинками нет никакой истории и нет того теплого ощущения, которое было раньше. Действительно, текста было мало — вернее, его практически не было. Там оказались лишь картинки, и, надо признать, весьма красочные и неплохие. Но, чёрт подери, это событие меня раздосадовало, даже разозлило. Дело вовсе не в ущемленном патриотизме или в чём-то возвышенном. Здесь было нечто другое. Эту историю я знал с детства, и образы были наглядные: в книжном шкафу моей бабули красовалась декоративная пепельница, изображающая сцену, где Байкал бросает камень вслед убегающей дочери. Вдобавок ко всему, железнодорожная станция городка, где я родился, также была украшена барельефом, который изображал эту же сцену.
И так как образ этой легенды был жив в моем уме, разозлила меня именно скудная подача этой истории. «Почему поляки получили неполную версию этой легенды?» — задумался я. И в тот же миг мне пришла идея. А почему бы не перевести на польский язык ту самую историю, которую я слышал от родных женщин перед сном? С этой мыслью я покинул лавку, направляясь в свое ночное пристанище.
Дневные мостовые и трамваи на этот раз меня мало интересовали: я был полностью поглощён этой задумкой и быстро шёл, воскрешая в уме интересные моменты из легенды. Я думал о том, как её лучше подать и притом не беспокоился о её переложении на польский язык.
После захода солнца я был уже в своем отеле, откуда открывался замечательный вид на вечерний город. Поглощённый идеей, я откупорил вино, наполнил бокал, опустошил, затем повторил всё это вновь. Я быстро написал легенду по памяти, на языке оригинала, а вот с польским вариантом вышло куда сложней. Оказалось, поляк из меня никакой. Но когда в зелёной бутылке осталось меньше красной жидкости, а огоньков за окном прибавилось ровно в два раза, тогда я отчётливо понял, что у меня выходит довольно связный польский вариант до боли знакомой с отрочества истории. Я всегда считал алкоголь неплохим методом для изучения и практики языка — естественно, в умеренном для общения количестве. В противном случае, языковые способности могли скатиться к мычанию, даже на родном языке.
Уже ночью текст был закончен и переведён. В полудреме я вышел на балкон вдохнуть свежего воздуха: огоньков все так же было ровно в два раза больше, чем раньше, но на этот раз я освободился от своей идеи и, соответственно, был спокоен. Усевшись в кресло, я погрузился в глубокие, словно воды Байкала, раздумья, смотря на спящий город. И в этом состоянии мне привиделось, как Висла не по-библейски медленно выходит из берегов. И вот это уже не Висла, а Байкал. Вода поднимается, поглощая мощёные мостовые, узкие улочки, скверы и парки. Даже памятник Шопену уже скрылся под водой. Плывут по улицам трамваи: они скребутся по крышам, пугая заснувших птичьим сном голубей. Пернатые, взлетая с грохотом, опять бросают пару колких фраз от испуга. Кофейня Любомира уже давно утонула, книжная лавка тоже. Лишь на том месте, где под толщей воды раньше покоился букинистический магазин,теперь плавали книги, в том числе и та детская книжка про Ангару и Байкал. Вода поднималась всё выше и выше, оставив на дне пресного моря прекрасный столичный город, и лишь нелепая верхушка сталинской высотки торчала из воды.
Наутро, проснувшись на том же балконе, я обнаружил столицу, залитую солнцем, а не морем. Перечитал написанное мной вчера:
Bajka o Angarze, córce Bajkału.
Było to dawno. W pewnym pięknym, legendarnym kraju mieszkał w swoim pałacu potężny siwy bohater Bajkał. Nie było na całym świecie, równego mu co do siły i bogactwa. Był surowy, ale sprawiedliwy, a gdy się rozgniewał , fale głośno rozbijały się o skały. Wiele rzek i strumieni było pod jego panowaniem. Wszystkie miejscowe duchy, których tam było niezliczone mnóstwo, przynosiły mu swoje dary, a on siedząc na majestatycznym tronie z wielkich srebrnych gór, w pelerynie szytej ze starych lasów, w pełny spokoju przyjmował gości.
Bajkał miał jedyną córkę— Angarę. Słynęła z piękna na całym świecie, ładniejszej nie było na ziemi. Kiedy był dzień — była jaśniejsza od nieba, w nocy — ciemniejsza od chmur. Kto by nie jechał obok Angary, wszyscy ją podziwiali, wszyscy ją chwalili. Nawet ptaki wędrowne: gęsi, łabędzie, żurawie — schodziły nisko, ale na wodę Angary siadały rzadko. Mówiły : "Czyż można ściemniać to, co jasne?»
Bajkał bardzo kochał swoją córkę i był surowy dla niej z powodu swojej ślepej miłości, często trzymał ją w zamknięciu, w niedostępnych głębinach. Piękna Angara bardzo często tęskniła myśląc o wolności, o innym świecie, wolnym i szczęśliwym, gdzie nie ma samotności.
