Сидящие напротив меня оппоненты были на пике сосредоточенности. Они понимали, что я бы не пришел на встречу, только чтобы потопить своего клиента.
- Как я сказал, детьми торговать мы не будем, и не будем препятствовать, чтобы они проживали с Вами. Но проводя процедуру развода, мы не можем не затронуть вопроса о разделе имущества. (4)
Супруг облегченно выдохнул.
- Боюсь, делить нечего, все было уже поделено задолго до этой встречи. У меня ничего нет.
- Я согласился бы с этим выводом, не будь у меня документов, подтверждающих намеренность ухудшения своего финансового положения и наличие притворных сделок (5), по которым вы отчуждали нажитое в браке имущество. Общая стоимость, по нашим подсчетом, порядка 100 миллионов рублей.
Тут я замолчал. Звенящая тишина. Мертвые неподвижные глаза оппонентов. Взгляд во взгляд до появления черных кругов в глазах.
- Имущество было распределено по законным сделкам, деньги были отданы по распискам и кредитным документам. Все стандартно и обыденно - имущество сброшено, деньги выведены.– отозвался юрист.
- Нам это прекрасно известно. Это нотариально заверенные копии. - я достал из портфеля пачку документов. - Их тут порядка 50 листов. Времени их рассматривать нет. Вы можете либо мне поверить, либо проверить в суде. Но как я и сказал, мы не торгуем детьми. Мы против лжи и всякого обмана.
Я перевернул документы лицевой стороной, чтобы была видна синяя печать нотариуса.
- Сумма? – сухо спросил муж.
- 40 миллионов. – Твердо ответил я.
Доверительница, молчавшая все это время, вобрала в себя воздух так громко, будто скатывалась на американских горках. Он дернулась на стуле.
Вот почему нельзя брать непрофессионалов на переговоры. Она все испортила. Муж понял, что мы завышаем сумму.
- Это немыслимо. Почти такую же сумму я заплачу лет через пять , и то в том случае, если Вам удастся доказать в суде все то, о чем вы говорите.(6) А это почти нереально. Да, сделки подобного рода имели место быть, но они оформлены по всем требованиям закона.
- Мы говорим сейчас не только о деньгах, но и о спокойствии для Вас, нас, и детей. Все судебные споры будут сопряжены не только с требованием о разделе имущества, но также и с требованием оставить детей с нами и взыскать алименты соразмерно потребностям детей и Ваших значительных финансовых возможностей и по судебной практике в России, детей в 90% случаев оставляют с матерью. Никакого шантажа в моих словах нет, я повторял и повторяю, что детьми мы не торгуем. Но позиция озвучена предельно четко и понятно и она полностью согласуется с действующим законодательством.
- В том даже случае, если мать наркоманка? – спросил юрист, и со значительным видом пододвинул к себе документы, лежащие перед ним. (7)
Судя по вопросу я сразу понял, что лежащие перед ними документы содержат либо подлинные, либо сфальсифицированные данные о том, что моя доверительница проходила курс реабилитации в наркологическом центре. Главное было не подать вида, что мы растеряны или напуганы этой информацией. Сразу было видно, что оппоненты готовились ко встречи.
К слову сказать, у меня действительно были при себе подлинные заключения наркологов и психиатров. В такого рода переговорах нужно быть готовым ко всему.- Это не будет иметь никакого значения в нашем конкретном случае. Поскольку у нас есть подлинные документы, полностью опровергающие Ваши слова и мы охотно предоставим их в суде и потребуем привлечь Вас к уголовной ответственности за фальсификацию, в случае если Вы захотите представить свои бумаги.
- Судя по Вашей репутации, Вы идёте до конца и не останавливаетесь не перед чем, - многозначительно и лестно заявил юрист, немного отодвигая от себя документы, - но мы проведём ещё одну экспертизу в рамках суда, уж там мы получим тот результат, который нужен нам.
Отмечу, что за весь процесс переговоров моя доверительница больше не произнесла ни звука. Видимо она погрузилась в состояние информационного шока, когда перестаёшь что-либо понимать и отдаёшься полностью на волю своего представителя. Лучшая позиция доверителей.
На реплику оппонентов я ответил вялотянущимся взглядом, дающим понять что я готов слушать дальше.
