Вчера наше селение снова атаковали пидориты.
Босоногие, украшенные боевой соломой, с самодельными копьями, они вынырнули из Ваньковского леса и с грозным кличем устремились к стенам нашего города.
К счастью, дозоры были на местах.
Раздался звучный гомон предупредительных набатов, тут же подхваченный нашим церковным исполином, привезенным из самого златоглавого города Чимырь — славной столицы, за свою долгую историю бесчисленное количество раз отражавшей осады пидоритских орд и сонмищ. Голосом вековой борьбы колокол возвестил округе о надвигающейся опасности.
В городе и окрестностях всё сразу же пришло в движение.
Бабы побросали бельё и пустились бегом с берегов речки Гомоньки, на ходу крестясь и голося. Бежали, в общем-то, зря — пидориты атаковали со стороны главных ворот и едва ли помышляли о глубоком обходном манёвре.
А вот мужикам, бежавшим с пашен, следовало поспешать — при желании пидориты могли их отсечь от спасительных стен и насильно обратить в свою веру прямо посереди чистого поля. Пидоритов было десятка четыре, пахарей — значительно меньше.
К счастью, о подобном враг не помышлял. Верные своему обычаю атаковать слепо и безрассудно, пидориты неслись напрямую к воротам. Гулко ударившись лбами о сосновый тёс, они принялись неистово карабкаться друг на друга, в неумной попытке перенести через стену свою греховную похоть. Шансов у них было мало — сверху на головы пидоритов уже вовсю летели каменья и прочие метательные снаряды. И очень часто летели удачно.
В это же время вокруг церкви двинулся крестный ход, и теперь до слуха отважных оборонцев долетали уверенные, благие молитвы. Сомнений не было — очередная победа над пидоритами приближалась. Победа безоговорочная и славная. Победа, увенчанная самой жизнью. Победа, которую я наверняка запомню до конца своих дней.
Это был первый раз, когда я видел атакующих пидоритов так близко. Видел их колючие глаза, искаженные похотью рты, непонятные знаки, нанесённые сажей на загорелую кожу в глупой надежде, будто нечто несуществующее может укрепить дух и помочь плоти обрести неуязвимость.
Но пидориты проливали кровь на песок со своей обычной готовностью, а вопли оказались не способны посеять в моей душе семена страха.
И даже в самые первые мгновения, когда старший войсковец Василька указал мне занять оборону не в рядах крестного хода (как это полагалось всем без исключения женщинам и детям), а на одной из оборонительных башен, я ощутил в себе только зрелую уверенность, подкрепленную гордым взглядом отца и старших братьев.
— Камни будешь бросать! И смотри, чтобы прямо в голову! — наказал мне отец и твердою рукою помог взобраться вверх по лестнице.
Впрочем, проявить меткость мне так и не довелось. К тому времени, как я занял боевую позицию, битва уже сходилась к своему завершению. Остатки пидоритского войска, волоча тела своих недоубитых сородичей, поспешно отступали к лесу, показывая нам пальцы и громко матерясь. Докинуть до них камнем было уже невозможно, да и едва ли требовалось.
Лишь несколько раненых пидоритов истекали пеной своих ртов у стен города, в отчаянии вгрызаясь зубами в их древесную твердь. Понять, делают они это от решительности или от боли, было нелегко. Но добивать их было уже незачем. Они и так были обречены умереть.
— Ну вот и всё! — удовлетворенно вздохнул отец, когда последние из выживших пидоритов скрылись в Ваньковских кустах. — Будут знать, как веру свою пидоритскую насаждать!
— Во-во! Да ещё внаглую, посереди белого дня! — согласился с ним войсковец Василька. — Теперь вот и этих ещё с глаз убрать надобно. А то ведь засмердят...
Вообще, предавать земле тела пидоритов было не принято. По канону, их следовало оставить тлеть прямо под солнцем, предоставив самой наглядности убедить людей в гнилостной подоплеке пидоритских устремлений. Ненужные на земле, ненужные под землёй, пидориты выходили ненужными и небу.
