"Сгинь-посгинь, — говорит ей, — да пропадом-пропади,
и не смей никогда прикасаться к моей груди".
Защищается крестным знамением и щитом. "Возвращайся в воронью чащобу, лесная хтонь".
Но слова его булькают в глотке, что пузыри,
а девчонка смеётся, и глаз у неё горит.
Дальше — занавес, браво, шикарно, какой финал,
а герой-то, герой, славно смертушку отыграл,
ой, как холодно, жутко, кошмар, поседел висок.
Молодцы бутафоры, пролили томатный сок. Денег прямо не жалко, а гробики — что, шкафы?
Вот придумали — сгинь, а девчонка — чуфырь-чуфырь.
Он стирает в гримерке гримасу, ресницы, рот,
ставит в вёдра охапки цветов и идёт к метро.
Он немного устал, он далёкий как буква "ё",
и никто его в синем вагоне не узнаёт,
да плевать — доберётся практически без помех,
а ещё репетировать завтра зловещий смех,
значит, снова ему будет некогда отдыхать.
"Мву-ха-ха, — говорит отражению, — мву-ха-ха,
чёрт с тобой, — говорит, — чёрт со всем, — говорит, — чёрт со мной".
Отражение пятится в черный провал спиной,
изрыгает проклятия, чайкой кричит про месть.
Надо чай, надо спать, надо лучше и чаще есть,
навести марафет — морозилка забита льдом.
Засыпают дома,
темнотой засыпает дом,
скоро схлопнется мир, и накроет фонарь сачок.
Баю-бай, придёт серенький волчик по твой бочок.
Он ложится в кровать, не планируя битв со злом,
эмбрионом, улиткой, зародышевым узлом.
"Спать пора, — говорит, — вот и мне, — говорит, — спать пора".
Тени ждут на стене, тени строятся на парад.
И во сне ему снится театр, и он артист,
только зрители странные — ива, берёза, тис,
тополя заполняют партер, а ольхи — балкон.
Всюду шелест по залу, скрип веток, да треск сучков,
и он слушает звуки, приставленные к виску.
А у хтони лесной вместо мягкой щеки — лоскут.
А девчоночий глаз с одичалым зрачком совин.
"Сгинь-посгинь, " — говорит малахитовым ртом своим, —
не гневи лешаков, не серди заклинальный род".
Страшно, страшно ему, и он бледен как Чайльд Гарольд.
"Поклянись на древесных корнях, костяных мощах,
присягни на струне колыбельной, пообещай —
не играть эту роль проклятущую ни за что.
Ты бездарной игрой обижаешь лесную хтонь".
Дальше — занавес, утро, будильник, горячий душ,
и нельзя никому рассказать,
разболтать в бреду,
что он был где-то там, где укрыты холмы травой
и вернулся в рассветное. Призрачный, но живой.
Мажет масло на хлеб, нарезает ножом салат.
"Ну дела, — говорит отражению, — ну дела",
но потом замечает прилипший к подошве лист.
Отражение хмурит одно из зеркальных лиц.
Начинает пружинистый мох под ногой расти,
и штанины в колючих репьях до колен почти.
Телефон запиликал — понёсся как на пожар.
Говорят, мол, спектакль отменили,
не приезжай,
карантин,
отдыхай и вообще не вставай с софы.
А ведь здорово было, прикольно — чуфырь-чуфырь.
Для чего ещё люди приходят в культурный храм?
А, партнёрша?
Уволилась вроде, ещё вчера,
собрала чемодан, укатила в леса, зато,
говорят, расписалась в приказе — "лесная хтонь".