…А моя человечица в Чиралы улетела, - лицемерно вздохнул квартирный Ключкин 2-й. – Тишь да гладь на Андрона-Звездочета-то будет.
Толстый хвост чистого духа выражал полнейшее самодовольство, желтые глазки посверкивали.
- Охальник! Хвастун! Хипстер! – наперебой загомонили квартирные, которым повезло меньше. – Иди краны чини, гуманитарий маканый! Как бачок потечет или проводка искрить начнет, тут же братцы, милые, помогите! А как от дела лытать – так первый.
Хвастун ничего не ответил, лишь медленно потянулся. Усатая морда его лоснилась от удовольствия. Завистливое шипение – пустой звук, любой квартирный с радостью оказался бы на его, Ключкина, месте. И проспал бы на хозяйских перинах сезонный праздник, доставлявший столько хлопот.
Вообще-то всякий порядочный чистый дух в меру сил помогал подопечным каждый погожий день. Менял розетки и лампочки, прочищал засоры, продувал трубы, поливал цветы и кормил рыбок. В пасмурные и снежные дни дозволялось отсиживаться на антресолях и ютиться за батареями, но немногие квартирные оставляли без присмотра жилище. А ну как пожар устроят глупые человеки, моль разведут или не дай бог тараканов. И как тогда жить?
Где пакость разная ползает да летает там чистому духу не место, воюй не воюй. А свободных квартир мало, да… Поэтому и трудились за троих хвостатые старатели, чистили, мыли, драили – или снились хозяйкам, убеждая взяться за швабру с тряпкой.
Праздники чистые духи иные отмечали, а иные знать не знали, за углом не встречали. На Рождество воровали с елки пряники и конфеты, на Духов день проливали на пол духи и одеколоны, на Ивана Купалу ходили к Москве-реке и плескались в мутной водице.
Андрон-Звездочет среди праздников числился на особом счету. Первое желание, ненароком озвученное в этот день первым проснувшимся человеком из подопечных, подлежало исполнению, хоть из шкуры вон вылезай.
Счастьем казались простые желания: кофе в постель, взорванные будильники и построенные попарно носки. Куда чаще квартирные, задрав хвосты и роняя все на своем пути, мотались по городу и разыскивали самые странные вещи. Справочник Лао Тзу по небиологическим видам, к примеру, лист ацеласа и непременно свежий, сердечко, потерянное на перегоне между Арбатской и площадью Революции, и забытый там же кулончик из коктебельской яшмы…
Ключкину доводилось тырить пласт Битлов на толкучке, менять на тушенку мешочек настоящего кофе, ругаясь в усы, приваривать платформы к уродливым желтым ботинкам и склеивать голубую чашку невидимым клеем. В тяжелые дни он вспоминал, как батюшка его, почтенный квартирный Ключкин 1й, ухитрился достать живого слона для больной девочки и провел его через полгорода, раздавая взятки городовым. Не то, что нынешнее племя!
Надеясь на безмятежный отдых, квартирный тихонько выскользнул с чердака, оставив чистых духов вздыхать о золотых временах и воображать, что день грядущий им готовит. Тощий лифтовой Лампочкин погрозил вслед счастливчику кулаком. Неспешный Ключкин рассчитывал на пленительные часы отдыха на хозяйской постели, на пушистые пледы и маленькие подушки, на молоко из фаянсового блюдечка, изрисованного драконами и облаками…
И вечер был и был хорош. В старых домах воспоминания прячутся под обоями, стоит выключить свет и услышишь голоса, сотню лет как ставшие тишиной, звонкий топот румяной гимназистки, тяжелые шаги на лестнице и ленивое «это нас арестовывать идут». Шутники полетели дальше, а квартирным еще несколько лет пришлось изобретать флаконы «Герлэна» и фильдеперсовые чулочки. И надушенные красавицы сбегали едва касаясь перил навстречу тревожным желтым цветам и возвращались медленно шаркая по ступенькам. Душу-то не обманешь. Ключкин знал, и прислушиваясь к уголькам чужих жизней, медленно погружался в серое пыльное никогде. И зени пришли, тенями и станем однажды.
…Нельзя узнать. Стоял он и смотрел,
Как на полоску бледную дороги
Вступил с печальным взглядом бог-посланец,
Чтобы в молчанье тень сопровождать,
Которая лугами шла обратно…
Разбудил квартирного непристойно громкий человеческий страх. Кто-то чужой топтался на балконе, зябко вздрагивал голым телом, боязливо глядел на темные туши холодных машин во дворе и жалобно просил:
- Боженька! Пусть меня не найдут! Никогда больше не дотронусь до бабы, только пусть не найдут!
Судя по шуму за стенкой, неизвестный бедняга перелез через балконный бортик из сорок восьмой квартиры, где в страстном браке проживали веселая красавица-балерина и суровый боксер полутяж. Муж как раз вопрошал, откуда в доме взялся костюм от «Армани» и в каком бутике продают кошельки прямо с деньгами. Ключкин знал – спустя пару часов скандала тональность криков обязательно сменится.
