– Мой бедный, не любивший мальчик, - сочувственно вздыхая за столом, фарфоровая кукла отставляет
пустой бокал, - ведь это моветон: бросаться в рассуждения о чувстве, которого ещё не знаешь сам.
Огонь свечей едва блестит в вине, которая не то своя, не то чужая за прожитую жизнь совсем не с тем, кого любили и кого желали.
– Вот вы мне говорите о любви: о дорогих обедах и шелках, о на букет потраченных деньгах, загадочно замалчивая чувства.
Вы вспоминаете курорты тут и там, шубы из норки и ещё кого-то и патоку из слов, что, впрочем, хлам, не говоря уже о мёртвых поцелуях.
В ваших глазах блестит пустая скорбь. Я вижу ясно: это не от боли.
Не от любви, а против вашей воли от миражей разрушенных судьбой.
Наручные часы - безликий приговор суда без прокурора и присяжных.
Вы плачете, срывая навсегда свой голос в доказательстве обратном.
Я как ночлежник слушаю угрюмо, смеюсь над вашей верой в дивный сон.
Я не Лука, а Сатин: правды грубость милей, чем ватою закрытый перелом.
– Вам больно, знаю. Это всё пройдёт. Хотите расцарапать мои щёки?
Пожалуйста. Ужаснее всего ваше молчание на колкие упрёки.
Посуда бьётся. Рушится пространство. Хрип раненного зверя до мурашек.
Девятый вал, пожалуй, самый страшный вскоре затих под фугу Иоганна.
Большое видится на расстоянии, так что пора расширить свой обзор: где раньше видел смерть, там расцветает новых возможностей первейший в мире сорт.
Любовь бывает рядом, под рукою, но мы не видим, заплутав в мечте.
Вместо лекарств употребляем яды, не разобрав полученный рецепт.
Ладонь в ладонь - жизни далёк финал. После страдания возможно обновленье.
Не надо только чувства подменять вещами и самоубежденьем.