И всё же в последние годы терпеть зловоние недругов людям казалось делом излишним. Редеющие атаки пидоритов и без того красноречиво свидетельствовали об утлости их веры.
Поэтому, пусть и с большой неохотой, наш батюшка Сиссоний всё же выдал одобрение на захорон поверженных грехопадов, хотя и настоял, чтобы их не хоронили в ясном смысле этого слова, а лишь топили в болотах Воложенских, отрезанных от города расстоянием и общей хозяйской ненадобностью. Годного для построек дерева или съестной поросли в тех местах не наблюдалось, а значит, и интересом молвы это место прославиться не могло.
В прочих же блюдениях батюшка отступать не решался, отчего и колокол церкви нашей до позднего вечера оглашал округу своим уверенным гласом, возвещая всему миру об очередной победе веры истинной над грехом.
Лишь далеко за полночь тишине снова было разрешено вернуться к своим обязанностям, напомнив жителям селения о необходимости предоставить глазам и мыслям своим исполненный спокойствия отдых. Что я и поспешил сделать, утомленный днем, в который моя вера впервые облеклась в камень, а молитва — в готовность к действию.
***
Утро дня следующего я преимущественно провел на дворе, не рискуя покидать пределы селения и оставив привычные занятия свои впрок дням грядущим. Из праздности выдернул меня отец, вернувшийся со вратной службы и ясно уловивший общую расстроенность моих мыслей.
— А ты чего это у избы целый день ошиваешься? — поинтересовался он. — В лес бы сходил, ягод там разведал, ну или грибов принёс!
— В лес? Там же пидориты! — неуверенно ответил я.
Мой ответ позабавил отца.
— Так это вчера были, а сегодня же нет, — спокойно ответил он. — Пидориты после атак всегда долго по своим норам сидят, раны зализывают. Так что можешь не бояться. Только дальше бурьяна Юрьевского не ходи! Болота там, к Воложинским примыкающие...
Честно сказать, шастать по лесу всегда было излюбленным моим занятием и дважды упрашивать меня к этому делу нужды не имелось. Потому что в лесу — хорошо! В лесу — природа! Такая, как она есть на самом деле — свежая, не срубленная, ни в чём не подчинённая человеку. И пусть опасения по поводу пидоритов оставили меня далеко не сразу, знакомые заросли потихоньку всё же уняли мои лишние опасения.
Я глубоко окунулся в лес, сноровисто меняя тропы и направления своих мыслей.
Ваньковские заросли я преодолел мимоходом — и до чего же каждый куст здесь был известен и безрадостен. Воображению или грибосбору тут было развернуться не на чем — высохший ельник не привлекал игрового интереса и препятствовал возникновению питательных грибам мхов.
Отрочество требовало занятий иных — в развитии ловкости, сноровки ориентирования и выносливости. Поэтому стремился я к склонам Каменистого Бора, чьи овраги могли сойти воображению и за стены неведомого града, и за спасительный монастырский настил (покорить который было нелегко, но вполне почетно). А дерева, сумевшие остепенить каменистые склоны, вполне годились для тренировок в меткости метания камней — моего излюбленного занятия.
Первый скат, наречённый Шорским, я преодолел играючи. Второй, безымянный, поросший папоротником и бузиной, так же не привлек моего внимания. Играть я решил в третьем, Вороновом, задирающем голову высотой своих склонов и особенно годным для любых воодушевлённых устремлений.
Но, едва взобравшись на самый его гребень, краем глаза я заметил некое чумазое копошение шагах в десяти от себя. Сомнений быть не могло — в кустах кто-то был. Кто-то живой. И почти наверняка — хищный.
Быстро прошептав благую молитву и сжав в руке свой топорец, я медленно двинулся навстречу опасности. В этот момент страх владел многими из моих мыслей, но одолеть или обратить меня вспять ему всё же не удалось. «Повернуться спиной к опасности — значит подставить ей спину!» — так учили меня братья, отец и войсковец Василька. И этому посылу я остался верен.
