Собачье сердце устроено так:
Полюбило — значит, навек!
Вера Инбер, «Сеттер Джек»
***
Все значительные события в жизни Ромки происходили осенью. Даже родился он в октябре, когда золотые и огненные листья устилают улицы и парки. И в этот день снова лужи стали багряными от упавших листьев. Их последний разговор…
– Ну, конечно! И подарки ты мне даришь, и колечки покупаешь. Да только каждое колечко приходится у тебя по месяцу выпрашивать. И на отдых мы только в Египет и съездили. И сам ты ничего мне никогда не подаришь, пока я из тебя, а заодно и из себя все жилы не вытяну! А что дальше будет? Мне, Рома, не подходит копить на каждую тряпку, каждое колечко. Мне надоело подгадывать покупки к твоей премии, которая ещё неизвестно, будет ли! Я хочу жить сейчас, а не ждать старости, когда ты станешь богатым, и я смогу покупать себе всё, что пожелаю!
– Но ведь я получил повышение! Теперь мы сможем и на хорошую свадьбу отложить и…
– Вот-вот! – перебила Лариска. – Отложить! Всё время думать, как отложить, что можно себе позволить, а что нельзя! В общем, не собиралась тебя сегодня расстраивать, портить праздник, но нам надо расстаться, Рома. Ничего у нас не выйдет.
Он растерянно забормотал что-то несуразное, оглушённый, непонимающий. Говорил о своей любви, о том, что всё устроится, но потом увидел её холодный, равнодушный взгляд и осёкся.
– Не думала тебе говорить, надеялась – сам догадаешься, но у меня теперь другой парень. С ним я могу хотеть всё. Потому, что это всё я тут же получаю. Колечко с брюликом он подарил мне так легко, словно это был брикетик мороженого. А в субботу мы уезжаем с ним в романтическое путешествие, и не в какой-нибудь Египет, а в средиземноморский круиз. В общем, Ромка, прости, что испортила тебе день рождения, но хорошо, что всё решилось сейчас. Ничего бы у нас не вышло. А если и вышло, я бы всё равно тебя очень скоро бросила.
…В тот вечер мокрый злой ветер швырял мёртвые ржавые листья в оконное стекло. Кухонный столик, водка, немудрёная закусь, напротив – верный друг Олег. Во всём мире мужчины так переживают своё горе. Когда их бросают. Когда предают…
… А потом дождь закончился. Осень – это не только дожди. Это и прозрачное до хрустальности небо, и ломкий, звенящий утренний воздух, и ясное необжигающее солнце, и влажный глянцевый жёлто-красный ковёр под ногами.
В одно такое прозрачное утро к Ромке ввалился Олег и вытащил из-за пазухи такого же золотисто-коричневого, как октябрьские листья, щенка.
– Ирландский сеттер! – торжественно провозгласил он. – Компаньон для охоты, прогулки и вечерних посиделок перед ТВ. Сын моего Графа, алиментный щенок и твой верный друг, не умеющий предавать! Все ссылки на инструкции по уходу я сбросил тебе на почту, разберёшься. Тут вот ещё приданое – корм на первое время, мисочки. Остальное сам прикупишь. Сегодня выходной, посиди с ним, пусть немного привыкнет. Потом постепенно приучится тебя ждать с работы. Ну всё, пока, я бегу!
Ромка сел на пол в коридоре, рассеянно улыбаясь. Щенок, озабоченно-радостно поскуливая, забрался к нему на руки.
– Назову я тебя Лаки, что значит – Счастливчик. Будешь встречать меня с работы, потом мы пойдём гулять в парк. По пути домой я куплю себе пива, тебе косточку, мы сядем вечером у ящика, посмотрим футбол и завалимся спать. И не нужны нам будут с тобой никакие бабы…
Лаки радостно повизгивал и лез целоваться. Октябрь, утро. Дождь давно прошёл, на небе – ни облачка. Жизнь налаживалась.
