Португальского писателя Жозе Сарамаго часто относят к так называемому магическому реализму. И это давно стало общим местом – относить к нему всех писателей с Пиренейского полуострова или из Латинской Америки. Но, как ни удивительно, в большинстве случаев для этого действительно есть основания. Есть в испано-португальской литературной традиции нечто «магическое» – какое-либо фантастическое допущение, атмосфера творящегося вокруг волшебства, ощущение присутствия и вмешательства незримого, но подлинного субъекта, либо просто нереальность причинно-следственных связей, помогающая даже цепь обычных событий изобразить как чей-то промысел или выход за пределы естественного. И есть реалистическая компонента – внимание к жизни обычных людей, к скрупулёзным деталям их быта, нюансам чувств и хитросплетениям отношений.
Обе эти несущие конструкции магического реализма встречаются и в творчестве Жозе Сарамаго, в частности, в романе «Слепота». Фантастическое здесь – постепенное ослепление жителей целого города, а затем и страны, пандемия, причин которой так никто и не понял. Так же неясны и причины возвращения зрения, причём ко всем сразу – и это тоже фантастический элемент, заставляющий приписывать вмешательство высшим силам с целью какого-то нравственного назидания или исцеления. Однако если «магическая» составляющая, интересная с точки зрения нравственной проблематики, оставляет слишком широкое поле для интерпретаций, то реализм романа даёт пищу для более однозначного социально-психологического анализа.
Что же происходит в городе, жители которого заражаются друг от друга слепотой? Сначала власти пытаются бороться традиционными для «заразных» болезней методами – карантин для ослепших и обсервация для контактировавших с ними. В здание заброшенной психиатрической лечебницы помещают первых трёхсот слепцов, предоставляя их, фактически, самим себе. Еда поступает раз в день, за воротами дежурят солдаты, в соседнем крыле сидят те, кто ожидает неминуемой участи. И Сарамаго не пытается заигрывать с эстетическим чувством читателей – хроника оскотинивания показана подробно и детально. Даже наличие чудом сохранившей зрение женщины, притворившейся слепой, чтобы остаться с мужем, не спасает слепцов от превращения в грязных, смердящих полузверей. «Только когда тебя никто не видит, человек становится самим собой», – говорит один из героев книги, и выяснилось вдруг, что человек «сам по себе» весьма непригляден. Зачем пробираться на ощупь до туалета, если можно справить нужду прямо в коридоре? Зачем искать укромные уголки для спаривания, если никто не видит твой срам? Оказывается, только глаза Другого есть истинная опора цивилизованности, и без них человек откатывается далеко назад, к истоку – тёмному, природному…
Главной ценностью становится еда, а если появляется ценность, то находятся и те, кто желает преимущество в силе конвертировать в обладание ценностью, а затем – во власть. Так выделяется группа вооружённых палками и даже пистолетом людей, которые за узурпированную еду требуют сначала драгоценности, а когда они отданы – женщин. И женщины отдают себя, меняют себя на еду и временное чувство безопасности, ведь нет ничего такого, что помешало бы этому. Прожить как можно дольше – вот главный императив, рядом с которым иные, даже самые что ни на есть категорические, теряют силу.
Но понятно, что когда слепыми становятся абсолютно все, даже такой порядок жизни ломается – подвоз продуктов прекращён, охранять узников больше некому, и после пожара в больнице люди расходятся по городу. Что он собою представляет? Что-то похожее на фильмы о зомби-апокалипсисе: брошенные машины и квартиры, разгромленные в поисках еды магазины, бесцельно бродящие по городу толпы, обгладываемые собаками мертвецы. Электричества нет, водоснабжения нет, мусор никто не убирает, никто ничего не производит, только потребляет остатки. Сложная система жизнедеятельности современного общества полностью парализована и объята хаосом. И это всего лишь из-за глаз, одного из органов чувств, роль которого в создании культуры и цивилизации едва ли кто-нибудь до Сарамаго анализировал столь радикально.