Как оказалось, в кустах прятался пидорит. Мальчик-пидорит.
Годами двумя младше меня, с любопытными, очень круглыми глазами, он безуспешно пытался скрыться от очевидности за листьями папоротника. И теперь, когда его убежище оказалось не укромнее раскрытой ладони, он лишь дрожал, возвращая своим страхом мои уверенность и силы.
Главный секрет пидорита для меня был ясен — пидорит здесь находился один. А значит, я мог чувствовать себя в безопасности. В случае схватки у меня было преимущество в несколько лет естественного развития и всё тот же топорец, торжественно поблескивающий холодной уверенностью своей правоты. Пидорит, насколько я мог судить, вооружен не был. Кривая, заостренная палка, которая засохшей ветвью лежала у его ног, могла вызвать скорее смех, нежели опасения. Так что хозяином положения был я, и право первого слова также оставалось за мной.
— Ты — пидорит? — уверенно и почти торжественно спросил я.
— Угу! — добродушно ответил пидорит.
— Ты здесь один?
— Угу!
— Хочешь насадить здесь свою пидоритскую веру?
На это пидорит покачал головой.
— Нет. Просто играю, — тихо ответил он.
Было похоже, что пидорит не врал. В его руках я заметил несколько небольших камешков и кусочков коры. Кажется, он запускал их вниз по каменистому склону и наблюдал, как его игровые снаряды весело отскакивают от валунов, обгоняя друг друга в своем веселом и вполне извинительном для неодушевленных предметов желании стремиться только вниз.
Надо сказать, это была очень неплохая игра, особенно, если ты вынужден играть в неё один.
— А ты что здесь делаешь? — поинтересовался пидорит.
— Да мало ли, что я здесь делаю?! Это наш лес, не пидоритский, и я могу здесь делать всё, что захочу!
— Это значит, что играть мне здесь больше нельзя?
Возмущения в голосе пидорита я не услышал. Кажется, он был искренне огорчен тем, что ему могут запретить здесь играть.
— Может быть, и можешь, — смягчившись сердцем, ответил я. — Но только так, чтобы веру свою пидоритскую не насаждать!
— А ты не хочешь поиграть со мной? Так, чтобы вместе?
Я усомнился.
— Не знаю. Я из честного народа, мне с пидоритами играть, наверное, и не разрешается.
Пидорит был явно разочарован.
— Ну тогда я ещё немного сам с собой поиграю, хорошо?
С этими словами пидорит запустил свои камешки по склону. Выиграл синий камушек, первым скатившись на дол оврага. Пидорита это, кажется, сильно обрадовало.
— Опять синий выиграл! И ведь всегда выигрывает!
Мне показалось, что я мог бы запустить камни увереннее, и, чтобы испытать свою правоту, я, как бы невзначай, подтолкнул ногой один из камней. Тот, весело черканув по своим неохватным собратьям, уверенно обошел синего любимца маленького пидорита.
— Смотри-ка! Ты меня обыграл! — спокойно отметил пидорит без тени разочарования. — Вот бы одновременно камни запустить! Чтобы уж совсем по-честному было!
Конечно, это была очередная бесхитростная попытка вовлечь меня в игру, но на этот раз я решил не отказывать пидориту. Проиграть в подобном состязании я не мог, а значит и общая правда наших жизней не рисковала оказаться под угрозой.
— Что ж, давай! Но только так, чтобы без этих ваших пидоритских штучек, ладно? Зовут тебя, кстати, как?
— Гётр. А тебя?
— Веросей.
— Странное имя...
— Не более странное, чем твоё! — сказал я, подбирая ещё несколько камней и присаживаясь рядом с пидоритом.
***
Играть с пидоритом оказалось интересно и весело. Гётр во всем играл честно, не пытаясь обеспечить себе всенепременный выигрыш, как обычно поступали мои ближайшие товарищи по играм и забавам, соседские юнцы Лярвик и Святоблаг.
