Спустя какое-то время после отъезда уродственников мама попала в больницу с аритмией. Брат постоянно звонил по телефону, интересовался ее здоровьем, долго расспрашивал, что и как, спрашивал, почему я не положил ее в областную больницу, звонил врачам… Двоюродный брат, тот сразу дал тысячу рублей, тогда это были деньги, на лекарства.
- Если нужна помощь, говори, - сказал он.
Выписали маму через пару недель. Все было нормально. Она вышла на работу. Брат продолжал звонить по несколько раз в день, интересоваться здоровьем.
- У нас здесь всем в таких случаях ставят кардиостимуляторы. Хочешь, я все организую? - предложил он. - Проезд и все такое…
Мама, естественно, отказалась. Куда ей было ехать с таким здоровьем, да и зачем.
А еще через пару месяцев… Мама вернулась с работы, сели обедать. Разговор шел ни о чем: бытовая житейская ерунда. Вдруг мама захрипела и обмякла, как мешок с тряпками.
«Скорая» приехала быстро. Фельдшер, уставшая женщина средних лет, буквально изрешетила маму уколами.
- Надо срочно поднять ей давление…
В тот день маму положили в реанимацию.
- Вы кем ей приходитесь? – спросил меня дежурный врач реанимационного отделения.
- Сын.
- Очень хорошо… В общем, она очень тяжелая. Мы вызвали специалистов из областной больницы. Надо ставить временный кардиостимулятор. Если они успеют… - он развел руками, - то, что от нас зависит, мы сделаем, а там…
Специалисты приехали через два часа. Успели. Все это время вокруг мамы кружили дежурные врачи и медсестры. В себя она пришла только под утро, после пяти часов комы.
Как мне потом рассказали, она устроила там настоящий спектакль. Ей показалось, что все эти люди у нас дома, что со мной что-то случилось, а ей не хотят говорить. В конце концов, мама заставила клясться дежурную медсестру, что со мной все хорошо…
- Вы ведь тоже доктор? – спросил врач, когда я утром пришел в больницу.
- В какой-то степени.
- Я хочу, чтобы вы поняли… Она была в коме пять часов. Сейчас и какое-то время еще она будет вести себя несколько неадекватно. Чтобы вы были готовы…
Чтобы вы были готовы… Пять часов комы могли превратить ее в кого угодно.
Вечером позвонил брат:
- Как мама?
- Пришла в себя. Но пять часов она была без сознания.
- И что?
- Все, что угодно.
- Это пройдет?
- Не знаю.
- Тогда, может, лучше ее не лечить, чем так?
- Все еще может быть хорошо.
- Ты подумай.
- Ладно. Ты мне вот что скажи, ты говорил, что готов оплатить стимулятор. Это так?
Он ответил что-то уклончивое, а потом добавил:
- Если надо, ставь самый лучший.
- Импортный стоит 5 штук баксов.
Мамуля, тем временем (ее перевели в терапию, и в палате постоянно толпились посетители), всем рассказывала, что Коля пообещал взять на себя расходы по предстоящей операции. Она говорила это не без гордости за себя и за своего сына. Я был настроен скептически, особенно после того, как он более трех лет отдавал деньги, которые взял на пару месяцев. По другим долгам он вообще отказался платить.
- Вот как заплатит, тогда и будешь говорить, - сказал я маме.
В областной больнице маму приняли хорошо. Операцию делал тот же врач, который ставил ей временный стимулятор: молодой, симпатичный парень. Сделал все на совесть. Хочу сказать, что ни у нас в больнице, ни там не было даже намека на деньги, естественно, кроме официальной оплаты за аппарат. Не надеясь на брата, я выбрал отечественный. Тогда мамино сердце работало еще само, и аппарат должен был его только страховать. Стоил он в районе штуки баксов. Конечно, я «сказал спасибо» всем, включая областных специалистов, но уже потом, при прощании. Наконец, ее выписали домой. Вечером позвонил брат.
- Как ты?
- С того света вернулась. Теперь уже хорошо, - ответила мама.
