4 ноября отмечается День народного единства
Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Для многих - праздник всё еще непривычный и даже загадочный. Слишком далеки от нас перипетии той войны, той борьбы за власть, которая завершилась избранием на царство династии Романовых. Но имена борцов с интервенцией - князя Дмитрия Пожарского, старосты Кузьмы Минина, патриарха Гермогена - из народной памяти не рассеялись. 4 ноября на центральных каналах идут кинофильмы, в которых размахивает мечом шлемоблещущий Пожарский. А что в изящной словесности?
Герой великодушный
Всё начиналось с летописцев, с наших первых историков… Они создали идеальный образ полководца-князя и возвысили Кузьму Минина - как пример верности Отечеству и вере. В народе о героях слагали песни - правда, не столь многочисленные и популярные, как про Стеньку Разина.
А время литературы началось в XVIII веке, когда славу спасителей России поддерживали писатели, пытавшиеся создать русский исторический пантеон - не хуже, чем у французских классицистов.
Благородный Пожарский стал любимым героем целого поколения русских поэтов-просветителей. В нем видели идеал государственного деятеля, целеустремленного и бескорыстного. Ведь он, одолев врага, отказался от притязаний на власть, скромно отошел в сторону. Не стал ни диктатором, ни кандидатом на престол, хотя и первое, и второе было князю вполне по силам. Он не любил кровопролития и действительно сторонился царедворческих интриг. И даже в народной песне, сложившейся, по-видимому, в XVII веке, в своем главном монологе Пожарский формулирует свое невластолюбивое кредо: «Ой вы гой еси, бояре - воеводы московские! // Не достоин я такой почести от вас, // Не могу принять я от вас царства Московского. // Уж скажу же вам, бояре — воеводы московские: // Уж мы выберем себе в православные цари // Из славного, из богатого дому Романова — // Михаила сына Фёдоровича». Этот мотив можно встретить во всех стихах, поэмах и драмах, посвященных спасителю России.
Считалось — и вполне обоснованно, — что русский князь достоин классической трагедии о долге перед государством и народом. Для него этот долг оказался важнее личной корысти и даже важнее честолюбия. Наконец, в конце XVIII века Михаил Херасков опубликовал трагедию «Освобожденная Москва», которая не только увидела сцену, но и стала началом плодотворной театральной традиции.
Гаврила Державин нашел самое точное и комплиментарное определение для Пожарского: «герой великодушный».
Гаврила Романович десятилетиями мечтал написать поэму или трагедию о своем любимом герое. Он даже придумал для него замысловатую любовную интригу. Но завершить удалось не всё. Остались яркие наброски, отрывки:
Пою усердных войск российских воеводу,
Который, усмирив крамолы непогоду,
От внешних супостат Москву освободил,
Наследный Россов скиптр наследнику вручил,
А сам, — отрекшись быть державным властелином, —
Подпорою царю, отечеству был сыном.
Державину не так уж часто удавался столь торжественный, раздумчивый тон. В разговоре о Пожарском он его сохранял безукоризненно.
Полноценную поэму о 1612 годе написал в 1807 году Сергей Ширинский-Шихматов - «Пожарский, Минин, Гермоген, или Спасенная Россия». Поэт, считавший себя учеником Державина, был мастером исторических эпопей. Его поэма панорамна, размашиста и выдержана в духе непоколебимого монархизма. В кульминации народ предлагает Пожарскому шапку Мономаха. Он достоин царских почестей! Но князь скромно отвечает отказом - и в этом его главный подвиг:
Умерим радости чрезмерны,
Возвысим святость древних прав,
Явимся, россы, клятве верны;
И Богу Божие воздав,
Который рассудил правдиво
С языком лютым нашу прю,
Царево воздадим царю;
Карая нас чадолюбиво,
Всевышний ветвь царей укрыл
От алчной злобы Годунова:
Под сению его покрова
Цветет Романов Михаил.
При этом, конечно, не учитывается, что Пожарский во время выборов царя и новой династии не был сторонником Романовых и только подчинился общему выбору…
«Карамзинисты» в те годы отчаянно боролись с Ширинским-Шихматовым как с литературным старовером. И молодой Пушкин оперативно сочинил на него ядовитую эпиграмму - одну из многих:
Пожарский, Минин, Гермоген,
Или Спасенная Россия.
Слог дурен, темен, напыщен -
И тяжки словеса пустые.
Думается, он написал бы это даже не заглядывая в поэму Шихматова: слишком силен был накал литературной войны. Напыщенности в «Спасенной России» и впрямь немало, и все-таки у поэма-монархиста получился не худший образец исторической поэмы. Ширинский-Шихматов учился не только у Ломоносова и Державина, но и у своих записных противников. Использовал гармонии Жуковского, да и молодого Пушкина. Не хватало ему малого - легкости.
В эпоху наполеоновских войн поэмы, пьесы, картины, проекты памятников, посвященные героическим событиям двухсотлетней давности, появлялись как из рога изобилия. В Пожарском и Минине еще до 1812 года видели вдохновителей народной войны против двунадесяти языков.
В том же 1807 году на сцене царила трагедия Матвея Крюковского «Пожарский». В послужном списке талантливого драматурга, прожившего лишь 30 лет, эта пьеса стала крупнейшей удачей. Из XXI века стих Крюковского выглядит непомерно возвышенным, но в эмоциональном накале ему не откажешь. «Имена Пожарского, Минина - героев бессмертных, самобытных, народных - всегда будут воспламенять нас восторгом. Доколе будет существовать великое царство Русское, дотоле, при гласе Пожарского: "К Москве!.." станут трепетать сердца истинно русские», - писал в рецензии на премьеру молодой Сергей Аксаков.
Перстень для поэта
Полностью статью можно прочитать здесь.