Продолжается «Бульварный роман» режиссера Игоря Хуциева. В нем все просто и все сложно. Из микросюжетов складывается целый мир. Так из былинок возникает луг, песчинками оседает на древние могилы сырая, пахучая земля. Тайное то страшно, то буднично — стоит только заглянуть в глубину, стоит только не побояться открыть глаза. Если они, конечно, не залиты свинцом.
Часть вторая
Ойкумена
…Совершенно неожиданно появился Вага. Сидит в своей мастерской, что-то подклеивает, как будто и не было ничего…
Кивнул.
— Привет.
— Привет.
Хмурый. Видно, разговаривать не расположен.
— Ну ладно…
— Погоди.
Достает диск:
— Вот, Тигран передал тебе…
— А что это?
— Не знаю. Пойдем посмотрим.
Пошли в закуток, который Вага называл «комнатой отдыха».
Пока он молча возился с техникой, я смотрел на него и понимал: что-то случилось. А что?
— Ну, смотри.
На экране появилась фотография: сугробы, зима. Какие-то дети в шубках с лопатками и санками. Замерли — понятно, их снимают…
…Два мальчика. Стоят, как солдаты, навытяжку. Лица серьезные…
…Они же, только на горке. Рядом с ними улыбающаяся восточная женщина в шубе с лисьим воротником…
Я давно все понял, узнал и вспомнил. Вспомнил тот солнечный зимний день, когда фотограф, который всегда находился возле катка (зимой) в саду Милютина, долго выстраивал нас — прогулочную группу Берты Михайловны, старался, доставал экспонометр из кармана, командовал:
— Не двигаемся! Нет, света мало…
И все начиналось сначала.
У фотографа — он был инвалид, ходил с костылем — работы было немного. Но он терпеливо ждал желающих, как он говорил, «художественно запечатлеться». Зима была для него плохим временем: он мерз и часто уходил греться в раздевалку при катке…
Мальчиков я, конечно же, узнал. Это были Тигран и я. А восточная женщина в лисьем воротнике — мама Тиграна.
Я не люблю рассматривать старые фотографии, грустное это дело.
— Ладно, Вагик, хватит. Выключай. Я дома посмотрю… Слушай, какой-то ты невеселый…
Вага пожал плечами.
Я уже давно понял, что спрашивать ни о чем не надо.
— Ну, пошел…
— Заходи…
Но я не ушел. Стоял, чего-то ждал.
— Мне тут кнопку на куртке… Отлетела…
— Плохо все. — Вага говорил тихо, глядел в пол. — Все очень плохо… Знаешь, Тиграна больше нет… И мамы его нет… Про жену, детей — не знаю… Думаю, тоже нет… Никого нет. Мне сказали: ты иди, ты нам не нужен… С палестинцами нельзя иметь дела…
— При чем здесь палестинцы?
Вага посмотрел на меня так, как когда-то смотрела учительница математики, — даже не с жалостью, с удивлением перед полной безнадежностью…
— Палестинцам нужно оружие. У Тиграна было оружие…
Я уже ни о чем не спрашивал, только слушал.
— Палестинцы решили, что он их обманул. Может быть, и обманул… Ему говорили умные люди: с этими дела делать нельзя! Но он же самый умный! Они его взорвали, в машине… вместе с охраной. Больше ничего не знаю. Меня — отпустили…
— А агентство, здесь, в Москве? Ребята…
— Тебе интересно? Мне — нет.
— А Ковчег?
— Не знаю. Материал я собрал… Кому теперь надо? Я тебе покажу, не сейчас… Тигр часто вспоминал, как вы гуляли… в саду… Диск не забудь. Знаешь… больше ведь… ничего не осталось… Ничего. Коньяку хочешь? Хороший…
— Нет.
— И я — нет…
Вот так. Прошел год.
Повтор
В Александровском саду на скамейке сидели двое. Друг на друга они не смотрели.
— Рад видеть тебя, Курбаши…
— Взаимно.
— Ты позвал, я пришел.
— Какие мысли о действительности?
— Несерьезно.
