Я понял (может, ошибочно), что Андрей Рыбак хочет, чтоб я написал о какой-нибудь его работе. Например, о такой.
Он вряд ли думал, что есть похожие вещи. А есть, если осуществить поиск по картинкам.
Тоже портовые краны, сизая даль и общий тёплый колорит, разве что более выдержанный, чем у Рыбака.
Я берусь рассуждать о желании автора узнать, что скажут зрители, главным образом из-за того, что наткнулся на толкового психолога, Симонова, чётко пишущего о неосознаваемом. (Даже стыдно, что, десятки лет имея идеей-фикс подсознательный идеал автора – пытаясь его угадать по «текстовым» странностям – я так поздно наткнулся на слова Симонова об этом и подобном.)
По вопросу, вынесенному в заголовок, у Симонова написано следующее:
«Co-знание – это знание вместе с кем-то… для осознания внешнего стимула необходима связь гностических зон новой коры большого мозга с моторной речевой областью в левом (у правшей) полушарии…
В обширной сфере неосознаваемого психического необходимо различать минимум две группы явлений.
К первой принадлежит все то, что было осознаваемым или может стать осознаваемым в определенных условиях… возникло как средство защиты сознания от лишней работы и непереносимых нагрузок
К сфере сверхсознания [вторая группа] относятся первоначальные этапы всякого творчества… защита от преждевременного вмешательства сознания, от давления ранее накопленного опыта» (http://www.isra-trainings.com/articles/holo/consciousness.html).
Можно думать, что то, что я называл «подсознательный идеал автора» относится как раз к сверхсознанию (а я десятки лет называл это подсознанием). Так мои угадки идеала (сверхсознания) по странностям «текста» для своего времени претендуют на умение их отличить от такого подсознательного, как интуиция. Та, о которой Симонов пишет:
«К подсознанию мы относим и такие проявления интуиции, которые не связаны с порождением новой информации, но предполагают лишь использование ранее накопленного опыта. Когда знаменитый клиницист, мельком взглянув на больного, ставит правильный диагноз, он нередко сам не может объяснить, какие именно внешние признаки болезни побудили его придти именно к такому заключению» (Там же).
Смею это распространить на портретиста, который, не понимая как, умеет и распознать психологию портретируемого, и передать это «текстом». Под-со-знание, но не сверхсознание. Не то, что я (неверно) называл всё время подсознательным идеалом автора,
Сразу признаюсь, честности ради, что кое-что меня у Симонова смущает. Что «В отличие от подсознания, деятельность сверхсознания не сознается ни при каких условиях».
Имеется в виду автор.
Так я-то по духу времени и странностям «текста» берусь узнать, что это за деятельность. Это: 1) разочарование в чём-то в современности, 2) знание, чем «текстовым» ставшее нехорошим для автора выражалось, 3) прикидка – вероятнее всего по противоположности – что б могло претендовать на альтернативу разочаровавшему, 4) прикидка – опять по противоположности – что б могло послужить выражению альтернативы, 5) проверка на допустимую меру абсурдности нового с точки зрения старого.
Так то – в моём сознании происходит, не в авторском. Но я ж подозреваю, что от повторения этой деятельности в сверхсознании автора, автор, в конце концов, и сам осознаёт всё. И становится эпигоном самого себя. (Как Айвазовский.) И перестаёт быть художником (то есть со сверхсознанием, с подсознательным {как я неверно выражаюсь} идеалом). Последний и по Симонову тогда становится подсознательным, то есть может плавать: то вон из сознания, то в него (пока не требует поэта к священной жертве Аполлон).
Может, с Симоновым я и не расхожусь, но в спине щекотка.
Теперь – к себе, чуть было не принявшемуся рисовать (хочу по себе понять, почему авторы хотят обсуждения).
