Посмотри, моя козочка, — ночь наточила серп. Утром птахи зари петухами заголосят.
Животинку-то в нашей деревне держали все — кто коров, кто курей, кто откормленных поросят.
Вот придёшь ты, бывало, с покоса
или с реки,
выпьешь кружку парного тягучего молока да чтоб хлебушек мягкий, разломанный на куски.
От таких угощений не хочется отвыкать.
А в печи — чугунок, в закопченный тулуп одет.
Буркнет дедушка, будто
ругаясь,
да не в укор.
Вот приехал однажды в деревню один студент,
— как, чего тут у вас,
изучу, говорит, фольклор.
Мы, конечно, сперва посмеялись.
Смешно же, ну.
Здесь у нас из фольклора лишь прялка и кочерга. Интерес-то в деревне один — завести жену
и следить, чтобы принц городской не привёз рога.
А он ноет и ноет,
всех теток достал почти.
Вот такие, с дипломами, насмерть и уморят.
Ну Серёга горбатый возьми да и пошути, приходи, мол, на кладбище — будем творить обряд.
Приходи, мол,
сегодня на кладбище,
не робей.
Вон Витек тракторист,
а по вторникам — некромант.
Застолбились, пацанское слово — не воробей,
это в ваших сетях и гейропах сплошной обман.
А у нас за брехню можно здорово отгрести.
Мы успели сгонять порыбачить на острова.
Собрались у Серёги уж около десяти — простыню там примерить и рожи разрисовать.
Посмотри, моя ягодка, месяц горит огнём.
Забиваются звезды от страха в крысиный лаз.
Мы Витька нарядили как пугало. Всё при нём
—
балахон и учебник по химии,
пятый класс.
Это вроде как Книга заклятий — ну, что нашли.
Из сарая достали трубу
— на, держи, Витек,
типа жезл с начинкой из горсти сухой земли.
Тут Полкан забрехал.
Из калитки туман потёк.
Не туман, а туманище.
Вылитый Сайлент-хилл.
Нам-то лучше,
с туманом оно атмосферней всяк.
Мы распили бутылку портвейна среди могил,
и Витек юморил,
он вообще у нас Петросян
— надо памперсы было заучке купить,
штук сто,
скоро будет в деревне дорога из кирпичей.
Мертвяки, упыри,
деревенская наша хтонь,
но ведь мы ж не со зла,
мы ж с понятием, кто да чей.
Продырявили тучи клешни обнаженных крон,
покатились сомнения тыквенной головой.
Воздух аж загустел.
А потом появился он, не совсем чтобы мертвый,
а вроде и не живой.
В пиджачке да в очках в стиле "мамочкин губошлёп".
О каком-то дипломе мольбами плевался рот.
Нас всё глубже и глубже затягивала петлёй
пелена,
белена ли,
воронка,
водоворот.
Странно снизу тянула невидимая рука,
странно дёргал за ниточки долбаный телепат.
Просто паника
паникапаника.
Па-ни-ка
поднималась опарой, удушлива и слепа.
Ком желудка скукожился, съежился до нуля,
растворился до атома в собственной кислоте.
"Разведем дурачка, - уверяли друзья, — Колян.
Это ж весело, блин",
а ты в принципе не хотел.
"Это ж стёб, — говорили друзья, — ну чего ты, Коль".
А теперь ты убил их, как мартовский снег весну.
"Они оба мертвы. Тебе нравится, городской?
И Серёга, и Витька".
И шею себе свернул.
Посмотри, моя девочка, разве бояться стыд?
Почему ты боишься — то ветер шалит в сенях.
Не хватайся за градусник,
я же давно остыл.
На заброшенном кладбище призраки ждут меня.
У Витька не сломается веточка под ногой,
у Серёги от счастья не станут блестеть глаза.
Зато знаешь, что делать,
когда постучится гость.
Когда он постучит,
зато знаешь,
что рассказать.
Возвращается девочка в маленькую избу, залезает в кровать,
там спокойно, тепло-тепло,
там любимый.
Он просит: "Расскажешь мне что-нибудь?
А то завтра с утра снова в город.
Писать диплом".