- Мы за тебя молились.
- Нам пришлось занимать деньги. Полторы тысячи долларов. Ты поможешь?
- Все будет, как надо.
На следующий день брат позвонил снова.
- Я узнавал, операция должна была быть бесплатной. Вас обманули. Они там все проходимцы и воры…
- Не надо, Коля, - поморщилась мама, - не хочешь, не надо, я у тебя ничего не требую. Ты сам предложил...
Утром пришла Солнце.
- Не знаю, нужно мне говорить или нет… Звонил Колька.
- Чего ему? – насторожился я.
- Он представился, а потом сказал: нечего заставлять больную женщину выпрашивать деньги, и пусть твой Михайлов сам платит по своим счетам.
- Значит, я ему не мать, - заплакала мама.
- Да ну его на хуй! – решил я.
- Может, не надо было говорить… - Солнце чувствовала себя не в своей тарелке.
- Ты все правильно сделала.
Следующая напасть случилась через 7 лет. Я проснулся от какого-то грохота около 6 утра. Решив проверить, что это был за шум, я обнаружил маму лежащей на полу у себя в комнате. Ее лицо было удивленно-растерянным. Я помог ей подняться и сесть в кресло.
- Что случилось? – спросил я.
- Не знаю, - ответила она. – Я встала, как обычно, и…
Я измерил ей давление. Оно было повышенным, но не настолько, чтобы от него падать в обморок.
- Ты ничего себе не сломала, не отшибла? – спросил я.
- Нет… А что случилось?
- Не знаю. Я тебя нашел уже лежащей на полу.
- Правда? – удивилась мама. Она ничего не помнила. Мне пришлось раз шесть повторить свой рассказ, а потом мама выдала:
- Представляешь, я забыла, как идти на работу. Вот выхожу я из дома, а, что делать дальше…
От ее слов меня словно по голове чем-то тяжелым ударило. Успокоив более или менее маму, я позвонил Эмме Алексеевне, маминой медсестре. Объяснил все. На следующий день мама отправилась с ней в больницу. Маму положили в неврологию, в палату на 2 человека, сделали по блату какой-то укол… От этого укола она чуть не умерла, а заодно и приобрела аллергию на кучу лекарств, включая основные препараты от давления. И начался у нас сущий ад: ночью «скорые», днем припадки с падениями и потерей сознания… Во время приступов она на пару секунд теряла сознание. При этом ее лицо становилось жутким: Совершенно безумный взгляд, блуждающие глаза… Короче говоря, зрелище не для слабонервных. Несколько раз приступы случались на работе.
Однажды мама встала взять историю болезни, и с ней случился приступ. Эмма Алексеевна попыталась ее поддержать, в результате они упали обе. Лежат. Мама снизу, Эмма Алексеевна сверху. Встать не могут. Зашел больной. Тоже пожилой, под девяносто лет, человек.
- Что это вы тут делаете? – спросил он.
- Да это я от высокого давления потеряла сознание, - соврала мама. Она стеснялась своих припадков.
- Нет, барышни, это не давление. Это старость, - ответил он.
В другой раз пришел на прием к маме алкаш. Когда он жаловался на жизнь, с мамой случился приступ. Она не упала, лишь наклонила вниз голову, а когда пришла в себя, посмотрела на него безумным взглядом. Увидев ее лицо, он побледнел и начал бормотать самому себе:
- Ну и нажрался же я вчера...
В приемной в это время сидела слегка вольтанутая баба. Она бухнулась на колени и взвыла молитву во весь голос.
Мужик из кабинета бегом бежал.
Невропатолог из поликлиники, молодая и бесцветная внешне женщина, признавшись маме, что понятия не имеет, что с ней, и чем это лечить, посоветовала обратиться в «Центр здоровья». Мама решила, что она дура, я же сделал обратный вывод: в отличие от кретинов в белых халатах эта женщина была в состоянии признать собственную некомпетентность, что свойственно не дуракам.