- Ваши условия? - спросил я.
- Дети с нами, а вы получаете либо единовременную компенсацию в размере 1 миллиона рублей, либо ежемесячную в размере 20 000 рублей на протяжении пяти лет.
Тут психосоматический шок моей доверительницы был позабыт и она компенсировала своё отсутствие отборной бранью, с использованием слов, удивительно не шедших ее натуре и внешнему виду, а голос придавал им ещё больший оттенок несуразности.
Не скрою, что подобного рода предложение было оскорбительным - с 40 миллионов опуститься до 1 миллиона, это значило только одно - в серьез наши требования не воспринимают.
Я отодвинул стул и встал.
- Думаю, разумнее всего встретиться в суде и приступить к выплате требуемой нами денежной суммы уже через 1 год.
- Не думаем, господин юрист, - ухмыляясь сказал супруг моей доверительницы, - подобного рода споры тянутся гораздо дольше.
- Это в том случае, если ответчик не признаёт своё вину. - сухо ответил я.
- А кто то ее признавал? - с театральным удивлением произнёс он. Я вытащил телефон и через несколько секунд звучал повтор разговора, на котором оппонент бравировал своими знаниями в области мошеннических способов заключения контрактов и вывода имущества.
У меня есть привычка, записывать разговоры. В пылу беседы не всегда можно обратить внимания на те, или иные тонкости речи собеседника. И как правило, переговоры длятся ни один день, и это дает возможность переслушать разговор ещё раз, не торопясь, спокойно, и отметить все необходимые детали и нюансы.
– Это запись не может является доказательством, – сказал юрист после небольшой паузы, – в суде вы не сможете её приложить.(8)
– Ну, вы можете рискнуть, и посмотреть так это или нет. Тем более, вам есть чем рисковать.
Я коснулся локтя своей доверительницы, тем самым давая понять что нужно уходить. Краем глаза я видел, как её бывший супруг беседует с юристом. Беседа была быстрой, потому что им нужно было решить до нашего ухода как быть дальше. Я всё это прекрасно видел, и поэтому не сильно ускорял шаг.
- Пять миллионов, - без воодушевления прозвучало сзади.
- Меньше тридцати и говорить смешно - ответил я, открывая дверь и пропуская даму вперёд.
- Двадцать, - припечатал фразой супруг.
- Двадцать пять и мы договоримся - очень сдержанно и серьезно сказала моя доверительница, возвращаясь в комнату и направляясь к своему креслу.
Оппоненты посмотрели на меня, чтобы убедиться что я разделяю мнение клиентки.
Я вздохнул, опустил голову и подошёл к своему креслу.
- На этой сумме мы сможем остановиться, но все документы будем готовить мы. - подытожил супруг.
- Разумеется (тем более что за подготовку документов клиентка не платила моей фирме). Мы изучим представленные вами бумаги и при необходимости согласуем правки.
- Разумно,- кивнул юрист.
Я переглянулся с доверительницей, мы оба поняли что пора уходить и одновременно поднялись. Попрощавшись с оппонентами, мы вышли из переговорной и направились к выходу.
В лифте мы молчали. Выйдя на улицу , доверительница спокойно и как- то опустошенно поблагодарила меня за участие в переговорах и за проделанную работу, обещала приехать в офис, чтобы подписать необходимые бумаги.
Садясь в машину, я все никак не мог понять, почему радость и веселье не наполняли ее - ведь она добилась всего, чего хотела.
Но спустя несколько минут, стоя в пробке на "трёшке" я понял, что ее жизнь потеряла остроту и часть смысла. Она отказалась от детей, получит безжизненные деньги и останется с чувством опустошения, которое ни какие деньги мира заполнить не смогут.
Через пару недель мы встретились с оппонентами, подписали все необходимые документы (с утверждённым нами правками) (9) и больше я никогда не видел своей доверительницы. Помощница говорила, что она переехала в Англию и о дальнейшей ее судьбе мне ничего не известно.
После оформления развода и всех сопутствующих документов, ее супруг обращался ко мне с просьбой оказать ему помощь в разрешении различных корпоративных споров. Но ни разу мы не обсуждали с ним его бывшую супругу. Вероятно, оно и к лучшему.