* * *
Примерно так, как описывал Ромка, они и жили. Лаки вырос в великолепного сеттера с удивительно красивой золотисто-коричневой шерстью. Бахрома на лапах и хвосте поражала длиной и густотой, а
Уши висели, как замшевые,
И каждое весило фунт ()
() Вера Инбер. Сеттер Джек
Жизнь вошла в обычную колею. Роман уходил на работу, Лаки оставался дома. Не лаял без толку, не грыз мебель – ждал хозяина. Хозяин приходил с работы, и начинался ураган. Пёс бросался ему на грудь, подвывал, затем убегал в комнату и возвращался с поводком в зубах. Умильно заглядывал в глаза, тыкал поводок в руку. Заслышав заветное слово «Гулять!», радостно лаял, и они спешили во двор, где Лаки носился по кругу, останавливаясь и задирая лапу у каждого дерева; гонял дворовых кошек (не по злобе, а для порядка); приставал к бегающим ребятишкам, чтобы взяли в компанию. Сначала те его боялись, но вскоре поняли, что добродушный пёс в худшем случае способен свалить на землю и облизать — от избытка чувств.
Потом, набегавшись, он чинно шёл рядом с хозяином на поводке. На них оглядывались: стройный, высокий мужчина в дорогом пальто и красавец-сеттер рядом. Они шли в магазин, где Лаки сидел у входа, ожидая хозяина и не сводя взгляда с входной двери. Роман покупал немного продуктов, свежий хлеб и обязательно, в специальном отделе, собачью конфетку — небольшой шарик, пахнущий чем-то острым и мясным. Это было у них традицией: Лаки всегда получал свою конфетку, когда встречал хозяина из магазина.
Дома они шли в ванную, где Лаки проходил через неприятную процедуру мытья лап (в случае плохой погоды), либо ещё более неприятную — вымывания с помощью душа своей дивной бахромы на лапах, груди и хвосте. Затем его сушили феном и вытирали личным полотенцем.
Иногда они вдвоём коротали вечер у телевизора, особенно, если был интересный футбол. Лаки сидел рядом с хозяином, переживал. Когда наши забивали мяч, прыгал хозяину на грудь и радостно лаял. Когда мазали, гавкал осуждающе, в унисон хозяйскому горестному воплю: «У-у, мать вашу… мазилы!!!»
Но не всегда выпадало такое счастье тихих вечеров, хозяйского хорошего настроения. Очень часто, особенно в холодные осенние дни, когда воды в лужах не видно из-за осыпавшихся листьев, хозяин приходил домой поздно, слегка пошатываясь, и пахло от него тогда скверно. Они выходили гулять вроде, как обычно, но хозяин не играл с ним, не покупал конфетку, а вёл в другой магазин, подальше. Туда заходили в основном мужчины с таким же неприятным запахом, косились на него неприязненно. Хозяин брал там прозрачную бутылку, прятал её в пакет и торопливо шёл домой.
Лаки не любил такие вечера. Хозяин за ужином наливал себе из прозрачной бутылки в маленькую рюмочку; пил, морщась и жуя чёрный хлеб. Затем начинал говорить с ним, но не рассказывать, как обычно, что было на работе, какой Лаки замечательный пёс и как они поедут в выходные на побережье, на пустынный осенний пляж, где можно будет опять до изнеможения гонять чаек на мокром, в пятнах от выброшенных морем водорослей, песке. Затем забредать в воду, выбегать на берег и отряхиваться, разбрасывая вокруг себя радужный веер холодных солёных брызг…
В эти вечера сеттеру приходилось выслушивать другое: о гнусных бабах, которым нужны только шмотки и золотые кольца; о предательницах, не знающих настоящих чувств; о том, что вот скоро он получит очередное повышение, большую премию, новый заказ. Что пить он бросит в любой момент, и пусть шеф не ругается, он же не на работе пьёт…
Потом были ненастоящие слёзы, поцелуи в морду. Затем хозяин засыпал на своём диване, часто даже не раздевшись. Бормотал что-то о верных друзьях, неспособных на предательство и снова о гадких бабах…
Лаки сидел рядом, положив морду на диван, иногда жалобно поскуливая. Дожидался, когда хозяин уснёт тяжёлым, мрачным, нетрезвым сном. Тяжко вздыхал, ложился на коврик возле дивана и чутко дремал до рассвета. А ветер гнал по улицам мокрые жёлтые листья, швырял их на стены домов, на брошенные во дворах автомобили, на редких, спешащих домой прохожих…
* * *
– Ромка, тормози! Ты что, спиться хочешь? Сколько можно по бабе страдать?
