В начале диалога «Парменид» Кефал из Клазомен рассказывает о своей просьбе:
— Вместе со мной, — сказал я, — мои сограждане, весьма преданные философии; они слыхали, что Антифонт не раз встречался с неким Пифодором, товарищем Зенона, и помнит ту беседу, которую некогда вели Сократ, Зенон и Парменид, поскольку он не раз слышал ее от Пифодора.
— Да, это верно, — сказал Адимант.
— Вот ее-то мы и хотели бы послушать.
— Это несложно, — сказал он, — еще юношей он как следует заучил ее...
Комментируя «Парменид» неоплатоник Прокл находит в этом символ нисхождения видов в материю. Ведь диалог посвящен теории идей. Диалектическое понимание которой было представлено в нем Парменидом. И как мы видим из данного отрывка, беседа эту помнит Антифонт, которому ее рассказал Пифодор. Мы же ее слышим от Кефала. Получается такая последовательность:
Парменид
Пифодор
Антифонт
Кефал
Таким образом, есть беседа, которую вел Парменид, и три ее пересказа. Сначала Пифодором, присутствующим при ней. Затем Антифонтом, услышавшим ее от Пифадора и «еще юношей как следует заучившим ее». И Кефалом, который нам об этом всём повествует.
По мнению Прокла:
1. Парменид олицетворяет божественный Ум, в котором пребывают умопостигаемые эйдосы. Парменид, Зенон и Сакрат — три аспекта этого Ума, соответствующие — бытию, жизни и уму.
2. Пифодор — божественная душа, в которой запечатлены эйдосы следующего уровня, представляющие собой образцы эйдосов умопостигаемых.
3. Антифонт — демоническая душа, — посредник между божественным и природным. Не случайно он «почти все время занят лошадьми». Ведь души подобны крылатым колесницам, в которые впряжены кони, управляемые возничим. В такой душе находятся природные эйдосы, являющиеся копиями предыдущих.
4. Кефал и клазоменцы — частные души, пребывающие в природе. К таким душам причастны чувственно воспринимаемые эйдосы, которые, как можно предположить, собственно и структурируют бесформенную материю. Клазоменцы, кстати сказать, — ионийцы, а значит натурфилософы. Как видим, они прибыли в Афины, вознамерившись приобщиться к италийской (элейской) метафизике.
Вот такой подход Прокла, который объясняет зачем надо было городить огород с этими всеми пересказами. Можно было бы сразу перейти к делу. Но нет. Тут как бы создается дистанция между нами и божественным логосом Перменида. Что, возможно, призвано еще настроить читателя на восприятие неординарной информации.
***
Похожий прием мы видим в индийской духовной традиции. Возьмем к примеру «Йога Васиштху».
Брахман Сутикшна попросил мудреца Агастью разъяснить ему, что же приводит к освобождению — действия или знания.
На что Агастья рассказывал о брахмане Агнивешье и его сыне Карунье, разочаровавшегося в ритуальной практике.
Увещая сына, Агнивешья поведал ему о встрече аспары Суручи с посланником Индры, который прибыл к царю-мудрецу Ариштанеми с предложением отправиться в сваргу. Но тот отказался от сварги, возжелав освободиться от сансары.
Тогда Индра распорядился привести несговорчивого царя к мудрецу Вальмики, чтоб тот под его руководством познал истину. И Вальмики, автор Рамаяны, пересказал царю диалог между Рамой и Васиштхой, в котором излагается истина, необходимая для освобождения.
Как видим, — пересказ следует за пересказом. От самых высших уровней божественное знание нисходит до какого-то озадаченного брахмана.