Там
.
А я это сделал.
А вот теперь завидуйте мне все, все, смотрите и завидуйте, даром, что вы на меня не смотрите никто, потому что не видите меня никто, а вот все равно смотрите и завидуйте, потому что я это сделал, а вы – нет. И что вам это всем сто лет не нужно было, только мне одному нужно, - все равно, завидуйте, что я вот – да, а вы вот все – нет...
.
Там
.
- А где Мэгги?
Мне не отвечают. Нет, даже не так – будто бы не замечают моего вопроса, будто бы никто ничего и не говорит про Мэгги, ни слова, ни звука, ни вздоха. Вот тут-то и надо было насторорожиться, промолчать, нет, дернул черт, спрашиваю снова, уже громче, черт меня дери, громче:
- А Мэгги где?
На меня смотрят. Даже не так – косятся, изумленно, оторопело, будто спросил что-то неприличное, да не просто неприличное – вообще что-то уже за гранью, осталось только на чайный стол с ногами запрыгнуть, и всю посуду перевернуть.
Мне все ясно, да и сразу было ясно, что неприлично такие вопросы задавать, что нет Мэгги, - и так и должно быть, чтобы не было Мэгги.
И на следующий день чтобы не было Мэгги.
И на следующий.
И через неделю.
И через месяц, когда уже начинаю забывать, что вообще была какая-то Мэгги, любезно улыбалась, говорила что-то, а я вам тут все покажу, а вы когда чай пьете, положите туда парочку предрассветных снов...
.
Еще не там, но уже не тут
.
...бегу – уже не чую под собой ног, бегу, как только еще не споткнулся об коряги, не раскорячился, не раскорягился, не полетел кувырком по темнолесью, как они еще не схватили меня, непонятно, кажется, уже на хвосте, вот-вот уже вцепятся когтями в спину, они, кто они, не знаю, не вижу, не хочу знать, не хочу видеть, нет, нет, нет, сердце рвется из груди, дышать, дышать, часто, часто, воздуха не хватает, воздух обжигает, бежать, бежать, бежать...
.
Тут
.
А за частокол нельзя.
Это еще за учителем повторяли, нараспев, хором, когда еще толком не понимали, что такое час-то-кол:
- За-час-то-кол-нель-зя!
...зато хорошо понимали, что такое нельзя. даже когда толком не знали, как надо – зачастокол или просто частокол, я думал – зачастокол.
И не было никаких – почему нельзя. Если бы я там не родился и не вырос, если бы попал туда издалека, откуда-нибудь ниоткуда, точно бы спросили, точно бы ляпнул, а почему нельзя, и вот так же на меня бы смотрели, как будто что-то немыслимое сморозил, да не как будто, а так оно и есть, что, дурак, что ли, такие вещи спрашивать...
.
Там
.
Вечером разливают по бокалам свет уходящего солнца, его полагается сначала чуть-чуть пригубить, распробовать на вкус, а потом еще чуть-чуть пригубить и распробовать, и еще, и еще, и вкус будет разный. Я пробую – как все, чтобы наконец стать хоть немножко своим. Мне хочется попробовать вкус луны, но вечерами луну не видно, и все никак не могу заставить себя проснуться среди ночи, сплю как убитый...
.
Тут
.
Это теперь я знаю, что за частоколом Каслбург, язык спотыкается о с-л-б, хочется втиснуть какую-нибудь О, был бы Каслобург, только тогда название рушится, проступает что-то масляное, жирны пятна какие-то, Маслобург, тут уже и до маслобургера недалеко, только сегодня с большой скидкой...
...черт.
Там.
За частоколом.
За лесом.
Каслбург.
Там замки, я знаю.
Знаю.
.
Там
.
- ...вот этому великолепному замку уже семь тысяч лет, а замок, который вы видите подле него, появился только вчера.
Хозяин поворачивается к нам:
- Уважаемые гости, у вас есть вопросы? Может, наш уважаемый гость...
(...это он про меня, да, я так и остаюсь для них – гость...)
- ...хочет что-то узнать?
- Да... позвольте спросить... а как строят эти чудесные замки?
На меня снова смотрят. Нет, не так – смотрят. Смотрят. Косо. Как будто спросил что-то... нет, не неприличное даже, а вообще такое, что даже в голову бы не пришло кому-нибудь спросить...