– Да не страдаю я по ней, дружище! Много чести этой …, чтоб по ней страдать!
– Так и не страдай! Сколько можно, год почти прошёл! У тебя же мешки под глазами, и перегаром несёт – как ещё босс тебя терпит?
– Да не терпит, Олег… Вызывал сегодня…
– О, Боже, ну ты даёшь, блин! Уволил?
– Пока ещё нет. Дал две недели. Если, говорит, не уймёшься, уволю к такой-то матери. Я тебя, сказал, хотел в замы выдвигать, а теперь… В общем, ты прав, тормозить надо…
– Ну, в общем, так! Завтра суббота, мы с Оксанкой с утра у тебя. Разгребём твой свинарник, отмоем. Потом пойду с тобой в баньку, отхлещу веничком, выведу из тебя яд. И всё, Ромка, больше – ни капли.
– Всё, всё, Олежка, сам понимаю – всё, в завязке!
– И заведи себе нормальную деваху, наконец! Сколько можно бегать на одноразовые случки, после работы на полчаса… Столько баб вокруг, замуж хотят, аж пищат! Выбирай любую, ты же мужик с квартирой, работа хорошая. Женись, деток рожай, живи нормально. Ну, не все же бабы такие, как твоя Лариска была, за колечко готовая под любого…
– Не все, не все. Убедил. Всё, старик, давай, я домой. Лакуша заждался, погуляю с ним, вечером футбол посмотрим. Нет, нет, даже без пива, с чайчиком; сказал же – всё, значит всё!
… Облетели с деревьев листья, сыро, холодно, неуютно… На голой ветке угрюмо каркает ворона, ветер топорщит мокрые перья. А дома хорошо. Сегодня всё, как раньше! Погуляли по стылому парку, зашли в магазин за хлебом и конфетку не забыли!
Посмотрели футбол. Хозяин сидит за маленьким столиком, рвёт какие-то бумажки, фотографии, тихо ругается. Потом эти порванные бумажки горят на металлическом блюдце, а хозяин облегчённо смеётся:
– Всё, Лакуша, начинаем новую жизнь! Иди ко мне, верный друг, ты меня в беде не бросил! Теперь – баста! Заживём мы с тобой лучше прежнего! Я и вправду женюсь, деток нарожаю, а ты будешь с ними няньчиться… Ну всё, всё, хватит лизаться! Пора на боковую…
Голые ветки стучат за окном: «Скоро зима, скоро зима!».
* * *
Пришли и ушли зимние вьюги, зацвели деревья, покрылись листвой, а затем и плодами. Хозяин и вправду перестал за ужином пить из прозрачной бутылки, они снова ходили гулять в парк и на морской берег. Всё чаще с ними гуляла Женщина хозяина. Она появилась незаметно, ещё весной. Сначала хозяин стал приходить поздно, потом уходить на ночь, затем Женщина стала приходить к ним домой, оставаясь иногда ночевать. Тогда Лаки выгоняли спать на кухню, закрывали дверь. Сеттер хотел подружиться с Женщиной, норовил лизнуть её в лицо, дать лапу.
