Представляю вам последнюю, четвертую часть интервью с бывшим священнослужителем, который после 20 лет службы в Русской церкви пришел к атеизму. Респондент захотел сохранить анонимность, поэтому ниже он представлен заглавной буквой С. Ссылки на первую, вторую и третью части в конце статьи.
Предисловие к интервью. В первой части кратко описана жизнь респондента, о том, как он пришел в Церковь, но со времен стал атеистом. Во второй части респондент рассказал о особенностях жизни в монастыре. В третьей части поведал о причинах утраты веры и разочарования в церковной жизни.
Интервью
Тр.: Вы говорите, что еще до прихода в Церковь занимались поиском ответов. За время пребывания в Церкви Вы испытывали что-то похожее на "встречу с Богом"? Может были иные формы религиозного опыта? Если это было, то как Вы можете описать данный опыт? Чем он был привлекателен для Вас? Как Вы можете объяснить его? Почему он, в итоге, не убедил Вас? Неужели дело только в том, что этот опыт можно объяснить менее экстраординарно с помощью науки?
С.: Нет, не испытывал. Чтобы «встреча» состоялась, на неё должны прийти двое. На мою встречу никто не пришел.
Знаете, эта тема одна из излюбленных в диалоге с «идейными православными». Сколько раз я это слышал в свой адрес из их уст: «мне жаль вас, вы просто никогда не знали Христа, вы просто никогда не имели личной встречи с Богом!» На самом деле ему меня конечно же не жаль. Ему надо просто показать, какой он крутой молодец со своей правильной верой, и какой я ничтожный лузер со своим «отпадением от Истины». Дальше неизменно идет пассаж о том, что Бог не пожелал явиться на встречу со мной в силу моей крайней гордыни. Так и видишь, до какой небывалой высоты задран нос у произносящего этот пассаж.
Алина Малышева, ссылку на книгу которой я отправлял Вам, хорошо и очень точно говорит на эту тему (я примерно, по памяти процитирую, передам общий смысл):
«Тема пресловутой «встречи» с Богом была совершенно неизвестна моим глубоко верующим с колыбели бабушкам. Простой христианский народ понятия не имел о таких вещах. Жили так: надо просто веровать в Бога, как в церкви говорят, в простоте и смирении сердца, как веровали деды и прадеды спокон веку, надо знать себя, знать свои грехи и «вышних себя не искать», то есть не рассчитывать дерзко на некую встречу с самим Богом, не считать себя этой встречи достойным. Тема «встречи», её значимость как некоего «сертификата качества» личного религиозного опыта возникла и распространилась уже больше в городской интеллигентской новообращенной среде, особенно после массового распространения книги митрополита Антония с одноименным названием «О встрече».
И я под этими словами подписываюсь, это именно так и есть.
К тому же, у меня в этом есть неожиданный союзник: святоотеческая монашеская литература. Там это просто альфа и омега, тысячу раз повторенная: не доверяй себе! В особенности же не доверяй своему мистическому опыту. А наипаче всего не доверяй опыту, возвышающему тебя, вселяющему в тебя чувство избранничества, чувство, что ты пророк и собеседник Бога. Это начало дьявольского прельщения! И даже если это будет некое истинное посещение Божие — ничего страшного, Бог не обидится, а даже благословит тебя, если ты по смирению не примешь даже истинное явление от Бога, Он найдет способ вразумить тебя в таком случае.
Это я почти дословно цитирую. Монахи, пренебрегавшие этими предостережениями, неминуемо впадали в «прелесть» — на языке православной аскетики так называется ложное духовное состояние, внушаемое бесами.
Как я сейчас понимаю, эти строжайшие предостережения продиктованы вполне понятными причинами: подвергавшие себя усиленным аскетическим изнурениям иноки нередко впадали в особые состояния сознания, а если они начинали придавать важное значение полученным в таком состоянии картинам воображения, то у них очень быстро образовывалось некое собственное «богословие», отличное от церковного свтяоотечески-библейского богословия. То есть попросту, такие монахи впадали в ересь.