Рекомендованным специалистом оказалась высокогонорарная красавица примерно тридцати лет. Обследовав маму, она поставила диагноз: какая-то там эпилепсия, и прописала Ламиктал. Еще то, надо сказать, зелье. Начинать и прекращать прием необходимо строго по схеме. Шаг вправо – шаг влево, и… маму начинало трясти, ее знобило, а кожа становилась, как у ящерицы. Прекрасное, должно быть, средство для пыток.
В общем, решили мы с мамой, что пришел ей конец. В таких ситуациях на многие вещи начинаешь смотреть иначе. Одно прощаешь, на другое закрываешь глаза, и то, что еще недавно бесило до пенопускания, превратилось в не заслуживающую особого внимания ерунду.
Почему-то в нашей семье не было принято проявлять или демонстрировать чувство любви. Родители меня любили и даже слишком, но никаких поцелуев на ночь, ничего такого. Даже просто сказать маме или папе: «Я тебя люблю», - мне не приходило в голову, так как подобные слова существовали за пределами формата наших отношений.
Это табу было настолько сильным, что сохранилось даже после первого круга моего персонального ада, когда меня чуть не выперли из института. Об этом я расскажу чуть позже. К счастью, мне попался в руки «Космический триггер» Роберта Антона Уилсона. В конце книги он, описывая трагическую смерть дочери (ее убили во время ограбления магазина), написал, что хорошо, что успел сказать ей, как ее любит…
Прочитав это, я понял, что могу и не успеть, так как в любой момент…
Тогда мы в первый раз поговорили с мамой действительно по душам, а потом еще какое-то время молча сидели обнявшись…
Так неприятности позволили нам пробиться друг к другу сквозь наше семейное табу…
Другое откровение настигло меня на кладбище.
Был теплый весенний день. Второй или третий после пасхи. Мы с мамой приводили в порядок папину могилу. Нужно было убрать оставшийся после зимы бурьян, протереть памятник, воткнуть пластиковые цветы. Работы минут на тридцать. Несмотря на это я каждую весну воевал с мамой по поводу кладбищенского субботника. Мама была суетливой женщиной, ей всегда нужно было все делать заранее, задолго до необходимого времени. Поэтому она начинала приставать ко мне с поездкой на кладбище, едва сходил снег.
Я считаю дуростью традиционную возню с «утилизацией человеческих тушек». Общественное мнение мне до фонаря, как и традиции, а особенно традиция убирать перед пасхой могилы, чтобы потом заявиться на праздник на кладбище, пожрать там и напиться до посинения. Когда вечером народ начинает, заметно шатаясь, возвращаться после этого домой, я чувствую себя героем фильма про зомби. Могилы с прилегающими участками земли внутри оградок я как-то назвал утешением неудавшихся дачников, и в шутку задавался вопросом, почему народ не выращивает там укроп с петрушкой.
Выбираться на кладбище я любил в достаточно теплый для этого день задолго до пасхи или сразу после нее, когда там было относительно безлюдно. От ненавязчивой работы на свежем воздухе и от вида на по-весеннему свежую зелень вокруг могил на душе становилось спокойно. В голову лезла всякая ерунда.
- Мы с тобой сейчас сорняки рвем, а ведь это папа, - сообщил я маме, когда предыдущая тема разговора была исчерпана.
- Не болтай глупости, - ответила она.
- Ты сама посуди: папа там лежит, разлагается. Питательные вещества поступают в растения. Фактически то, что растет на могиле, является трансформацией его тела, и если бы люди это понимали, они бы объявили территорию вокруг могил заповедником, и не трогали бы ни одной травинки.
- И что бы тут было, если бы все заросло?
- Ты права, ухаживая за могилой, мы придаем произрастающим на ней близким ухоженный вид.
Я нес чепуху еще несколько минут. Потом мама в очередной раз сказал, что хотела бы, чтобы ее кремировали.
- Пепел потом высыплешь в надгробье Михайлова, - мы папу называли по фамилии, - и не надо ни могилу рыть, ничего.
- Зачем? Я высыплю твой прах в горшок с цветком, и ты будешь всегда со мной, живая и зеленая...