— Да?
— Это мое мнение.
— У тебя всегда было верное чутье, Джура.
И расстались.
Девяносто третий год. Самое начало октября.
— Это он?
— Он.
— Ошибка исключена?
— Исключена.
— Жалко.
— Люди меняются.
А вот что было дальше.
Продолжение
Он знал, что за ним идут. По-другому и быть не могло. Знал, что близко не подойдут. Жалко. Знал, с кем имеет дело. Они — тоже. Ехал долго сначала по городу, потом на электричке к себе в Одинцово. Ну, не совсем к себе, в то место, в ту квартиру в новостройке, где его поселили… Вошел в подъезд. Квартира была на первом этаже.
Негромкий свист:
— Эй, Джура!
Обернулся. Одного он знал. По Афганистану. Второго — нет.
— Курбаши просит твою винтовку. На время.
— У вас своих нет?
— У тебя оптика лучше.
— Хорошо. — И стал отпирать дверь. Возился, все не мог открыть замок.
— Руки дрожат?
Не ответил. Справился.
— Первым иди.
А дальше все быстро и просто. Просто повезло: они не знали, что в квартире его ждет напарник. Напарник ждал стука в дверь, — а тут эта возня с замком… Услышал, приготовился…
Тот, знакомый по Афгану, был убит сразу, ножом. Напарник оказался толковым парнем. А незнакомый был ранен, тяжело.
— Как найти полковника?
— Не знаю…
— Послушай, мы сейчас уйдем. А ты останешься… У тебя час, ну полтора… Скажи — вызову скорую. Жив останешься. Подумай.
— Садик у Покровского бульвара.
— Молодец. Смотри, я звоню «03». Скорая? У нас тут ножевое, брат… Записывай адрес… Быстрее!
Никуда он не звонил. Телефона вообще не было в этой квартире. Кричал из коридора…
— Мы уходим. Обещали быстро. Дверь будет не заперта… Ничего, все будет нормально…
Позвонил из автомата у подъезда:
— У нас гости. Надо б их забрать. Нет, они тихие… Так получилось… Будем через час… Я остаюсь. Есть одно дело…
С утра привезли землю. Три грузовика. Сторож был очень рад этому и говорил Софье Борисовне:
— Еле выбили. Хоть и не время сейчас, пусть лучше полежит, а то потом не допросишься…
И, видя, что С.Б. не очень понимает, пояснил:
— В конце сентября будем подсыпать, и под кусты, и под деревья…
— Как удобрение?
— Ну, не совсем… Хотя можно и так сказать…
Земля тяжело сыпалась из кузовов самосвалов, и очень скоро в саду образовались три черных кургана.
— Хороша, хороша! — Сторож мял землю в горсти. — А запах какой!
С.Б. понюхала. Ничего особенного. Пахло погребом, сыростью. Но чтобы сделать сторожу приятно, похвалила:
— Да, замечательно!
— Прямо дух от нее живой идет… Как бы не растащили… — И, видя, что С.Б. не очень понимает, пояснил: — Посетители. Один чуть-чуть, другой… Это только кажется, что много, а мне ведь и в оранжерею нужно…
Оранжерея была особо любима сторожем. Он привел ее в образцовый порядок, и там, где, кроме битого стекла, запустения и многочисленных следов жизнедеятельности нетерпеливого люда, ничего не наблюдалось, теперь цвели розы. Даже зимой.
— Вот что может совершить неравнодушный человек! — сказал по этому поводу директор.
— У меня, Михал Михалыч, сегодня есть одно дело. Отпустите часика на два?
— Конечно, о чем разговор. Только дверь заприте — знаете, люди-то какие! И не надо, а унесут…
Дело у С.Б. было вот какое. Одна ее знакомая работала в планетарии. Кем-то вроде смотрительницы, ну и в раздевалке по совместительству. Она попросила С.Б. подменить ее сроком на месяц. С.Б. согласилась. В планетарии она еще не работала. В музее Васнецова — работала, в музее гражданского флота — работала, на ВДНХ в павильоне «Охота и охотничье хозяйство» работала, в те-атре киноактера, в раздевалке работала… А уж разных музеев-квартир сколько было… С.Б. такая работа нравилась. А тут — планетарий! Интересно.