Я почти в любой группе людей умел рисовать лучше всех. Меня 10-летнего предлагали маме в Академии художеств СССР отдать меня в интернат при Академии. Потом я вообще перестал рисовать, увлёкшись наукой. А в итоге, самообразовавшись, я стал писать (в стол) об искусстве. Когда наступила катастройка и реставрация капитализма и моё инженерство захромало в деле жизнеобеспечения, я подумал было, не заняться ли мне рисованием на продажу. Помню, со мной что-то произошло. Я стал на окружающее смотреть как на возможную тему картинки. Ряд рук, держащихся за верхний поручень троллейбуса – ритм… Высохшая трава сбоку тропинки на обрыве на фоне моря внизу – жовто-блакитное (как цвета ставшего тогда актуальным двуколора украинского)… Я искал какой-то изюминки, экстраординарного, эстетической ценности, что могло б зацепить взгляд будущего покупателя. Но. Я искал шёпота сверхсознания, раз уж оно лежит в первоначале всякого творчества? Или всё-таки в самом сверхсознании можно отличать эстетическое от художественного, отличать движимое не идеалом (1) и движимое идеалом (2)?
Я ждал шёпота не идеала. Я искал абы чего броского.
Изюминки без идеала и изюминки с идеалом должны отличаться!
Какая изюминка в портах Рыбака и анонима? В чём она?
В похожести порта на муравьёв! Во всего лишь кажимости хаотичности действий муравьёв и каждого в свою сторону поворачивающихся кранов. (Рыбак и тут отстаёт от анонима, у него одинаково-разные краны не на первом плане.)
Идеалом тут не пахнет. Но эстетическая ценность есть. Просто нет художественной (если согласиться ту признать существующей при наличии следов подсознательного идеала {в моём, неверном, применении слов}).
Но. Автор же человек. Ему по поводу сотворённого им небывалого (как он думает) хочется активности «гностических зон новой коры большого мозга[вместе] с моторной речевой областью в левом (у правшей) полушарии». Он-то такую активность выдать не может (если честный, ибо выбор красок и движения кистью не являются «речевой областью»; иначе говоря: он был бы писателем, а не художником, если мог оперировать «речевой областью», так же как красками). Он речь ждёт от зрителя. Вдруг у того получится адекватно намекнуть…
Будь одна или другая картины на выставке и проходи я мимо, я б около них не остановился бы. Почему?
Потому что неожиданности тут мало.
Муравейное разнонаправленное движение*, да, хорошо выражено разнонаправленными стрелами кранов на фоне значительно более спокойных неба и воды. Но этот контраст как-то лежит на поверхности.
И сравните это с какой-то экзистенциальной дрожью самого времени.
Пишут, что эту дрожь времени внушал в те годы сам изменившийся ритм жизни. Даже не жизни, а выживания (Клод Моне годами голодал). Голодал он в последнем счёте из-за того, что изобразил на дальнем плане – из-за индустриализации. Чего он, конечно, не осознавал. Как и радость абы какой жизни (ну какую рыбу можно поймать в порту!?). Ибо это радость – столкновение тёплого солнца и отражения с холодным всем остальным миром. И радость – это дрожание всего, и умение это выразить.
Вот такой нюанс: дрожь и радость, - есть неожиданность посильнее, и есть след подсознательного идеала. Который есть радость абы какой жизни!
Такая неожиданность заставляет остановиться около себя.
Помню, как я юноша, любивший из-за плохого эстетического образования то, что как живое, ошарашено обратил внимание, что импрессионизм выдаёт тоже какое-то живое. Иное, но выдаёт!.. Хоть, честно говоря, я уже не помню, не раньше ли я успел прочесть про эту знаменитую дрожь. Или нет. Репродукции ж в книга Джона Ревалда бросались в глаза, а про дрожь надо было ещё где-то в тексте прочесть.
5 ноября 2020 г.
*- Психолухия! Я просто рисовал то, что мне понравилось. Ни о каких муравьях - и мыслей не было (тем более вечер - работы останавливаются, люди отдыхают, краны стоят).
- Зато я хотя бы попытался перевести в слова непереводимое. Это честнее, чем уходить от определённости. А то привыкли искусствоведы, чтоб их не поймали на ошибке, мутить, писать невнятно или общими словами. Моя ошибка, может, побудит кого-то всмотреться лучше.
10.12.2020.