Уже перед возвращением домой меня пробило: Глядя на вылизанные до блеска могилы, на богатые памятники, на дорогие оградки, я вдруг даже не понял, а прочувствовал всем своим существом, что людьми движет не столько желание выпендриться перед другими, не страх смерти, не тупое следование традициям, а незавершенный гештальт, накопившиеся и так и невысказанные чувства. Не имея возможности сказать или сделать что-либо умершему человеку, люди приходят на кладбище и остервенело рвут до последней травинки сорняк, словно он виноват в том, что они не успели сделать или сказать что-то важное, пока человек был жив. Прочувствовав это, я пообещал себе, что постараюсь отдавать близким свою любовь еще при жизни, чтобы не приходить, потом сюда и не терзаться над надгробием, стараясь спрятать за тщательностью уборки свою несостоятельность и беспомощность.
Врачи уговорили маму получить группу инвалидности. Она всячески отнекивалась, так как для этого нужно было пройти через настоящий ад. У мамы не было столько здоровья, чтобы стоять чуть ли не с ночевкой в очередях, а потом доказывать медбюрократам, что заслуживаешь прилагающуюся к группе подачку в несколько тысяч в месяц. И так каждый год, причем даже в тех случаях, когда у человека нет руки или ноги, словно потерянные конечности могут вырасти. Маме пообещали все сделать вне очереди, поэтому она согласилась. Когда ее вызвали на комиссию ВКК, она, рассказав о болезни и представив необходимые документы, заявила председателю:
- Я не хочу никакой группы. Меня уговорили врачи.
Маме дали группу пожизненно.
А у меня возобновились контакты со смертью. Впервые я увидел ее во сне лет в 14 – 15. Она была молодой, красивой, необычайно притягательной. От нее веяло внутренней силой. В том сне мы поженились. В следующий раз она приснилась маме перед смертью отца. Маму тоже поразила ее красота.
- Я его забираю, - сказала она маме, имея в виду папу. Через несколько дней он скоропостижно скончался.
В следующий раз она пришла к маме перед инфарктом в образе черного красавца коня. Конь проскакал мимо, и мама выжила.
После этого мы не виделись с ней лет 10, а когда у мамы начало скакать давление, она приснилась мне уже зрелой женщиной. Несмотря на это, я ее сразу узнал. Решив, что она за мамой, я испугался до чертиков.
- Хватит спать, вставай, - властно сказала она. Я буквально вылетел из сна и поспешил к маме.
У нее начинался гипертонический криз, и я успел вовремя сделать укол. Смерть приходила еще несколько раз, когда маме была нужна моя помощь. Можно сказать, она спасла тогда маме жизнь. В конце концов, она забрала маму практически внезапно, избавив ее от неизбежных, казалось бы, мучений – у мамы обнаружили рак поджелудочной железы. За 4 дня до смерти маме приснилось, что она увозит ее в повозке по бескрайней цветущей степи.
Года через 2 после появления приступов мама снова попала в больницу. Сначала у нее подскочило давление, потом резко упал пульс с 70 ударов до 52, что означало только одно: стимулятор выходит из строя.
Вызвали мы «скорую». Приехавшая барышня, сбила давление, сделала ЭКГ и заверила нас, что стимулятор хоть медленно, но работает. На следующий день мама пошла к своему кардиологу. Та начала говорить, что в этом нет ничего страшного, такое бывает, что надо сдать анализы, пройти обследования и через неделю поехать в областной кардиологический центр. К счастью, мама не стала ее слушать и поехала туда на следующий день без всяких обследований. Оттуда ее уже не выпустили – сделали операцию в тот же день. Сказали, что батарейка в аппарате полностью разряжена, и в любой момент он может отключиться, а так как сердце без аппарата к тому времени не работало вообще, отказ стимулятора означал бы смерть.
Замена аппарата оказалась бесплатной. Конечно, «спасибо» врачам я «сказал», но в сравнении с 30 000 рублей за один только стимулятор это были мелочи.