Но проблема была не в веселых соседях – она стояла на, его, Ключкина, подведомственном балконе, простуженно шмыгала носом и выражала желание. Полночь уже пробила, формальные правила соблюлись, да и настроение у разбуженного квартирного оказалось недобрым. Одним движением бровей чистый дух распахнул балконную дверь. Ведьмино масло на кухонном полу заблаговременно разлилось само.
Счастливый любовник, едва успевший препоясать чресла полотенцем с игривой картинкой, поспешил на свободу, споткнулся на скользкой поверхности и грохнулся наземь, стремительно уменьшаясь на лету. Четыре лапы и холеная черная шерсть стали для него полнейшей неожиданностью. Бедняга замяукал от ужаса так жалобно, что расплакались бы и камни. Открыть входную дверь и нажать кнопку звонка у милой старушки напротив оставалось делом техники.
- Вот я вам, хулиганам милицию… Васенька! Васенька, дорогой! – раздался дребезжащий голос почтенной дамы. – Вернулся, мой золотой, не обманула ворожея-то! Живехонек, здоровехонек, пуще прежнего пушистишься, котинька… Ай, да ты как новенький сделался. Придется нам, Васенька, опять к ветеринару съездить!
Полный ужаса вопль был ответом старушке. Ничего, ночью клиника не работает, а наутро горе-любовник проснется в своей постели целым и невредимым. Разве что до конца дней будет мяукать непроизвольно и никогда больше не изменит жене. А бабуле мы котеночка-то подкинем, негоже ей одной жить! Рыженький из подвала ужасно мил.
Довольный как незабвенный слон Ключкин отправился досыпать. Но сон больше не шел – смутный праздник Андрон-Звездочет порой тревожит не только людей. Чердачные алконосы носятся над осенней Москвой с заунывными воплями, гаражные медведяки шарятся по дворам и пугают запоздалых прохожих, а о том, что творят манекены в витринах даже думать не хочется. Жаль у Ключкина не получалось не думать – он представлял себе копошащиеся розовые безголовые тела и ему делалось дурно.
Квартирный решил нагулять дрему – сереющий стылый рассвет успокоит кого угодно, а палые листья пахнут забытыми колыбельными. Город не любит открывать глаза по утрам. Дыша духами и туманами выходят в рейс холодные автобусы, неритмично машут метлами сонные дворники, раздается грохот сердитых мусоровозов и писк разбуженных зря синиц. Гонят самокаты зевающие курьеры, лупают глазами припозднившиеся пьянчужки, еле тащатся офисмэны и офисвумэны, хнычут вялые дошколята влекомые в скучные садики. Лишь счастливые псы резвятся, волоча за собой хозяев.
…У квартирного встала шерсть дыбом – пожилой нестриженый фокстерьер увидел его. И не бросился на врага, не залился хриплым лаем, лишь посмотрел жалобно. Настоящий хозяин бедняги – не девчонка-гулялка, что вцепилась в смартфон, а его собственный старик, - уже второй год не поднимался с постели, отплывая все дальше по великой реке.
Теплый бок любимого пса, упругие кольца шерсти – единственное, что еще держало разум при теле. И чашка чаю, хрупкое воспоминание о довоенной веранде, варенье с пенками, скрипучем голосе патефона, отце в галифе и нарядной маме, разливающей крепкий чай по синим с золотом чашкам. Будь человеком, Ключкин – Андрон-Звездочет настал, порадуй ни за грош. А мне от хозяина ни на шаг не деться.
В другой раз Ключкин бы может и отказал, но он знал секреты своей квартиры. В фанерном чемодане с ржавым замком хранилось приданое человечины, собранное еще немкой-бабушкой. Кружевные салфетки, льняные простыни, мельхиоровые приборы. И сервиз – чашки-блюдца, молочник и чайник, расписанный золотыми цветами. Раздобыть – и усов не запачкать. Пусть радуются!
Грациозно минуя сонных прохожих, Ключкин поскакал к дому. Секрет замка антресолей хозяйка давно забыла, не листала ни собственных дневников, ни альбомов с желтыми фотографиями, ни записок Деду Морозу, заботливо сохраненных сентиментальной мамой. Чашки оказались целы, квартирный достал первую, что попалась в руки, и заботливо упаковал в газету.
Исчерканные чернилами листки попались ему на глаза словно бы сами собой. Знакомый почерк, неровный, прерывистый. Человечица раньше умела мечтать, как живая, пока работа не высосала из нее душу. Стишки, эвона, сочиняла, нежные как пирожные. И рисовать любила – завитушки волн круглились на желтой бумаге, корабль несся навстречу буре, на баке стоял молодой капитан. Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и черная шпага вытянуто рвались в воздух. «Я хотела бы…»
«Дзыннь» сказала толстая октябрьская звезда и, невидимая, упала где-то за облаками. Неслышимый лифтовой Лампочкин тихо хихикнул у себя в шахте – а не дразнись, олух!
Искать капитана трехмачтового галиота в осенней Москве Ключкину еще не доводилось