Краснею, тушуюсь, прячусь в толпе, которая рассасывается, не принимает меня в свои волны. Понимаю, что если буду продолжать в том же духе, вылечу отсюда вперед штанов, что если хочу стать для них хоть настолечко своим, надо с этим завязывать, нечего тут чушь всякую спрашивать, нечего...
.
Тут
.
Пожелтевшая не то фотография, не то гравюра откуда-то из ниоткуда из какой-то газеты, которой, может, никогда и не было, потому что её вообще здесь быть не могло, этой газеты, откуда она здесь возьмется, в городе за частоколом (мы зовем его просто город, потому что разве есть другие города кроме нашего, конечно же нет, вы что) – а вот просочилась газета через какой-то пролом в пространстве. Еще из детства, кто-то показывает, поди, посмотри, какая красота, потом эта красота на фото (гравюре?) перекочевывает ко мне, замок на вершине холма, я играю в замок, я представляю себя замком, со мной случаются всякие приключения, я с кем-то сражаюсь...
.
Там
.
Алан уходит на закате.
Я хочу спросить – куда уходит Алан, я уже понимаю, он мне не ответит, здесь про такие вещи не спрашивают и не отвечают, здесь просто уходят, вот так, на закате, потому что так надо, уходить на закате, кому надо, зачем надо, об этом никто не скажет, Алан уйдет из города величественных замков...
.
Тут
.
«...они отгородились от мира частоколом, чтобы не видеть великолепие Каслбурга...»
Обрывок фразы – тоже откуда-то из ниоткуда, не из газеты, не из книги, не по радио, да не изобрели у нас еще никакое радио, а будто бы из сна...
.
Уже не тут, но еще не совсем там
.
- Почему на вас одежда зеленого цвета?
Меня передергивает, не ожидал такого вопроса, да честно сказать, вообще никаких вопросов не ожидал...
- Э-э-э... на базаре купил... куртка хорошая... в меру теплая, в меру легкая, по погоде... по мне как раз, у меня плечи узковаты, мне все в плечах широко... а на цвет я и не смотрел как-то...
Спохватываюсь, а ведь кто знает, может, у них зеленый цвет запрещен вообще, или нет, быть не может, вон женщина в зеленом сидит (Это Мэгги, но я еще не знаю, что это Мэгги), или, может, только женщины зеленый носят, вот буду я сейчас посмешищем, или...
- Сколько дней вы шли сюда?
Вздрагиваю.
- Так несколько часов... вышел из города нашего, чуток поплутал по лесу, смотрю, на холме огоньки светятся, замок такой красивый, вот я пошел туда...
Не то, не то говорю, надо снова и снова совать им эту гравюру, замок, замок, невиданной, немыслимой красоты, это неправда, что я шел пару часов, я много лет сюда шел, много лет...
.
Тут
.
Нет никакого города замков, говорят люди. Вернее, не говорят, чтобы говорить – нет города замков, надо хотя бы на минуту представить, что он есть, а они даже вообразить себе не могут, что такое может быть, они только мельком взглянут на не то гравюру, не то (...поди, посмотри, какая красота...) и дальше возятся что-то, у них урожай, у них неурожай, у них весна, у них осень, у них крыльцо, у них крыша, у них крыльцо, по вечерам сидят у очага, в страхе смотрят на темноту ночи за окнами, на частокол, подсвеченный факелами, думают, что там, там...
.
Там
.
Сжимаю подлокотники кресла.
Не спать, говорю себе, не спать.
Дождаться луны, попробовать её свет на вкус...
Сам не понимаю, как проваливаюсь в сон, поднимаю голову, когда уже вовсю разгорается утро.
.
Тут, но уже не совсем
.
Оглядываюсь.
Часовые справа и слева не видят меня, далековато они, да и не видно в зарослях.
Поднимаюсь на камень, хватаюсь за колья, подтягиваюсь на руках, уж что-что, а это я умею, - перебрасываю себя через ограду, беспомощно падаю в темноту леса, только сейчас задним числом понимаю, что тут может быть и глубокий ров с кольями и что угодно...
Нет. Ничего. Только кусты, гибкие, хлесткие, хлещущие по лицу.