Операция прошла хорошо. Хирург нам достался молодой, но грамотный, а главное думающий. Заменил аппарат, подобрал за 2 дня лекарства от гипертонии, чего другие специалисты не могли сделать вообще. С заменой аппарата исчезли и мамины припадки – их вызывала его некорректная работа. Короче говоря, все, что касается лечения, было на высоте.
Из-за припадков мама уже жить не хотела, поэтому, когда мы приехали в центр (разумеется, я ее сопровождал), она начала отказываться от операции.
- В первый раз вижу пациента, который приехал не за здоровьем, а за смертью, - не сдержался врач.
К счастью маму удалось переубедить.
Теперь о самом центре. Находится он на территории областной больницы. Место красивое. Палаты на 3 человека. В каждой палате санузел: унитаз, раковина, душевая кабинка. Еда вполне съедобная.
Правда, без советского или постсоветского идиотизма не обошлось.
От посетителя требовалось сдать верхнюю одежду в гардероб, надеть бахилы и взять на вахте однодневный пропуск, чтобы предъявить его сидящему здесь же на вахте охраннику. То есть, где его берешь, там же и предъявляешь. При выходе из больницы пропуск требовалось сдать.
Был там и свой аттракцион страха – ЭКГ. Кардиограмму снимали в соединяющим в единую сеть все корпуса больницы подвале, в основу проекта которого, наверно, лег план домика для Минотавра. Обычно он был безлюдным. Лишь изредка там можно было нарваться на такую же заблудшую душу пациента - для пущего страха пациентов на ЭКГ отправляли по одному.
Пройдя лабиринт, пациент выходил к лифту, в котором ехал еще глубже вниз, и уже там, какое-то время поблукав, находил нужный кабинет. Но это если повезет!
Один мужик, например, застрял в лифте, где и просидел полдня, пока его не хватились, а другой категорически отказался идти в подвал.
- Да вы что! – воскликнул он. - Вы разве не знаете, что в таких местах могут прятаться террористы!
Забавный случай произошел во время обхода заведующего центром. Тараканов в центре нет, зато муравьев полно. У больных на тумбочках, как обычно, еда, напитки…
Зашел во время обхода заведующий в сопровождении свиты в мамину палату. (Кроме мамы там лежали две старушки.) Увидев муравьев, он спросил:
- Кто тут у вас самый молодой?
- Я, - ответила бабулька 72 лет.
- С тумбочек убрать, муравьев переловить, - дал задание, повернулся и ушел.
Подружилась мама с этой «молодой». Начали они вместе ходить по коридору, прикалываться, смеяться. Подошла, опираясь на палку, к ним женщина примерно их лет.
- Чего это вы все время смеетесь? – спросила она.
- Да вот вспоминаем смешные истории, - ответила мама.
Эта женщина рассказала им свою:
Когда развилась у нее сердечная недостаточность, она обратилась к своему участковому. Он назначил лекарства и запретил двигаться.
- Вам нужен абсолютный покой, - строго-настрого наказал он.
Дома выделили ей кресло, поставили в угол, и просидела она в том углу без движения больше года, пока не забрела к ним одна медсестра. Увидев такое дело, она сказала:
- Не нужно вам слушать своего участкового, собирайтесь и езжайте в кардиологический центр немедленно.
Приехала, а у нее пульс уже 20. Еще немного и умерла бы. И ведь живет она не в каком-то глухом селе, а в самом Ростове!
С палочкой она ходила из-за этого же умника – от неподвижного сидения у нее атрофировались мышцы на ногах.
После замены стимулятора у мамы, можно сказать, началась новая жизнь. Но не надолго.
Примерно через полгода ей вдруг стало плохо: затошнило, закружилась голова, появились предобморочные состояния. Когда начали измерять давление, выяснилось, что у нее выпадает пульс, и вообще он значительно ниже нормы, чего при нормально работающем кардиостимуляторе, как мы решили, быть не должно. А так как собственного сердечного ритма у мамы к тому времени не было, отказ стимулятора гарантировал смерть. Поэтому мы сразу же позвонили в областной кардиохирургический центр, маминому хирургу. Он, выслушав нас, сказал:
- Вызывайте «скорую», пусть они сделают вам кардиограмму, а потом звоните мне.