— Конечно, идите, — сказал добрый сторож. — А мне сегодня еще экскаватор встречать. Теплую раздевалку к зиме будем строить. Вот, приедет котлован рыть… Небольшой котлованчик, а все-таки он раза три ковшом махнет — и готово! А с рабочими… Эти все нервы вымотают, с обедами, с перекурами…
В планетарии С.Б. понравилось.
— Публика у нас хорошая, тихая… Вот когда школьники пойдут, это, сразу скажу, непросто. Главное, чтоб не курили. А раздевалка… У нас холодно, так что делать в раздевалке нечего…
С.Б. выслушала наставления, познакомилась с замдиректоршей, посмотрела документальную картину «Это наша земля», познавательную, но страшноватую (особенно не понравились С.Б. разнообразные ящеры, разгуливавшие по Земле миллионы лет назад; ей как-то предлагали поработать в Зоологическом музее, но экспонаты были так угрожающе-отвратительны, что С.Б. отказалась), и отправилась «на дачу», как она называла садик у Покровского бульвара. Конечно, зашла в столовую на Покровке, и очень удачно: были ее любимые сардельки с тушеной капустой.
И прелестен, и ужасен,
Безобразен и прекрасен.
Ф. Достоевский
В саду она застала скандал. Скандалил экскаваторщик:
— Я кладбище разрывать не подряжался! Мало ли чего вы не знали! Звоните куда надо, я отвечать не собираюсь!
— Да нет там никакого кладбища. — Сторож сам был напуган, но старался виду не подавать. — Это единичный случай…
— Да мне хоть какой! Звони куда следовает, пусть дают разрешение! А я на сегодня закончил!
Выяснилось, что, копнув пару раз, экскаватор уперся в фундамент из белого подмосковного камня. Чиркнул ковшом, своротил, раскидал верхний ряд — и открыл полость, ровную, как пенал, и в этом пенале находился скелет. Тут экскаваторщик бросил работу и пошел скандалить.
Среди обломков белого камня стояли Павел Федорыч, он же Федор Палыч, и неизвестно зачем забредший в сад Милютина весь наглаженный, начищенный матрос.
— Это не кладбище, — пшикнув ингалятором, объяснял он матросу. — Очень, очень интересно!
— Чего только не найдешь в земле, — кивал матрос.
— Обратите внимание на эти скобы. Видите, его как бы приковали… И, скорее всего, еще живого… Обратите внимание, глазницы залиты серым металлом… Помогите-ка мне… спуститься…
… — Свинец! — объявил человек с ингалятором. — Так я и думал… Нижней челюсти нет. А почему? Ему и в горло свинца залили… Где же, где же… Вот! Слепок гортани… начала… семнадцатого века… Можно сказать даже и так: отек гортани! Э-э! Да ты, брат, фальшивомонетчик! Ну, это никому не нужно, — он сунул комок свинца в карман, — это тоже. — Поднял и тоже отправил в карман какую-то мелкую вещицу.
— А я думаю, колдун, — сказал матрос.
— Ну нет. Я понимаю, вы обратили внимание на собачий череп, лежащий между так называемых ног… Это не совсем обычно, согласен. Но объяснимо…
— Колдун…
— А где в таком случае кол? Кол где, я спрашиваю вас, Покоритель морей? Мы его не видим, его нет! Ну вот все и объяснилось! — Это было сказано сторожу, экскаваторщику и С.Б., которые подошли и рассматривали скелет, рассматривали со страхом, но и с любопытством.
— Мы с Альбатросом установили, что на этом месте стоял дом состоятельного, но не очень нравственного человека. На состоятельность указывает фундамент из белого камня.
Примерно середина, возможно, начало семнадцатого века…
— Белый город… — начал было экскаваторщик.
— Ни-ни-ни! Во-первых, Белый город сюда не дошел, а во-вторых — пуговица! И обратите внимание: немецкая. — Пуговица на мгновение вынырнула из кармана.
