В субботу группа из topos.memo.ru присоединилась к обществу некрополистов и отправилась на Преображенское кладбище.
Раньше это было второе после Рогожского старообрядческое кладбище Москвы и вообще центр старообрядчества, но советская власть как водится все перелопатила, теперь это просто большое кладбище (на котором среди прочего очень много военных захоронений).
Нашли могилу литературоведа и архивиста, преподавателя ИФЛИ и филфака МГУ Виктора Дувакина.
Когда в 1965 году начался процесс над Даниэлем и Синявским (за публикацию текстов, «порочащих советский государственный и общественный строй»), Дувакин публично заступился за своего студента Андрея Синявского и даже выступил на суде свидетелем со стороны защиты.
За это Дувакина уволили с филфака, но тогда уже за Дувакина в свою очередь заступились студенты, преподаватели МГУ и другие ученые, причем заступились так настойчиво, что ректору пришлось вернуть Дувакина в МГУ. Но вернули его не на прежнюю позицию, а собирать фоноархив. Впрочем Дувакин это всегда любил и умел: благодаря ему сохранилось много ценнейших звуков ХХ века.
Сейчас многие записи из фоноархива, собранного Виктором Дувакиным, доступны на сайте oralhistory.ru.
Потом мы нашли могилу поэта Александра Сопровского. Он к сожалению рано умер, и не очень многие помнят его стихи.
В середине 1970-х Сопровский вместе с поэтами Сергеем Гандлевским, Алексеем Цветковым, Татьяной Полетаевой и Бахытом Кенжеевым создали группу Московское время, которая стала издавать самиздатский поэтический иллюстрированный альманах, он так и назывался Московское время. Стихи Сопровского стали печатать за границей, и за это его выгнали с последних курсов того самого филфака МГУ, а потом предъявили прокурорские предостережения: за антисоветскую агитацию и тунеядство.
Если не все читали стихи Сопровского, то может быть больше кому попадались тексты Сергея Гандлевского, в них часто упоминается ближайший друг поэта: Александр Сопровский.
Дай Бог памяти вспомнить работы мои,
Дать отчет обстоятельный в очерке сжатом.
Перво-наперво следует лагерь МЭИ,
Я работал тогда пионерским вожатым.
Там стояли два Ленина: бодрый старик
И угрюмый бутуз серебристого цвета.
По утрам раздавался воинственный крик
«Будь готов!», отражаясь у стен сельсовета.
Было много других серебристых химер —
Знаменосцы, горнисты, скульптура лосихи.
У забора трудился живой пионер,
Утоляя вручную любовь к поварихе.
Жизнерадостный труд мой расцвел колесом
Обозрения с видом от Омска до Оша.
Хватишь лишку и Симонову в унисон
Знай бубнишь помаленьку: «Ты помнишь, Алеша?»
Гадом буду, в столичный театр загляну,
Где примерно полгода за скромную плату
Мы кадили актрисам, роняя слюну,
И катали на фурке тяжелого Плятта.
Верный лозунгу молодости «Будь готов!»,
Я готовился к зрелости неутомимо.
Вот и стал я в неполные тридцать годов
Очарованным странником с пачки «Памира».
На реке Иртыше говорила резня.
На реке Сырдарье говорили о чуде.
Подвозили, кормили, поили меня
Окаянные ожесточенные люди.
Научился я древней науке вранья,
Разучился спросить о погоде без мата.
Мельтешит предо мной одиссея моя
Кинолентою Шосткинского комбината.
Ничего, ничего, ничего не боюсь,
Разве только ленивых убийц в полумасках.
Отшучусь как-нибудь, как-нибудь отсижусь
С Божьей помощью в придурковатых подпасках
В настоящее время я числюсь при СУ-
206 под началом Н. В. Соткилавы.
Раз в три дня караульную службу несу,
Шельмоватый кавказец содержит ораву
Очарованных странников. Форменный зо-
омузей посетителям на удивленье:
Величанский, Сопровский, Гандлевский, Шаззо
Часовые строительного управленья.
Разговоры опасные, дождь проливной,
Запрещенные книжки, окурки в жестянке.
Стало быть, продолжается диспут ночной
Чернокнижников Кракова и Саламанки.
Здесь бы мне и осесть, да шалят тормоза.
