Случилась эта история в сороковые годы прошлого столетия, а чего в ней больше мистики или здравого смысла решайте сами.
Брянская область, зима 1947год.
Закончилась Вторая мировая война, ударными темпами шло послевоенное восстановление народного хозяйства, на всех уровнях рапортовали «советская власть победила голод, голод после Великой Отечественной войны – последний в истории Советского Союза», о том, что большая часть населения страны голодает говорить было не принято. В те годы мой прадед Матвей Лукич был председателем колхоза, он был одним из немногих мужчин вернувшихся с войны, вернее вернулись он, да еще пара инвалидов. Вот и получилось, что восстанавливать колхоз, ему приходилось вместе с бабами, да ребятишками, а питание тех лет в основном с огорода, крапива да лебеда, продовольственные пайки за утерю кормильца на фронте отменили, хлеба едва хватало до нового урожая.
Вот однажды и приключилась беда, приехали в колхоз партийцы из района на разговор с прадедом.
- Либерал, ты и антисоветчик, Лукич, твой колхоз не выполнил план по заготовкам зерна - застыдили прадеда.
- Да не мог я все поля засеять, пока от мин расчистили, время упустили, в этот год больше засею, я фронтовик, - бил себя в грудь Лукич.
- А сколько у тебя хранится зерна?
Провели ревизию, имеющихся запасов, и постановили сдать зерно в район.
- А что я сеять буду? Чем трудодни людям оплачивать буду? - бил себя в грудь, Матвей Лукич.
Но партийные работники были непреклонны, сдать и все, иначе под расстрел отправят, за антисоветскую деятельность. Собрал после Матвей Лукич колхозное собрание, рассказал про сдачу зерна, про увеличение налогов, в голос завыли бабы: "Что делать, та...как жить то дальше". И надоумили бабы, отправиться Матвею самому в район к самому большому начальнику, у попросить не зерно забирать, а мож скотину какую или технику в помощь дадут. В общем поехал Лукич уже сам в район, но конструктивной беседы не получилось, там еще больше застыдили Лукича, и гарантировали отдать под суд и расстрел.
С еще большей тяжестью на душе возвращался он домой, сердце давит, он то понимает, что своих односельчан обрекает на еще больший голод. Выехал с района на дорогу, на улице тепло, мелкий снежок идет, соскочил с подводы, зачерпнул белого снега, растер виски, да пожевал его немного. Вдруг в глазах его потемнело, и он как стоял так и осел на колени.
"С голодухи, наверное,"- пронеслась последняя мысль, а у самого горячие струйки слез по щекам потекли. Так и замер на несколько минут, сидя на коленях с понурой головой. В голове послышалось пение, мамин голос, что-то легкое, нежное, и себя он увидел со стороны маленьким мальчиком, в одной рубахе чуть выше колен, грызет морковку, а впереди солнечный свет, смотреть на него больно, вот он зажмурился, пытается открыть глаза, больно, слезы текут. С трудом глаза все же приоткрыл, а перед ним в лучах света образ Божьей матери, и стал Лукич ей рассказывать, все свои мысли и переживания. А она голову чуть наклонила, слушает его, не перебивает. Закончил свою речь Лукич, как-будто исповедовался, легко ему на душе стало.
- Вижу твои помыслы чисты, возвращайся к районному начальству, как- будто ты туда и не ходил вовсе. Еще раз проси, - прозвучало в голове.
Очнулся Матвей Лукич, видит себя сидящим на коленях на снегу, подвода ушла на несколько метров вперед и стоит его поджидает. "А что я теряю, не расстреляют, так с голоду помру,"- подумал он тогда, и вернулся, как раз попал на большое партийное совещание, и что удивительно, нигде он не встретил преграды, и в итоге, не стали у их колхоза зерно тогда изымать, еще и трактор выделили. После того случая Матвей Лукич, очень набожным человеком стал, а позже священником.