Она брезгливо отстранялась, пряталась за хозяина, взвизгивала. Лаки не понимал её страха, бросался к хозяину, радостно виляя хвостом, пытаясь заставить его объяснить Женщине, что он любит её и никогда не обидит. Хозяин что-то говорил ей робким, заискивающим голосом, а та раздражённо отвечала ему, глядя на пса. Лаки сидел в сторонке, неуверенно улыбался и не мог понять, что он делает не так…
* * *
Снова сентябрь кружит лёгкие паутинки в прозрачном небе… Разговор идёт очень важный, двое людей напряжены. Лаки сегодня, несмотря на выходной, закрыт дома, чтоб не мешал. Разговор идёт о нём, но без него…
– Я не буду жить в одной комнате с собакой! Сто раз тебе говорила.
– Ольчик, ну что ты? Он же добрый, ласковый, никогда никого не обидит.
– Я не знаю, кого он не обидит, но я с ним одна не останусь. Ты уйдёшь на работу, а он взбесится и меня загрызёт!
– Ну что ты, родная! С чего он вдруг взбесится?
– А тебе надо дождаться, чтоб он нашёл повод? Чтоб меня загрыз, а ты потом разводил руками: с чего?
– Да не загрызёт он никого! Не умеет загрызать! На него в прошлом году кошка бросилась, так он бежал от неё, как попаренный!
– Ну и целуйся со своей собакой теперь! Ты его любишь больше, чем меня! Тебе важнее, чтоб собачке любимой было хорошо, а на меня тебе плевать!
– Оль, ну что ты…
– Ничего! Я ничего! В общем, как хочешь, но выбирай: я или он!
– Оля…
– Всё, Рома! Я не хочу больше говорить про это! Или ты живёшь со мной, или с собакой!
– Ольчик, ну куда же я его дену? Ну потерпи немного, я возьму кредит, продадим квартиру, купим трёхкомнатную… Лаки будет себе жить в закутке, ты его даже не увидишь…
– Когда это ещё будет? Через год? Да за этот год твоя зверюга загрызёт меня сто раз! Короче, как там дальше будет, не знаю, а пока свадьба и переезд к тебе состоятся только после… ну, ты понимаешь. Отдай его пока знакомым или ещё куда. А там видно будет…
* * *
– Лакуша, дорогой, ну пойми – это временно! Поживёшь пока здесь, это хороший, дорогой приют. Я буду к тебе приезжать на выходных, будем в парк ходить, а скоро я заплачу за новую квартиру, мы туда переедем и тебя с собой возьмём. Оля ведь не злая, ей привыкнуть надо… Да и я с ней поговорю, убе… убедю, нет – убежу…тьфу, в общем, заставлю! Примет она тебя, никуда не денется!
Вчера Роман был здесь, в элитном приюте для собак, в кабинете директора. Он оплатил содержание Лаки на полгода вперёд, пожертвовал крупную сумму на нужды приюта и велел собаку никому не отдавать – через полгода он купит большую квартиру и заберёт своего сеттера. Директор, маленький лысоватый пожилой человек, согласно кивал головой, вежливо улыбался, обещал содержать собаку в полном порядке до его, Романа, возвращения.
