Везде и всюду тебя окружают живые портреты. Теснота городов атакует лицами, включая случаи хмурого, вовсе нелюдимого настроения. Когда бы с удовольствием отдал сто рублей как на погоду, лишь бы не нырять в эту прорву окрестных физиономий. Однако, и не лица только — люди; у каждого есть сознание, родня и мировоззрение — приходится считаться.
Очередной стоп-кадр случился со мной в подвижной цепочке пешеходов, в подземном переходе. Вообще там один-два просят милостыню, один-два играют музыку, три-четыре незаконно приторговывают в зачищенном от ларьков дорожном андеграунде. А та фигура — на две секунды перед глазами, пока пробегают мимо, — не просила, не играла, не торговала, и не обращала никакого внимания на прохожих, ею в упор не замечаемых. Фигура сидела на высоком бауле, широко расставив ноги и свесив голову в это пространство как над пропастью. Худа, вытянута членами, и неясно какого полу (в агамной куртке и чёрных широких брюках); из нечёсаного каре выглядывал острый нос... В те две секунды эта голова над личной пропастью строго требовала:
- Ну!!! Ну, ещё раз!!!
Следом чихнула и резюмировала:
- О! Троекратно!.. Как и положено!
Кадр со вспышкой и озвучкой исчез — меня тут же унесло дальше по людской артерии. Но по голосу той фигуры стало ясно, и осталось в памяти, что была то всё-таки женщина. Была она пьяна; и в своей пьяной вселенной разговаривала с чихами. Вернее, с кем-то или с чем-то, что, по убеждению, руководит в человеке всем без остатка; вразумляет любую юдоль его, включая самые пустяковые реакции.
