Кто хочет читать роман сначала, прошу сюда
Такая металлическая штука
Глядя на летящий под капот асфальт, я думал о том, есть ли у меня в арсенале что-то еще, способное заставить Лекаря сбросить маску, если вдруг Яна не согласится помочь. Есть или нет?
В принципе, если прийти к Либерману, повиниться, сказать, так и так…
Тут я понял, что просто признать неправоту уже не получится. Вчера я выложил заведующему фактически все аргументы. Несмотря на его доводы, прозрачные намеки и предостережения, все же проявил твердость.
И – остался в одиночестве.
Сейчас в случае отступления будет уже непрофессионализм. Этапы «неправоты», ошибочности диагноза благополучно пройдены. Этими возможностями, доктор, ты не воспользовался, пренебрег. Сейчас, по сути, нужна только победа. Безоговорочная!
Единственным оружием, способным принести ее, была Яна. Специалисты майора Одинцова сделают из нее точную копию Киры Синайской. И тогда…
Мои мысли прервал звонок мобильника. Однокурсник из четвертой медсанчасти сообщил, что Ренат Гайсин пришел в себя и вполне в состоянии ответить на мои вопросы.
Парень лежал под капельницей, в глаза бросалась его бледность и синяки под глазами. Такими в голливудских фильмах обычно показывают мертвых детей, разговаривающих с главным героем из загробного мира.
Ухаживала за сыном мать, полноватая женщина лет сорока. Голоса у парня практически не было, он сипел. Я старался не пропустить ни одного его слова.
- Он сказал, что не убьет меня, если я помогу ему избавиться от такой металлической штуки, в которую были упакованы несколько мобильников и карта памяти от моей камеры. Честно говоря, не знаю, откуда такая штука у него.
- Это медицинское судно, в простонародии – утка, - пояснил я.
- Да? Не знал… Ну, я и предложил свой вертолет. Жить-то охота. Прикинул вес – как раз бы хватило подъемной силы. Мы поехали ко мне домой. Я ему дал слово, что вернусь через пять минут.
- Нет, чтобы дома сказать, мол, меня маньяк захватил, - сетовала мать, поправляя простыню у сына. – Так ведь молча взял вертолет, пульт управления и ушел, ни слова не сказав. Если бы мы знали, куда он ушел!
- Во-первых, я слово дал, - невозмутимо парировал сын. – Где гарантия, что он меня потом не подкараулит и не пришьет? Он, кстати, тоже выполнил свое слово, не убил же! Во-вторых, он брызнул мне что-то в туалете, я как во сне передвигался. Соображал с трудом.
- Надо же, джентельмены какие! – воскликнула мать. – Просто парад добросовестности!
- Скажи, Ренат, - спросил я, сделав женщине знак попридержать пока свои эмоции. - Какое впечатление на тебя произвел Бережков? Он нормальный?
- Так его фамилия Бережков? Абсолютно нормальный, правда, обозленный какой-то. Все торопился спрятать эту… металлическую… утку.
- Ты понимал, если карта памяти улетит, то фотографий никто не увидит. И прежде всего – Яна.
- Ну, потеряю я сто евро… Жизнь-то дороже! К тому же эти фотки нужны были только Янке. Говорила, что у матери новый хахаль завелся, надо бы их запечатлеть. Это ж семейные разборки, мне не хотелось в них участвовать.
- Как себя вела женщина в ресторане?
- Я бы сказал, она этого Бережкова презирала. Глядела на него снисходительно. Словно он раб, а она его госпожа. К заказу, который он сделал, даже не притронулась. Говорил в основном он, она лишь огрызалась. Потом как залепит пощечину. Дальше я не видел – ушел в туалет, пора было сматываться. Но не успел. Он на выходе меня поймал… Заехал по шее так, что в глазах потемнело. Забрал фотоаппарат, вытащил карту памяти.
- Потом вы вышли, поймали такси. О чем в такси говорили?
- Он угрожал. Говорил, что за такие съемки вообще-то лишают жизни. Но, если я помогу в одном деле…
- Утку спрятать? – догадался я.
- Ну да, то он меня помилует. Вот я и предложил… Съездили за Валькирией ко мне домой.