Гётр воспринимал любой проигрыш как верный результат, не стремясь обмануть очевидность своими желаниями.
— Ну вот, опять проиграл! — отважно возгласил он после очередного проигрыша, утерев чумазым кулаком свой нос. — Ну ничего, когда-нибудь в другой раз выиграю! А может пойдём наперегонки побегаем?
У границы болот, на заброшенной просеке мы и вправду несколько раз уверенно пронеслись диковатым, бессмысленным ветром. Победа и здесь осталась за мной, хотя для этого мне и пришлось приложить максимум искренних усилий — Гётр бегал не по годам быстро, уверенно колотя дол и травы своими опытными, привыкшими к природным поверхностям, пятками.
Затем мы побросали камни в таинственные глубины озера Советского (тут уж у Гётра шансов не было вовсе, и мои камни вдвойне перекрывали любые достижения юного пидорита), после чего завершили наш соревновательный день длительным забегом вокруг того же озера. Это было единственное состязание, в котором успех праздновал Гётр. Впрочем, праздновал он его тихо и совершенно без бахвальства.
— Ура, я победил! — тяжело дыша, констатировал он. — Вот уж не ожидал!
— Здорово бегаешь! Молодец! — честно ответил я.
Восстанавливали силы мы, воссев на стволе упавшей буреломом сосны, на берегу всё того же водного пространства, легко наполнявшего мысли и сердце особой, умиротворяющей тоской.
— А ведь ты ненавидишь нас, да? — осторожно спросил я Гётра, когда дыхание позволило вернуть мыслям голос.
— Не знаю! — пожал плечами Гётр.
— Ну как это — не знаешь? Вчера мы много ваших поубивали. Неужели не сердишься?
— А у нас в семье остались всего батька да я. Батьке давно уже ваши глаз вышибли, так что он теперь в атаки не ходит. Поэтому и не знаю...
Мы снова помолчали.
— Ну а каково это вообще — во грехе жить? — на всякий случай поинтересовался я.
На это Гётр ничего не ответил. Возможно, он действительно был слишком мал для того, чтобы осознавать всю глубину греховности своего племени. В принципе, меня это полностью устраивало. День вышел недурным, и требовать от него большего было лишним. Оставалось только его завершить.
Кажется, Гётр думал о том же самом.
— Что ж, пойду я, пожалуй! — сказал он, поднявшись на ноги. — А то родитель взволнуется.
— А ты завтра придёшь сюда играть?
— Неа! Завтра утром мы всем племенем в Тереньтевскую глушь уходим. Там уж, видно, и зимовать останемся.
— А потом?
— Как старейшины решат. Мало нас осталось. В эти края, наверное, нескоро вернёмся. Через зиму, а может и две. Ну, бывай!
С этими словами Гётр протянул мне руку и я, не раздумывая, принял его рукопожатие. Это было странно — ответить на жест уважения пидориту. Но угрызений совести или смущения я не испытал. Гётр был достойным и честным соперником. И на сложившийся момент делить нам было нечего.
После Гётр пошагал в направлении болот, а я, проводив его взглядом, направился в сторону дома, погруженный в мысли и приятную усталость.
На самом деле я ничуть не сожалел о том, что поиграть с Гётром мне было более не суждено. В любом случае дружба с пидоритом была делом совершенно невозможным и греховным.
Однако в том, что мы встретимся ещё раз, я не сомневался. Наверняка всего через пару лет Гётр, как и подобает пидориту, вместе со своими собратьями будет остервенело карабкаться на стену нашего города, а я, в свою очередь, буду метать в него камни, стараясь особенно метко донести до него всю правоту своей веры. И избежать этой встречи для нас будет так же невозможно, как для всякого невозможно избежать своей судьбы. В конце концов, не о том ли свидетельствовала и наша сегодняшняя игра — стремительная, как детская фантазия, и честная, как сама жизнь?
2020
Об авторе
Олег Золотарь, г. Минск. Имеет историческое образование и публикации в различных сетевых журналах.