Так что нет, я не встречался с Богом. Не испытывал никаких особых состояний, которые бы выдерживали хоть какую-то проверку рациональной критикой.
Когда-то в детстве и юности я увлекался фантастикой и живо мечтал о будущем, о межзвездных путешествиях. Были ли эти яркие живые картины моего воображения реальной информацией из будущего? Риторический вопрос.
Можно влюбиться в портрет Прекрасной Дамы на стене. А потом отключить себя от всяких иных женских образов и всячески распалять свою любовь, ежедневно обращаясь и «общаясь» с этим портретом. Будет ли достигнутое в конце концов ощущение необыкновенной «реальности» такого общения — будет ли оно действительно настоящим общением с иной живой личностью? Ещё один риторический вопрос.
Так что могу только повторить: у меня не было встречи с Богом. На встречу со мной никто не пришел.
Зато я встречал множество православных ревнителей, которые меня в этом «уличали». Но что-то мне, глядя на них, совсем не казалось, что их опыт таковой «встречи» — это именно то, что мне нужно для «спасения» моей души.
Тр.: Тогда какие критерии предлагала Вам церковная братия для подтверждения бытия Бога?
Насколько мне известно из общения с историками богословия, во время причастия или практики исихазма верующие могут испытывать особое состояние благодатности. Но если религиозный опыт или "встреча с Богом" можно расценивать как прелесть, тогда на чем основана религиозная вера православного человека, монаха, священнослужителя? Ответ в особенностях организации церковной жизни? Или может в воспитании нового мировоззрения, которое не подразумевает критики в сторону авторитета?
С.: Наверное все-таки не «церковная братия», а святые отцы. («Святые отцы» в Православии — это не современные батюшки в храме, это прославленные Церковью святые древности и более поздних эпох, составившие совокупное Предание Церкви).
В личностном плане самым главным критерием достоверности религиозного опыта считается формируемое этим опытом глубочайшее смирение, почитание себя буквально «за ничто», за прах и пепел. А признаком «прелести» — гордыня.
Но, как нетрудно догадаться, сам человек не может рационально достоверно распознать, что же в нем, в глубинах его души вызревает, подлинное ли это смирение, или самообман, бесовская личина смирения, скрывающая бездны гордости и самости.
Поэтому предписываемая святыми отцами аскетическая тактика состоит в том, чтобы, во-первых, пребывать в «трезвении», надо «не отвергать и не принимать» — то есть не придавать своим мистическим переживаниям слишком большого значения, а стойко пребывать в главном христианском делании: в делании покаяния. А во-вторых, надо пребывать в послушании. Послушании двояком: во-первых, послушании Писанию и Преданию Церкви, учению святых отцов. А во-вторых, пребывать в полном беспрекословном послушании и земному наставнику, будь то прославленный старец, или самый простой игумен. Я писал выше, как это трактуется: если ты с верой в Иисуса Христа пребываешь в послушании земному церковному наставнику, то за твою веру и за твое смирение и отсечение своей воли (а грех в человеке проявляется именно через свою волю) Сам Христос будет незримо управлять тобою в этом послушании, не взирая на любые немощи и недостатки твоего земного руководителя.
Тр.: Интересно. Получается, это именно акт веры посредством делания, как в Послании Иакова, а не озарение каким-то знанием о божестве, почти в гностическом смысле, как у апостола Павла.
После того, как Вы ушли из Церкви, у Вас возникали сомнения в своем выборе? Почему Вы стали именно атеистом, а не агностиком, к примеру?
С.: Ну, я не сразу стал атеистом. Побыл сперва агностиком. Это была постепенная эволюция.
К тому же, надо пояснить, в каком смысле я понимаю свой атеизм: это не "вера в то, что Бога нет", как это любят представлять верующие полемисты, а простое неверие во все учения о Боге всех реальных религий - то есть гораздо более рациональная и конкретная вещь.
1 часть. Как священнослужитель ушел из Церкви и стал атеистом. Интервью
2 часть. Бывший монах о жизни в монастыре. Интервью
3 часть. Бывший монах рассказал, почему ушел из Церкви и стал атеистом. Интервью