Позвонили мы в «скорую», начали объяснять, что нам нужна ЭКГ, а там говорят, что ЭКГ у нас на дому не делают. Мама говорит:
- Я врач, 50 лет проработала в этой больнице.
Тетка со «скорой» ей отвечает:
- А я что могу?
Тем не менее, она записала наш адрес и сказала:
- Ждите.
«Скорая» приехала минут через пять. Без аппарата ЭКГ. Мы начали объяснять приехавшей барышне, что нам нужно сделать кардиограмму, чтобы сообщить данные в областной кардиологический центр.
- У нас в больнице остался только один рабочий аппарат ЭКГ, в терапии, так что если хотите сделать кардиограмму – поехали в больницу, - ответила она.
Поехали мы в больницу. Время - девять вечера, кроме дежурного персонала никого. К счастью, в терапии дежурил хороший мамин знакомый, толковый врач и хороший, порядочный человек. Организовал маме ЭКГ, созвонился с врачом из областного центра. Тот говорит:
- Ей нужен круглосуточный мониторинг.
Наш врач ему отвечает:
- У нас этого нет.
За время дальнейшего разговора он повторил эту фразу несколько раз.
В конце концов, они договорились маму госпитализировать, чтобы потом направить ее в областной центр на консультацию, - в этом случае меньше мороки, - а заодно и понаблюдать за ней, чтобы в случае чего вызвать областных специалистов и перевести ее в областной центр.
Положили маму в палату номер пять. Мама как зашла туда, так сразу решила вернуться домой, а утром поехать в центр на консультацию. Дома ей стало еще хуже.
Вернулись мы в больницу. Уже с порога я понял, почему мама не захотела там оставаться. Палата ей досталась пятиместная. Кроме нас – четыре старухи. Одна, напротив, вообще не ходячая. Для нее даже встать с кровати и сесть на специальный горшок было подвигом. За ночь она умудрилась несколько раз обоссаться и обоссать халат. Рядом с нами лежала бабуля на химии… Короче говоря, не жильцы. Что, кстати, не мешало им заливисто пердеть всю ночь на разные голоса… Про других двух бабок ничего сказать не могу, пока мы там были, они спали. Аромат в палате стоял соответствующий. Одним словом, жуть. Врач начал извиняться, говорить, что другого места нет, все занято. И действительно, люди лежали и в коридоре.
Переночевал я возле маминой кровати на стуле. Впечатлений!..
Прежде всего, нас удивило постельное белье. Оно было чистым и приятным на ощупь, а подушки (целых две!) – мягкими. Потом я увидел на тумбочке тараканов, и не одного, а целое семейство! И это в наши дни, когда экологи бьют тревогу по поводу того, что тараканы исчезли практически во всей Европе! Но больше всего меня поразило увиденное в мужском туалете. В большой картонной коробке для использованной туалетной бумаги лежали глянцевые страницы, выдранные из какого-то журнала эротической тематики. Кто-то догадался подтереть задницу глянцевой бумагой с изображением голых баб! Вот уж поистине извращенец!
За ночь мама отлежалась, ей стало лучше. Я отсидел на жестком стуле задницу. Утром мы отправились домой. Днем съездили в областной центр. Там определили, что стимулятор работает нормально, а сердце надо лечить.
Вырубился стимулятор примерно через полгода. В ноябре.
За неделю до этого я только-только вылечился от хламидиоза. Жуткая, кстати, надо сказать штука. Проявляется почти никак, а убивается тяжелее, чем вера в торжество социализма. Началось у меня с обычного чуть заметного зуда. Затем появились вялотекущие выделения. Короче говоря, обратился я к врачу только через три месяца после начала болезни. Тот осмотрел моего кроху и назначил мазок на следующий день, запретив перед этим ссать, начиная с вечера. Утром, как и было сказано, приперся я к нему. Он завел меня в экзекуторскую. Там заставил раздеться и поставил в коленно-локтевую позу на кушетку. Затем засунул мне палец в задницу и принялся массировать предстательную железу.
