лакат из сети.
Последнее время я часто думаю о семейном насилии. И вообще о насилии. И больше всего меня возмущают реплики благополучных, никем не битых: «А чего ж она молчала столько лет? А почему в милицию-полицию не заявила? А теперь вдруг надумала? Да врет она все! Если бы правда, то не молчала бы!»
Люди, с которыми ничего хуже насморка не случалось, не в силах представить себе, как страшно и стыдно рассказать чужим людям таких вещах. Как жутко, когда собственный дом превращается в тюрьму. И ты ложишься спать с ужасом и не знаешь, что с тобой будет. И некуда бежать. И нет спасения и нет выхода. Как часто бывает, что человек решается рассказать, он даже многим людям рассказывает о своей беде. Но никто не пытается помочь. Всем все равно.
Вы спросите, откуда я это знаю. Из многих источников. Но вот одна история, которая много лет не дает мне покоя.
Ровно 18 лет назад меня положили в роддом за две недели до рождения моего сына. В одной палате со мной была девочка, тоже перед родами. Ей было 19, но у нее было некоторое отставание в развитии, поэтому рассуждала она, как подросток помладше. В целом, она была добрая девочка, приносила мне попить, чем могла помогала (я перемещаюсь на коляске, а еще и с животом была не слишком мобильна).
Так вот, она была беременна от своего отчима. Который насиловал ее с 12 лет. То есть последние 7 лет.
Вы спросите, где была ее мама? Все там же. У мамы с отчимом был общий ребенок. Мама отказывалась верить и покрывала мужа.
Я не сомневаюсь в правдивости слов девочки. Она — бесхитростный ребенок. Она рассказывала подробности. И каждый раз — одно и то же. Санитарка тетя Катя фыркала, что она де такая-растакая. У нас же любят обвинить саму жертву!
«Таня, ну в чем я виновата? - оправдывалась девочка. - Мне было 12 лет. Я не знала даже, что это такое. Я ничего не понимала». Когда я спрашивала ее про милицию (а отчим их с матерью еще и бил, он был пьющий), девочка вздыхала: «Да наш участковый — его лучший приятель, они вместе выпивают».
Когда выяснилось, что она в положении, с ней беседовали представители церкви. «И я сохранила своего ребенка, я не сделала страшное! - говорила девочка с детской простотой. - Я хочу забрать его. Я хочу растить его. Я бы не отдала его в специальную школу, где мне пришлось учиться. Я бы его в нормальную отдала. Я бы назвала его Александром. Красивое имя, правда, Таня?»
Все знали, что ее ребенок будет отказным. Что она родит, и ей придется отказаться. Потому что ей некуда его забрать.
Она жила с мамой и отчимом. Она должна была туда вернуться после родов. К этому же насильнику. К этой же маме, которая ее не защищала. Которая не хотела видеть ее ребенка.
«Что мне делать, Таня?» - спрашивала она. Она всем рассказывала свою историю. Всем! Знали и врачи, и акушерки, и другие больные. Знал приходивший к нам батюшка из больничной церкви. Знали все. Об этом ужасе. Об этом несчастье бесправного подростка. И никто, никто на свете не пытался ей помочь! У меня от этого просто разрывалось сердце.
Я стала искать ей варианты прибежища. И варианты — как быть рядом с ребенком. Надо сказать, что в начале нулевых у нас в стране не было нормальных прибежищ для таких женщин, или их было мало и непонятно, где искать. Не было такого развитого интернета, чтобы погуглить. Мобильники были кнопочные, без выхода в интернет. Да и они были очень еще дорогие и не у всех.
Чтобы позвонить, нужно было идти в коридор, на пост, к стационарному городскому телефону. Номера нужно было выискивать по газетным объявлениям или просить знакомых поискать что-то подходящее.
В голову нам приходили в основном приюты при монастырях. Но ни в одном женщину с младенцем видеть не хотели. Я снова и снова просила знакомых поискать что-то подходящее, листала газеты с объявлениями, крутила в голове варианты. Номера передавала самой девочке. И она шла звонить.
Мне было важно, чтобы она звонила сама. Если будет звонить и добиваться, значит, ей это действительно нужно. Если я принесу ей в клювике результат, она его сольет и не воспользуется.
Девочка шла в коридор и упорно звонила по всем телефонам, разговаривала, убеждала, просила. Но ей везде отказывали.
К тому времени я уже родила и лежала с осложнениями, под капельницей, в тяжелом состоянии. Одна в маленькой палате. Много сделать для нее я не могла. Но она приходила и рассказывала о результатах.
И тут я вспомнила: моя подруга говорила, что ее родственница сотрудничает с каким-то приютом для женщин, они уговаривают девушек не делать аборт, а потом их как-то социализируют. Я позвонила подруге, и мы связали нашу девочку с той организацией.
Она родила своего Александра через несколько дней после меня. Прошел день, другой, третий. Никто за ней не шел. Приходила ее мать. Нужно было выписываться. Она зашла ко мне. «Таня, я сегодня совершила самую страшную ошибку в своей жизни. Я подписала отказную на своего ребенка».
Я понимала, что ее вынудили. Чем я могла ее утешить? Ребенка увезли в дом малютки. Она стала готовиться к выписке. И вдруг прибежала радостная. За ней пришли женщины из той организации, где был приют. Они даже принесли цветочки. Они ее забрали.
Я не знаю, как сложилась дальше ее судьба. Я все это время боюсь, что она вернулась потом домой, в прежнюю жизнь. Не потому, что ей туда хотелось, а потому, что могло так случиться, что в приюте ее продержали недолго. А потом? Она была в сущности — подросток. После школы для детей с задержкой развития. Социально неадаптированным и социально незащищенным ребенком.
Она хотела пойти работать. Она хотела забрать своего мальчика. Удалось ли ей это? Я не знаю. Не знаю. Но я так хотела бы надеяться, что это у нее все-таки получилось.
Почему я рассказала эту историю? Потому что уже 18 лет у меня болит за нее сердце. Потому что я знаю, как бесправна жертва насилия. Как совершенно никому нет до нее дела.
На днях меня попросили поддержать моим голосом сестер Хачатурян. И да, я поддерживаю их.
История, которую я рассказала, менее жуткая, но она очень показательна. Жертвы насилия никому не нужны до тех пор, пока они не совершили страшное и непоправимое.
Девочкам, сестрам Хачатурян, нужно дать свободу. Тюрьмой и адом был их дом, они должны когда-то выйти на волю. Кто помог этим несчастным и затравленным девочкам вырваться из кошмара? Никто! Они не видели другого выхода, кроме убийства своего мучителя. Им нужна помощь психологов и психиатров. Им нужна реабилитация.
Мой голос — в поддержку их свободы.
Татьяна Рик, писатель, педагог, психолог.
Рисунок тоже мой.
#семейные отношения #СЕМЕЙНОЕ НАСИЛИЕ #НАСИЛИЕ В СЕМЬЕ #семья
#Татьяна_Рик #Татьяна_Рик_писательница #Татьяна_Рик_мнение #Татьяна_Рик
#сестрыхачатурян #свободусестрамхачатурян #трисестры #мысестрыхачатурян #savesisters #wearekhachaturyansisters #freekhachaturyansisters