— Надо сдать! — веско сказал сторож.
— Сам, лично сделаю это… Хотя никакой ценности она не представляет… Я продолжаю. Этот человек имел своего фальшивомонетчика. Ну, зачем? Деньги никогда не бывают лишними… Но мастер начал работать на себя. Соблазн, соблазн! Но! был пойман, уличен, пытан… И судя по всему, погребен заживо. Мучился недолго. Вот, все! сам виноват. Я бы на вашем месте взял по гвоздю, на счастье… Ну, я ошибся? — Это относилось к черепу. Череп ответил тяжелым свинцовым взглядом…
— Я вам тут кое-какие книжечки принес. — «Человек с ингалятором» протянул С.Б. сверток, аккуратно перевязанный бечевкой. — Я вижу, на вас это произвело сильное впечатление… Пустяки… Земля любит подобные сюрпризы. Да, из земли вышел, в землю же и сошел, или, как говаривал Омар Хайям, более математик, чем поэт, «все пойдем на глину для кувшинов»… Для человека, совершившего… три убийства… у вас не такие уж крепкие нервы… Книги по нашей тематике… Надеюсь, вы не передумали?
С улицы гуднула машина.
— Ну, пора… Сегодня никто, конечно, не приедет. Ленивы и нелюбопытны… Ну-ну! Надо встряхнуться! Он, — жест в сторону развороченной могилы, — урвал у жизни немного радости, поверьте мне. А может быть, вообще был счастлив. Но — недолго...
Пиво он уже пил. Не в этом дело, не в пиве дело. Тут сложно все, но разобраться стоит. В этом деле… Да… Был в Гонконге, Сингапуре, Нагасаки. Поплавал? Поплавал. И вот — приплыл… Свинец в глазах… Гонконг, Сингапур, Порт-Саид!
Матрос сел на скамейку. Пива больше не хотелось. Посидел, топнул ногой. Провел каблуком черную полоску. Земля. Ну, значит, земля. Мы в море уходим, но земля — это такое дело, стоит в этом деле разобраться…
Темнело и качало. Матрос шел по улице и дышал ровно. Шел и шел. И подошел к ресторану «Волна».
— Нужно зайти, — сказал сам себе. — Заходим! — сам себе скомандовал.
— Гонконг — раз! Марсель — два! Сингапур — три! — сказа он официантке. Он уже сидел за столом. Он грустил, он ждал музыки, вина, можно и подраться. Чего-нибудь…
«Ну давай, давай чего-нибудь на земле на этой, — думал матрос. — Покажите, чего можете! Свинцовые глаза…»
«Яблочко» оркестр не играл. Он просил — они отказывались… Официантку он называл «Золотой рыбкой». Смеялась… Потом он с ней вальс танцевал. Тут официантка начала уже вырываться… Сел за стол, совсем стало грустно… Водку принесли в бутылке от «Боржоми». Да и этого не хотели давать. Хватит, говорили. Кому хватит?! Хотел стол перевернуть — раздумал. Эх, земля-земля… Свинцовые глаза!
Выходил, качаясь. Ткнул себя в грудь, сказал кому-то:
— Девять баллов!
…Кто-то засмеялся. Он постоял, подождал. Потом ударил. Стало тихо.
…Их было четверо, а он был один. Они его били, он сопротивлялся сначала, но они били умело, и он перестал. Они тоже перестали. Через некоторое время.
— Дорываетесь! — сказал молодой, присев над ним. — Альбатросы чертовы! — Глаза у молодого были свинцовые…
…«Земля, — думал он, — все дело, конечно, в ней… С непривычки все… Марсель, Гонконг и так далее… Нет привычки… Привычки нет, а мертвяки есть… Есть… Твердая земля, но если разобраться, без нее нельзя. Мертвякам — тоже… Земля есть земля. И никуда мы не денемся. Никуда. Только так».
Колонка Игоря Хуциева опубликована в журнале "Русский пионер" №99. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".— Эх, ребята, — сказал он и закрыл глаза.