- Когда почувствуешь движение жидкости по каналу, скажешь, - распорядился он.
У меня все мысли были направлены на то, чтобы не обоссаться. Наконец, я вроде что-то почувствовал, о чем сообщил врачу. Тогда он достал металлический тросик с ваткой на конце и вогнал в мой член. Пошурудив этим приспособлением там с упорством хорошего сантехника, он извлек его и разрешил мне сходить в туалет.
- Будет саднить и кровить. Не бойся, это нормально, - предупредил он, когда я, счастливый, вернулся из туалета.
- После того, что вы со мной сделали, вы, как честный человек, обязаны на мне жениться, - пошутил я.
Он хмыкнул, а затем ответил:
- Это я у вас первый, а вас у меня…
К счастью, лечение он назначил эффективное, и уже следующий мазок показал, что я здоров. После этого я на радостях накупил презервативов, решив, что теперь уж точно натрахаюсь всласть. Вот только натрахаться мне предстояло в ином смысле этого слова. Той же ночью, проходя мимо маминой комнаты, я услышал ее стоны.
- Все нормально? – спросил я.
- Да, - ответила она, и я, как последний дурак ей поверил.
Минут через пятнадцать она побежала в туалет блевать. И нет бы меня позвать или хотя бы стать на колени… Она блевала стоя, нагнувшись над унитазом.
- Ой, Валера, мне так плохо, - сказала она, выпрямляясь, и грохнулась, как стояла, затылком об пол. Я помог ей добраться до кровати, измерил давление. Оно было высоким, и я сделал ей укол дибазола с папаверином. Давление начало снижаться, а вместе с ним начал падать пульс. Тогда я позвонил маминому кардиохирургу.
- Ее надо срочно госпитализировать. Вызывайте «скорую», - сказал он.
Помня палату номер пять, я принялся названивать в платную скорую, затем, когда там никто не ответил, в справочную, затем полез в интернет. Мама все это время лежала и страшно хрипела.
- Ну что? – спросил ее врач, позвонив мне.
- Я пытаюсь найти номер платной скорой, - ответил я.
- Милый мой, ее срочно нужно госпитализировать. Так что звоните немедленно.
Только после этого, потеряв минут сорок, я позвонил.
Приехал молодой парень. На этот раз с аппаратом ЭКГ. Сняли ей кардиограмму. Пуль упал уже до сорока.
- Кажется, у нее инсульт, - сказал он, показывая на небольшой перекос маминого лица.
Собравшись, мы отправились в больницу.
В кино в таких случаях обычно показывают, как больного встречает вооруженная всем необходимым бригада медработников. У нас же сначала заполнили бумаги, а потом только появился дежурный врач.
Осмотрев маму, она сообщила, что мама при смерти, и надо ее срочно класть в реанимацию. И вновь я стоял под дверью, ожидая, когда приедет врач из кардиоцентра. К его приезду пульс у мамы был уже 8 ударов в минуту. От всего этого с ней случился ишемически-геморрогический инсульт с пропитыванием с зоной поражения размером с хороший мандарин. После такого редко кто остается живым.
Наконец, маме поставили временный стимулятор, и я пошел домой. Когда я на следующий день пришел ее проведать, ко мне вышла мамин лечащий врач – вылитая царевна-несмеяна.
- Она стабильная, но тяжелая, - сообщила царевна.
Я попытался ей объяснить, что у мамы аллергия на почти все лекарства, но она меня оборвала:
- Должны же мы чем-то ее лечить.
Затем она сообщила замогильным голосом, что мама, скорее всего, останется овощем, который придется кормить через трубочку, а заодно подсказала, где можно купить питание для коматозников. Вечером, когда я сидел и выл в потолок, словно в довершении всех этих радостей начал выделываться свет: отключится минут на тридцать, затем включится минут на десять, и так часа два.
Продолжение следует.