Продолжим повествование о трех друзьях. Здесь – начало.
Так получилось, что их история – это история постепенного ухода охотников из тайги. Как и история постепенной гибели сельского х-ва в неудобных местах. История гибели деревень. Укладов. Промыслов. Прошлого, а заодно и будущего. История невостребованности молодежи в новой реальности. Потерянного поколения, родившегося в 60-70-е. Да и тех, кто родился в 80-90-е (но не там), тоже.
В 80-е свободных угодий у нас не было. Отдаленные были, но не всякий готов был оторваться от семьи на три месяца минимум, а потом еще на полтора. Да и дальние угодья ограничивали добычу лишь пушниной. Чем меньше она стоила потом, тем свободнее становилось в тайге.
Нет, можно было расширить добычу мясом. Сам добывал по первым снегам лося, перед выходом размораживал, нарезал кусками, засаливал в бочке, как рыбу, пересыпая куски солью. Не дожидаясь рассола, выходил. По первой воде заезжал. Вымачивал, если мясо засолилось, подвяливал и закладывал коптить. Коптилку сразу сделал литров на 200. Из вагонки, дым поступал по траншее из-под берега. Длина ее метров 7, ближе к костру траншея была прикрыта жестянкой, ближе к камере – простой плахой. Пока мясо коптилось, а на все уходило суток четверо, готовил дрова на будущий сезон. Однако копченое мясо на любителя, так и валялось в леднике, пока гости не станут пробовать «деликатес». По мне, похожий на резиновую подошву, пахнущую дымом и щиплющую язык. Деликатес гостям и отдавался.
Юра из группы наших друзей первым и сразу отказался от промысла, когда только начало отрасль трясти.
Как-то в декабре пошли мы с ним закрыть лося. Лицензию тогда взяли на троих. Потемну приехали снегоходом в артельную избу, вышли только начало светать. Погода была мягкая. Снега было достаточно, чтобы ходить на лыжах. Но недостаточно, чтобы он мешал лосю.
След подсекли км через 4-5. Группа была из 3-х лосей - на льду расходились. Судя по твердости передка следа, прошли вечером. За мысом, в который поднялась группа, было заросшее болотце, за ним сразу - ручей, впадающий в реку у артельной избы. Кочковатый и обильный тальником. Левый берег ручья круто уходил в сопку – плоскую, поросшую редким старым лесом и лосю не интересную. На наш взгляд.
Рассудили, что лоси должны задержаться в ручье. И двигаться либо к избе, либо вверх по ручью. Разделились, Юра пошел справа от следа, я слева. Как только я вышел из темного пойменного леса к кромке болота, увидел лося, идущего параллельно, но навстречу. Бил в основание шеи. Сразу после выстрела потерял его из виду. Пока обходил валеж, подранок успел залезть под завал из елок. Потому не люблю карабины. Добирал его, забравшись на искорь.
Пойма у нас мало проходимая, потому что на плодородной земле быстро растет лес и так же быстро он выпадает. Отсюда и хлам.
Не скоро подошел Юра. На стук топора, которым я рубил завал, пытаясь добраться к туше. Он удивился выстрелам, потому что следы группы уходили на сопку. Стало понятно, что этот лось был сам по себе, и на меня его тронул Юра.
Попробовали вдвоем вытянуть тушу из-под завала – не получилось. Юра побежал за снегоходом, привез и двуручку. Отпилили несколько стволов, завал чуть приподнялся. Натоптали заезд на берег, кое-как, дергая снегоходом, и вагою, вытянули тушу. Разобрали, сложили компактно морозиться на ночь, на чистый снег, поехали в избу.
Вечером в избе Юра, малоразговорчивый обычно, разговорился. Да все о возможностях и новом м̓ышлении. Агитаторы тогда что-то насочиняли о фермерстве. Вот Юра и увлекся. Кто бы тогда знал, чем это кончится и зачем задумано. Так он и ушел из промысла.
Стали они с женой готовить бумаги на субсидии, гранты, или как там затейники хотели заменить фермерством нарочно разоренные колхозы. Зарегистрировались, завезли бычков. Колхозные же лошади так и оставались общественными, долго после того. Ими и косил и греб и возил сено Юра.
Вся эта веселая затея с фермерством кажется, а скорее и является, аферой. Когда разрушенные филиалы колхоза, дававшие мясо, рыбу, мех, пиломатериал, заменили десяток «фермеров», которые постепенно ушли в торговлю привозным.
Юра в их число не попал. Субсидий Юре не дали. Не знал он неписанных условий их получения. Подержали его в коридоре, потом поиграли розовой папкой с пустыми бумажками – с тех пор так повелось - и не дали.
Но торговать они с женой стали. Случайно выиграли конкурс на северный завоз, потому как деревня была бедная – о полста дворах, да ста пенсионерах. А учитывая, что пенсионеры почти все деньги отправляли детям и внукам - очень бедная. А если посчитать расстояния – то вовсе убыточная. Перестройка же - все сломали пацаны. Не умели сверху надстроить себе немножко капитализма.
От любой перестройки работающего в неработающее, первой страдает молодежь. А старики кормились как всегда - с реки и леса. С капитализмом новых потребностей в излишествах не появилось. Это потом на импортные устройства все присели.
Потому даже торговля у Юры шла ни шатко, ни валко. Но к 00-м кое-как наладил Юра ассортимент. А старики приобрели привычку заказывать ему. В то время их уехавшая молодежь уже пристроилась на вахты и стала жить сытно, хотя вряд ли счастливо. Чисто проклятие эти северные отхожие промыслы. И если в деревне – все время в тайге. И в городе – всегда вне семьи.
Заметные усилия принесли плоды. Юра купил сильно подержанный грузовичок. Он завозил заказы и еду, а его жена торговала. Их бабушка воспитывала болезненного ребенка. Все вместе рыбачили. Сидели на гуся. Ходили с пищиком по осени. Даже начали пристраивать двор к старому, но еще крепкому дому.
Но достичь того уровня потребления (как ни скажут нынче школьники) за 15 лет торговли так и не смогли. При социализме, промышляя Юра зиму, они ездили на курорты и в санатории, на все лето. Теперь, если покупали что-то дороже еды, оставалось только ребенка в интернат, а потом в институт собрать, да побаловать.
Перефразируя классика и глядя на реальность, очень похоже – что наша власть любит капиталы, капиталистов и человечество, а человека – не очень. Впрочем, и мы ее не особо.