А когда сегодня Роман вышел на улицу и почти побежал к своей машине, подталкиваемый в спину недоумённым жалобным лаем, директор позвал служителя и сухо распорядился определить новенького в бокс № 56, ухаживать и кормить по полной программе, так как его заберут через полгода. Подумал и добавил: «Может быть…»
* * *
Ах, как сладка жизнь с молоденькой, красивой женой, особенно первые месяцы! Роман смутно вспоминал Лариску, её гонор, вечные требования денег. Как он, дурак, мог столько страдать из-за неё! То ли дело Оленька! Её вполне устраивает и его работа, и зарплата. Благодаря ей, он ещё больше укрепился, уже два раза получил повышение. И хозяюшка она чудесная! В доме всегда чисто, уютно, а готовит-то как! М-м-м…
Кредит выплачивать осталось всего ничего, они уже заканчивают ремонт в новой квартире, к октябрю надо успеть, в октябре родится его сынуля! И пора, пора уже поговорить с Оленькой, прошёл почти год, как Лаки томится в приюте, надо с ним решать. Правда, когда родится сын, станет сложнее, но ведь места много, как-нибудь разместимся… Надо, надо с ней поговорить, только, может, чуть позже? Она сейчас готовится к родам, немного раздражена, ей нельзя перечить…Ладно, пока отложим разговор, там увидим…
* * *
…Вчерашним, холодным, дождливым октябрьским вечером он отвёз свою Оленьку в роддом, а сегодня, солнечным воскресным днём, она позвонила и усталым, но радостным голосом сообщила, что у них родился сын! Богатырь – 4200 вес, 58 сантиметров рост! Роман обзвонил всех, наслушался поздравлений. На радостях купил бутылку коньяка, поехал к Олегу с Оксанкой, посидели, выпили.
А потом Олег вдруг спросил у него:
– Слушай, Рома, а ты Лаки давно навещал? Как он там? Ты же хотел его забрать через полгода…
Ромка пробормотал что-то неразборчивое и перевёл разговор. А вскоре ушёл. Остановил такси и неожиданно вместо домашнего назвал адрес приюта. За весь этот год он ни разу не навестил Лаки. Закружила подготовка к свадьбе, затем свадебный круиз, потом хлопоты с кредитом, новой квартирой, Олина тяжёлая беременность, поездки по врачам… И только сейчас он додумал до конца, не отогнал, как раньше, мысль о том, что просто трусил. Боялся, что, взяв собаку на прогулку, не сможет вернуть её обратно в приют и домой привести не сможет.
Боялся Олиного недовольства, её решительного неприятия собаки, в самой глубине понимая истинную причину этого неприятия – ревности. Боялся, не сознаваясь в этом самому себе, что Лаки не примет его, облает или отвернётся… Поэтому и не приезжал в приют, не звонил, и даже телефон свой не оставил. Переводил только деньги на содержание.
Он подъехал к воротам приюта, решительно вошёл внутрь, спросил, на месте ли директор. Идя по коридору, слышал с площадки собачий лай, прислушивался, не его ли Лаки? Решительно думал: «Ну всё, хватит! Сегодня же заберу его домой! Пусть Оля что хочет говорит, заберу! Будет жить в маленькой квартире, пока не продал. А потом перевезу в большую и всё! Скандал, конечно, будет несусветный, но… плевать! Мужик я или кто? Неужели с бабой не справлюсь…»
…– Да, умер, через месяц умер… Отчего? Ну просто перестал есть, лежал в углу, ни на кого не реагировал… Однажды утром зашли в бокс, а он уже не дышит. Первые-то дни всё выл, на сетку кидался, а потом затих, лёг в угол и лежал… Вы не думайте, за ним уход был хороший. Вы телефон не оставили, мы и не смогли сообщить. Деньги вам, конечно, вернём, у нас всё честно! Только вот корм вы оставляли… извините, но мы, чтоб не пропал, другим собакам скормили, он ведь отказался… там такие шарики ещё были, собачьи конфеты…не ел он их…
– Что? – Роман с трудом понимал, о чём говорит директор. Затем опустил голову, махнул рукой, – Нет-нет, ничего не надо… деньги оставьте для приюта, корма там купите, или ещё чего, а я пошёл. Извините, я не знал… занят был… уезжал…
Роман жевал нелепые, лживые слова, пятился из кабинета, почти бежал по коридору. А по дороге домой мучительно думал о том, что он сможет рассказать, когда придёт время, своему выросшему сыну о дружбе, верности и предательстве…
***
С приветом, ваш Ухум Бухеев