- За кем? – не понял я.
- Марка вертолета Walker, я его зову Валькирией, - пояснил Ренат, сморщившись то ли от боли, то ли от того, что я такой непонятливый, и мне надо все разжевывать. – Поехали в какой-то дачный кооператив, сутки я там куковал в недостроенной избе на сухарях и минералке. Через пару дней он заявился с этой металлической… уткой, обмотанной скотчем. Взяли Валькирию, поехали. Он долго не мог найти место, матерился. Потом нашел, подцепили утку к Валькирии, вертолет довольно высоко взлетел, только в ветках запутался…
- Хорошо, улетел вертолет с уткой. Что было потом?
- Мы еще поплутали по лесу, вернулись в тот же дачный кооператив. Я плохо помню подробности, очень кружилась голова. Не заметил, куда делся фотоаппарат. Запер он меня в той же избе, только в подвале. Потом принес несколько пачек сухарей и кейс минералки. Сказал, чтоб я сидел и не высовывался.
Услышав последние слова, женщина заплакала, причитая:
- Глупенький ты у меня, соображения совсем нет.
Пожелав парню скорейшего выздоровления, я записал ему номер своего сотового на случай, если он вспомнит что-то интересное, и покинул блок реанимации.
О какой невменяемости здесь можно говорить?! Не матерый уголовник, не бандюган, конечно – те бы просто пришили пацана без разговоров. Скорее – жертва женского лицемерия, раб, решивший в одночасье стать господином. Санитар общества, бунтарь, решивший очистить его от эмансипированных и деспотичных особ.
Так я рассуждал, затягиваясь сигаретой в машине. Звонок сотового раздался не вовремя, пепел упал на брюки.
- Я согласна тебе помочь, - в голосе Яны улавливалось отчаяние. – Говори, что надо делать, я готова.
Признаться честно, меня смутила столь резкая перемена ее настроения. Еще пару часов назад она хотела помочь отцу стать невменяемым, а теперь собирается играть на моей стороне.
- Приведи себя в порядок, завтра идешь в ГорУВД на Карпинского, - тщательно подбирая слова, начал я инструктировать исполнительницу главной роли. - Кабинет майора Одинцова на втром этаже. Я позвоню ему, он закажет тебе пропуск. Поступаешь ненадолго в его полное распоряжение, у него там мастера макияжа, визажисты. Настраивайся как на длительную парикмахерскую. Обещай его слушаться. Ну, или того, кому он тебя перепоручит.
- На какое число запланирована операция?
- Ты прямо как координатор проекта, - сыронизировал я. – Думаю, все свершится завтра. Но перед этим я должен обязательно с тобой встретиться и порепетировать.
- Договорились, постараюсь не подвести. Ты помнишь, что мне обещал сегодня утром?
- Конечно, помню, - уверенно соврал я. – А что?
- Ты обещал, что мы с тобой все еще наверстаем. Пока, - отрапортовала она и отключилась.
Я стряхнул пепел с брюк, завел двигатель.
«Конечно, наверстаем, - ответил сам себе. – Только что именно?»
Как-то чересчур безоговорочно она согласилась. У нее вообще-то нет другого способа увидеться с отцом, кроме как согласиться участвовать в нашей авантюре. Отказываться глупо и недальновидно.
С другой стороны, разве мало за эти дни я видел перемен в ее настроении? Гнев сменялся милостью и наоборот. Среди полного спокойствия вдруг срабатывало взрывное устройство, и, если вовремя не «нырнуть» в укрытие, можно запросто схлопотать осколочное ранение.
Отдельной статьей подготовки к решающему поединку значилась «одежда главной героини». Накануне майор несколько раз уточнял у меня, действительно ли так важно, чтобы Кира Синайская была во всем белом.
Наконец, нам с Яной были выделены средства, на которые девушка смогла бы купить все необходимое.
- Дело очень резонансное, на контроле у мэра, - пожимая плечами, пояснил Одинцов, когда я расписывался в ведомости за полученную сумму. –Так что постарайтесь уложиться в выделенную сумму.
- Я добавлю, если что, - буркнул я, наступив тем самым ему на больную мозоль.