Зрение оказалось мощным оружием против энтропии, аномии и распада цивилизационной ткани, не случайно же многие преступления совершаются под покровом ночи. Без зрения нельзя сделать базовой для культуры вещи – прочесть книгу. Без зрения не сконструировать машину и любое другое сколько-нибудь сложное устройство – что само по себе отбрасывает человека из современной механистической цивилизации в далёкое прошлое. Без зрения не построить дом, не сшить платье, не повести автомобиль, не поддержать коммунальную инфраструктуру и, конечно, не сохранить нравственность. Которая при таком подходе становится не чем-то изначально и неотъемлемо присущим человеку, а благоприобретённой социальной функцией, для появления которой нужны глаза. Будь Адам и Ева слепыми, они не стали бы надевать повязки на чресла даже после грехопадения, ведь как лаконично формулируют в народе – «стыдно, когда видно». Изгнанные из Рая без зрения, перволюди так и продолжили бы изначальное, «райское» существование. Но насколько же оно было бы более убого… Уже хотя бы потому, что невозможно наслаждаться красотой – без глаз мертва не только этика, но и эстетика.
Но хотя все эти изобретения человеческого духа – культура, цивилизация, мораль, искусство и т.д. – возможны только при условии способности человека видеть, самого по себе зрения для их появления недостаточно. Нужны ещё способность ужаснуться собственной неприглядности и усилие больше не «быть самими собой». По сути, Сарамаго – антируссоист: он показывает, что дикарь, воспетый французским мыслителем, вовсе не обязательно добр. Чтобы быть добрым, нужно придумать систему нравственности, предполагающей существование и ценность добра. А для её изобретения тоже нужно усилие, выводящее дикаря из лона природы в состояние пусть и примитивной, но цивилизованности. Поэтому опасны те, кто зовёт человека к «естественности», обнулив тщательно возводимые плотины на пути энтропии. Увы, человек бывает очень ленив, и может попросту устать взбираться вверх по пути усложнения культуры, за которым с некоторой инерцией следует и усложнение цивилизации (за упадком культуры, кстати, упадок цивилизации тоже следует с инерцией, но неотвратимо). Отдаться природной звериности кажется более лёгким и приятным делом, чем поддерживать в себе усилие быть человеком. И потому вызывает удивление и восхищение, что человечество хотя и с большим трудом и не без срывов, но пока держится.
Я смотрю на цивилизацию вокруг меня именно с этой точки зрения. Одни говорят – почему на дорогах кое-где ямы? А я глубоко поражён тем, что человек вырвал у земли тысячи километров пустоши, колоссальным усилием покрыл их асфальтом, и теперь ведёт героическую борьбу против попыток природы вернуть похищенное. Другие говорят – почему некоторые дома стареют и разрушаются? А я поражён тем, что огромное количество зданий и сооружений всё-таки сопротивляются маниакальному стремлению времени превращать всё в руины. Кто-то ещё ворчит, почему местами валяется мусор, а я поражаюсь тому, что даже при таком чудовищном уровне производства мусора тысячи людей своими каждодневными усилиями не дают нам утонуть в нём по уши, как тонут герои «Слепоты». В конечном счёте, мы не хотим видеть упадок, скотство и грязь, что-то по-прежнему мешает относиться к этому с равнодушием, и так рождается усилие делать вокруг себя красиво, чисто и удобно.
Пока жива культура усилия, находятся те, кто считает необходимым покрасить выцветший забор, обрезать и полить полузасохшее дерево, постирать одежду, накормить бездомного пса, помочь упавшему человеку, видеть которого лежащим на земле – нравственное страдание. Мы изнежены цивилизацией и считаем её чем-то само собой разумеющимся, и никому не придёт в голову благодарить человека за то, что он сходил по своим интимным делам в туалет, а не на площадь или в музей. Но это только потому, что мы не оказывались в такой ситуации, как герои «Слепоты», некоторые из которых отдались полностью под власть инстинкта, а другие, расположившись в церкви, всё-таки завязали глаза статуям святых. Потому что кроме людей есть и другой наблюдатель, стыд перед которым – тоже один из источников усилия.
Культура, цивилизация, общество, наконец, само наше бытие как людей – это, говоря словами Мераба Мамардашвили, «ткань, которая ткётся над бездной», над «соблазнительной пропастью нетруда», в которую легко упасть, из-за слепоты потеряв верный путь. Ведь «бытие, (высшее честолюбие человека), или существование, ничем не гарантировано, нет никакого механизма, который единообразно и надёжно воспроизводил (или производил) эффект существования, бытия». Но, может быть, философ не совсем прав, и такой механизм есть – это смотрящие на нас глаза Другого, будь этот Другой человеком или Богом.