Он вошел в палату. Расположился на свободной койке. Страдальческой пневмонией не пахло. Исходили от него оптимизм и благополучие. Только спросил нас: «Потерпите, если я буду кашлять?» Мы все кашляли. Все попали сюда с пневмонией. Причем с двусторонней. Кашляли так, что выворачивало наизнанку. И такого оптимизма ни у кого не было. Наверное, немалую роль играл возраст. Ему было слегка за пятьдесят. А нам далеко за семьдесят.
«Да что вы все молчите? Давайте анекдоты рассказывать, что ли». Рассказал несколько анекдотов. Подключился еще один, тот, который помоложе. Они-то и нашли общую тему. Оба были заядлыми рыбаками со стажем. Потом перешли на политику. К этой теме подключились все. И вроде от дискуссий каждому стало легче жить.
Его давили четыре стены палаты. Хотелось домой. И утром, приняв капельницу и положенные четыре укола он уехал домой до вечера. На вторые сутки медсестры доглядели, что он уезжает домой. Обвели красным его фамилию в журнале. Он возвращался по утрам бодрый, веселый, рассказывал как играл с внучкой. И каждому из нас тоже хотелось домой.
Потом был обход. И он спросил врача: « А можно, когда нет уколов, домой уходить?».
«Меня уже поставили буквой «Г» после вашего ухода. Пару дней еще полежите и можете долечиваться дома. Рентген показал положительную динамику».
«Чудак ты, - сказал ему сосед по койке, - дал бы медсестрам по пятьдесят рублей, они бы и молчали. И волки сыты, и овцы целы».
Пятьдесят рублей или больше для него не были проблемой. Он работал таксистом, сдавал в аренду баню, оставались деньги от времени, когда работал валютчиком.
Просто не продумал этот вариант.
Когда он ушел, мы почувствовали, что чего-то нам не хватает. Нет уверенности в себе и того оптимизма, который исходил от него. А свято место пусто не бывает. На его койку принесли парализованного мужчину. Монета вечности повернулась к нам грустной своей стороной.