Когда бабушки рассказывают о родах, часто и не поймёшь, что речь не про обычный день.
«Коров домой пригнала, молоко сдала. А молоко-то носила за километр от Костылей. Два ведра на плече, а это полведра на локтю сюды повешены на коромысла.
Несешь, несешь, несешь, несешь. Ой (это она будет так о схватках - коммент.) А ужо три ребенка были, Валька-то четвертая была. Пришла домой, Павел говорит: «Наташ, ребята просят пельмени, у меня ужо мясо накрученное». Ой. А меня ужо етить твою нать. Поворачивать, думаю, да ладно, как-нибудь замяшу. Опять замясила, ребята налепили, все эти пельмени переварила, ребят накормила. Потом лягли.
Ребята, мамка на полу, а у нас с Павлом была в куте скамеечка поставлена вместо койки. Я говорю: «Ой, че-то пить хочется». Павел-то говорит: «Не ходи, я принесу тебе». Это уже (она снова про схватки так, точнее - про ребёнка).
«Не,- говорю,- я сама пойду. Сама пойду». Иду, иду, иду, иду. До сошка (=шестка) дошла, через ребят-то перешагнулась, за шесток держуся, вдруг ребенок хлябясть, вылетел. «Вя, вя, вя». Мамка, она (была слепая
- Я.С.) не видела, что я беременна хожу, она и говорит: «Ну, Господи Боже, шо ребенок ревет». Павел говорит: «Мам! Девушку родила Наташа». «Ну кошетница, - мамка-то мне сказала, - ну кошетница». Павел пуповину отрезал, ребенка не знаю, че-то в какую-то тряпку замлол, положил на койку, мне тут как-то. На утро-то состаю и говорю: «Павел, поди к бригадиру-ту, ведь надо коров-то доить, ведь а я ведь не пойду. Павел пришел: «Гурьяновна, ищи доярку, Наташа не пойдет. Она ребенка родила». «Че это? Какого ребенка? Че ты! – это она на его зашумела,- вчера коров караулила и все, и молоко сдано и все». Так вот. Пришла, проверила, есть ли ребенок».