Ale pewnego dnia przyleciała na brzeg mewa, usiadła na jednym z klifów i zaczęła opowiadać rzekom i strumieniom o życiu w nieznanych i bogatych w dalekich stepach, skąd pzybywała. Powiedziała im o najsilniejszym i najpiękniejszym bohaterze Jeniseju, o sławnym synu Sajana. [Angara] usłyszała o Jeniseju od górskich potoków i jeszcze bardziej zatęskniła, zapragnęła zobaczyć bohatera. Ale jak uciec z więzienia, z mocnych wysokich ścian pałacu?
I wtedy piękna Angara zaczęła się modlić: "O, Wielki Boże Tengri! Miej litość nad pojmaną duszą! Nie bądź tak okrutny i surowy dla mnie, zamkniętej w więzieniu. Zmiłuj się, młodość moją wpycha do grobu zakazem Bajkał... Daj mi odwagę i siłę uciec, pokonując te ściany skał".
Bajkał Dowiedział się o myślach ukochanej córki, zamknął ją jeszcze mocniej i zaczął szukać jej męża spośród sąsiadów, nie chciał oddawać córki tak daleko od ojczyzny. Wybór Bajkału stanął na bogatym i odważnym Irkucie. Irkut był sławnym wojownikiem i szlachetnym synem starego Nuhu-Dabana , ale jego temperament był bardzo groźny. Bajkał wysłał posłańców do Irkuta, aby poślubił Angarę. Angara dowiedziała się o tym i mocnozapłakała. Błagała ojca, by nie wydawał ją za Irkuta , bo go nie kochała. Ale Bajkał nie słuchał, jeszcze głębiej ukrył Angarę, a od góry zamknął kryształowymi zamkami i rozkazał swojemu głównego szamanowi, mądremu i staremu Olchonowi, by jej pilnował. Angara jeszcze mocniej zaczęła prosić o pomoc. I strumyki i rzeczki postanowiły jej pomóc. Zaczęły po cichu niszczyć przybrzeżne skały.
Zbliżał się ślub Irkuta i Angary. W nocy Wielki Bóg Tengri wysłał do Bajkała i jegoświty wiele snów. Spał tej nocy stary Bajkał, i Olkhon, zmęczeni rozmowami, piosenkami i śmiechem młodych dziewcząt-rzek, położył się obok by zrelaksować się, myśląc, że Angara nigdzie nie ucieknie pod jego pewnym i lekkim snem. Ale Angara z przyjaciółkami cicho wyłamały zamki i wybiegły z więzienia. A strumyki kopały i kopały tajne przejście i w końcu Angara z hałasem wyrwała się z kamiennych ścian i pobiegła do swojego ukochanego Jeniseja.
Nagle obudził się stary Bajkał, zobaczył we śnie coś złego. Zeskoczył — przestraszył się. Wokół szum, trzaski. Obudził się przerażony Olchon i zobaczył, że Angara z koleżankami wyrwałą się z więzienia, poinformował Bajkała, że Angara uciekła. Bajkał zrozumiał co się stało, wściekł się. I podniosła się burza, zadrżały góry, upadły lasy, niebo poczerniało ze złości, zwierzęta w strachu rozproszyły się po całej ziemi, ryby zanurkował na dno, ptaki odleciały do słońca. Tylko wiatr zawodził gdy gniewało się morze-bohater.
Wybiegł z pałacu potężny Bajkał, uderzył w siwą górę, oderwał całe urwisko i z przekleństwem rzucił je w ślad za uciekającą córką, chcąc zamknąć jej przejście. Ale było już za późno. Angara był już daleko. Irkut pobiegł za nią, ale tylko i zdążył chwycić za jej długi welon. Ale samej Angary nie powstrzymał.
A kamień leży od tego czasu w miejscu, w którym Angara złamała klify. To Skała Szamana-. Tysiące lat Angara płynie do Jeniseju, a siwy samotny Bajkał stał się ponury i straszny. Skałę, którą rzucił Bajkał w ślad za córką, ludzie nazwali Skałą Szamana. Tam przynoszono do Bajkału bogate ofiary i tam sprawdzano niewinność człowieka, pozostawiając go na tym kamieniu na noc, jeśli przez noc Bajkał nie pochłonie sprawcy, to znaczy, że jest niewinny. Ludzie mówili: "Bajkał rozgniewa się, wyrwie Skałę Szamana, Bajkał wyskoczy z brzegów i przyjdzie po swoją córkę, zalewając wszystko na drodze swoimi wodami”.
После прочтения я подметил те моменты, которые нужно было показать моим польским друзьям для исправления ошибок, собрался и вышел, нарочно не выпив кофе.
Редактор Елена Горкальцева
Другая современная литература: chtivo.spb.ru