.
Там
.
Вот теперь я свой, говорю я себе.
Совсем свой.
По-настоящему.
Когда садимся в круг, в круг, все, все, выкладываем своим имена на столе, ведущий бросает кубик, кубик кувыркается, катится, замирает на моем имени, ну сейчас закувыркается дальше...
...нет.
Замирает.
Все смотрят на меня, уже совсем по-другому смотрят.
Аплодисменты.
Овация.
От меня чего-то ждут, я сам от себя чего-то жду, знать бы еще, чего именно...
.
Там
.
Вижу Алана – вернее, даже толком не понимаю, что именно вижу, это Алан, и в то же время уже не Алан, что-то, что было Аланом, а теперь отмирает, каменеет, и я вижу, как из цепенеющего тела Алана пробивается что-то неведомое, непонятное.... да нет, очень даже понятное, крепостная стена, башенки, кованые ворота, остроконечные шпили...
Мне становится страшно, вот теперь мне становится страшно, я бегу прочь – к своему замку, да пропади он, мой замок, тоже мне, обрадовался, дурень, что каждому кусок замка просто так дают, а то и целый замок, сразу, вот так, ни за что...
.
Там
.
Мне кланяются, меня провожают в темноту ночи. Я все еще не могу подобрать слова, чтобы сказать, что это ошибка какая-то, что я вообще-то не собирался... и можно мне домой... да нет у меня больше никакого – домой, есть только величественный город на холмах, город замков, Каслбург, и путь в ночь, в никуда, а я даже не знаю, что мне делать, мне никто не объяснил, что мне делать, и никто не объяснит, здесь не принято, здесь принято понимать все вот так, непонятно как, знать все откуда-то ниоткуда, просто знать...
Домой.
Вернее, не домой, не знаю, куда, да мало ли мест на земле, не только же наш городок, спрятанный за частоколом, а хоть бы и наш городок, можно еще что-нибудь соврать, заплутал, затерялся, преследовал кого-то, не знаю, кого, убегал от кого-то, не знаю, от кого...
Кланяюсь им всем, всем, делаю вид, что все хорошо, что все так и должно быть, - кованые ворота закрываются за мной, оставляют меня наедине с подступающей ночью.
Бежать... нет, не бежать, скользить, крадучись, чтобы не заметили, не услышали те, те, кто те, не знаю, кто те, но – те, вот так, в темноту, наугад, подальше отсюда, а потом спрятаться, затаиться до рассвета, а там уже можно будет идти хоть к какому-нибудь городку...
Шорохи.
Шорохи.
Шорохи.
Ближе.
Ближе.
Ближе.
Одергиваю себя, что меня почуяли, и надо бежать, сию секунду, немедленно – тут же понимаю, что бежать некуда, они вокруг, они со всех сторон, понять бы еще, кто – они...
Уже готовлюсь увидеть все, что угодно – и все-таки сердце уходит в пятки, когда вижу оскаленную пасть великолепного замка, который бросается на меня. Бью замок в крепостную стену, с хрустом ломаю кулак, чер-р-рт, челюсти замка смыкаются на моем плече, сам не понимаю, как мне удается увернуться, клыки оставляют только неглубокие царапины. Спотыкаюсь о толстую ветку, понимаю, что она попалась мне как нельзя кстати, бью палкой по воротам, по стенам, по стеклам – дзин-н-н-нь-г-р-р-р-о-х-х-хх-х – по оскаленным пастям. Преследователи отступают, кажется, вообще не ожидали, что кто-то даст им отпор, кажется, у них так не принято, давать им отпор, нет такой традиции.
Бежать. Затаиться в зарослях, сейчас бы вскарабкаться на какое-нибудь дерево, вот так, через не могу, по извилистым ветвям раскидистого дуба, выше, выше, вот тут, в развилку, где можно лечь, даже вытянуться во весь рост, смотреть на проступающие сквозь листву тяжелые звезды...
Потираю плечо, где царапина, это еще что такое, я не чувствую своего тело, плечо каменеет, из него пробиваются шпили, башенки, кирпичные стены, про меня будут говорить, что я уникальный замок в своем роде, замок, постро... нет, созданный на дереве, про нас никто никогда не говорит, что мы построены...