Ближе к лету уйду, и в минуту ухода
Жизнь моя улыбнется, закроет глаза
И откроет их медленно снова — свобода.
Как впервые, когда рассчитался в МЭИ,
Сдал казенное кладовщику дяде Васе,
Уложил в чемодан причиндалы свои,
Встал ни свет ни заря и пошел восвояси.
Дети спали. Физорг починял силомер.
Повариха дремала в объятьях завхоза.
До свидания, лагерь. Прощай, пионер,
Торопливо глотающий крупные слезы.
1981
Но и самого Сопровского рекомендуем почитать очень.
Я знал назубок мое время,
Во мне его хищная кровь —
И солнце, светя, но не грея,
К закату склоняется вновь.
Пролеты обшарпанных лестниц,
Тревоги лихой наговор —
Ноябрь, обесснеженный месяц,
Зимы просквоженный притвор,
Порывистый ветер осенний
Заладит насвистывать нам
Мелодию всех отступлений
По верескам и ковылям.
Наш век — лишь ошибка, случайность.
За что ж мне путем воровским
Подброшена в сердце причастность,
Родство ненадежное с ним?
Он белые зенки таращит —
И в этой ноябрьской Москве
Пускай меня волоком тащат
По заиндевелой траве.
Пускай меня выдернут с корнем
Из почвы, в которой увяз, —
И буду не злым и не гордым.
А разве что любящим вас.
И веки предательским жженьем
Затеплит морозная тьма,
И светлым головокруженьем
Сведет на прощанье с ума,
И в сумрачном воздухе алом
Сорвется душа наугад
За птичьим гортанным сигналом,
Не зная дороги назад.
И, стало быть, понял я плохо
Чужой до последнего дня
Язык, на котором эпоха
Так рьяно учила меня.
1986
Еще на Преображенском кладбище похоронен Алексей Баталов, памятник ему — в виде сцены из Летят журавли.
Дед Алексея Баталова умер в тюрьме, бабушка провела 10 лет в лагерях, в гостях у его родителей бывали Шаламов, Солженицын, Николай Эрдман, Зощенко, Пастернак, Бродский, а главное Анна Ахматова, ближайшая подруга матери Баталова, актрисы Нины Ольшевской. Приезжая в Москву, Ахматова останавливалась у них дома, о чем свидетельствует доска, установленная в доме 17 по Большой Ордынке, подробнее на сайте topos.memo.ru.
Нина Ольшевская, так же как и отчим Баталова, писатель Виктор Ардов, и брат — актер Борис Ардов — похоронены на том же кладбище, но не на центральной аллее, а в глубине.
На том же кладбище, на одном из новых участков, похоронен Сергей Магнитский. Его наверное представлять не надо, все помнят и кто такой Сергей Магнитский, и обстоятельства его гибели, и список Магнитского.
Конечно и старообрядцы совсем не забыли о захоронениях на Преображенском кладбище.
Привычно ищем чекистов в стенах колумбария (чтобы уточнить даты рождения/смерти и фото для nkvd.memo.ru).
И находим.
После того, как Сталин решил вмешаться в гражданскую войну в Испании, туда отправили красноармейцев, многие из которых погибли. Полковник Александр Фомин похоронен в Испании, — на Преображенском кладбище его кенотаф.
Вот такая стела от Моссовета погибшим красноармейцам в 1940 году. Мы долго размышляли, от чего и где погибли красноармейцы в 1940 году? В Испании, в Зимней войне с Финляндией, во время оккупации Восточной Польши и стран Балтии?..
У этого надгробия испытываешь некоторую неловкость :( «нашей Родины»?..
Есть памятник погибшим при подавлении Кронштадтского восстания, но собственно восставшим против диктатуры большевиков памятника нет:(
Под конец привлекло внимание такое надгробие.
Пробили по base.memo.ru — оказалось, Алексей Мих. Мещерский, живший тут неподалеку, на 4-ой Сокольнической, 16, был арестован 31 января 1933 года, а 2 марта приговорен ОСО ОГПУ по Мос. обл. за антисоветскую агитацию и лишен на 3 года права проживания в ряде регионов СССР, реабилитирован в 2004 году, архивно-следственное дело в ГАРФе.
На этом мы пошли домой отправлять свежие кладбищенские обновления в базу nkvd.memo.ru.