Криво усмехнувшись, он подошел к шкафу, достал из кармана плаща бумажник, вынул несколько тысячных купюр и протянул их мне.
- После того, как весь этот кошмар закончится, - заключил он с улыбкой, - пусть это будет ей подарком от УВД. Все же девчонка потеряла мать.
Мне не довелось видеть Киру Синайскую нигде, кроме как на фото. Ни живой, ни мертвой. Поэтому судить о том, удалось ли визажистам и стилистам добиться полного сходства, я не мог. Скажу лишь, что первой реакцией на увиденное был тихий скулеж внутреннего голоса: «Вот это женщина!»
- Ну, как я тебе? – поинтересовалась преображенная Яна. – Нравлюсь? Или раньше интересней была?
- Не то слово, - я галантно взял ее руку в свою и, припав на одно колено, поцеловал запястье. – Ты настоящая богиня! Сейчас я как никогда понимаю Бережкова, в такую невозможно не влюбиться.
- Ага, - усмехнулась она, - и невозможно не убить. После того, как влюбишься. А убивать ее было за что, уж поверь.
- Ты до сих пор злишься на свою мать? Я, разумеется, не могу тебя одернуть, приструнить. Кто я тебе?
- Ладно, не парься, проехали. Давай, что я там должна…
Мы около часа просидели с ней в специально выделенном кабинете ГорУВД, рассматривая фотографии, сделанные в ресторане Ренатом Гайсиным, обсуждая и репетируя нюансы.
Мне казалось, мы учли все, что по крупицам удалось раздобыть за последнее время: и подмеченное тетушкой Тамарой, и откровенно рассказанное жертвами. О чем поведала мне потерявшая ноги Мария Федорчук, что видел и слышал чудом уцелевший Ренат…
Наконец, результаты моих непосредственных многочасовых бесед с Лекарем – они тоже не прошли даром.
- Вспомни маму, - наставлял я девушку. – Как она двигалась, ее темперамент, походку… Стремительно, почти молниеносно, или медлительно?
- Тут ты прав на все сто, - качала головой Яна. - Уж чего-чего, а молниеносности у нее было хоть отбавляй. Резкая, дерганная, как взведенная пружина, которую спустили с фиксатора.
Приглашенная специально для «идентификации» коллега по работе Киры Станиславовны, увидев Яну, всплеснула руками:
- Господи, такого не может быть! Вылитая Кира!
Потом я вез девушку домой, остро чувствуя, что надо бы что-то сказать, не молчать, но нужные слова, как назло, рассыпались горохом по неровному асфальту, в голове теснились одни банальности. Остро требовалось какое-то напутствие, сочувствие… Завтра девчонке – ни много, ни мало - предстоит в образе матери появиться перед отцом, которого никогда до этого вживую не видела. Архисложная задача даже для профессионалов. Шутка ли!
Молчала и Яна, глядя в одну точку. Меня подмывало рассказать ей про свою дочь, возможно, история тронула бы ее, вызвала сочувствие. Однако в этом случае получалось бы, что я прошу ее помочь лично себе. А за смерть своей дочери я должен поквитаться сам.
Подумав, я решил воздержаться.
Что-то будет завтра… Вспомнив последний разговор с Либерманом, где он провел параллель с голливудским судебным процессом, где адвокаты берутся защищать откровенных преступников, я поразился психологической точности этого сравнения. Отличие было лишь в том, что заседание суда можно прервать или перенести, а у нас завтра все решится прямо в кабинете.
Стоя вечером на балконе с сигаретой, я впервые почувствовал, насколько устал за эти две недели. Не физически, нет. Устал ждать новых провокаций Лекаря, особенно, если они касались моей семьи. Пусть утраченной, но моей. Каждая из них походила на нокаутирующий удар.
Устал постоянно ловить его на лжи, проверяя каждое сказанное слово. Так убедительно, так изощренно за время моей врачебной практики еще никто не врал. Ложь была ему к лицу, как бы это парадоксально ни звучало. Он чувствовал себя в ней, как рыба в воде.
Понравилось? Ставьте "лайк", делитесь с друзьями в соцсетях, подписывайтесь на канал. Хотите прочесть ФИНАЛ? Тогда вам сюда