Тоньше спицы и луча в волосах ходит Тонкий Человек по лесам,
в старомодном дорогом сюртуке.
Водит худенькую тень на шнурке.
Не по-нашему причёсан, одет: гробовщик или какой спецагент.
Он приходит на порог октября, чтобы слушать, где о нём говорят.
Тянет вверх себя как кран, как безмен, богомол или какой Слендермен.
Полыхают облака словно Марс — люди знают, как построить дома.
Люди ужин накрывают на стол,
люди бред несут сплошной, чёрти что — про болезни, про тоску, про завод, а о нём не говорят ничего.
Выше крана, и жирафов, и гор ходит Тонкий Человек — приговор, чьи ресницы и глаза — белый лист,
экстрасенс или какой менталист.
Не имеющий лица человек,
длинный как для бегуна — велотрек.
Руки согнуты в престранных местах, голова то в облаках, то в кустах.
Не надейся уповать на авось — вспомни день, в который всё началось.
На одном из четырёх этажей жил ребёнок с чудным именем Джек.
Было многое ему прощено.
Были братик у него, и щенок.
Джек овсянку обожал, базилик,
жалко, ростиком вот был невелик.
Ночь поила чердаки молоком,
да гасила свет.
Украдкой, тайком
как положено всегда у детей, возвращались сказки вместо гостей.
Бились бабочками в льдину стекла сказки-ужас, сказки-мрак, сказки-мгла, сказки-сорная дурная трава.
Джек обычно говорил, брат кивал,
брат на жёрдочке сидел, как сверчок,
он же маленький еще, дурачок, не умеет ни читать, ни писать.
Одеяльные надув паруса,
плыли сны по изумрудным морям — снова слушать, что о них говорят.
А потом туман нагнали ветра, и исчез в той пелене младший брат.
Наступая на кленовый ковёр,
Человек пришёл и брата увёл, он увёл и не хотел отдавать.
Джек к родителям просился в кровать.
Легче листика, крыла мотылька папа в спальню относил на руках,
прижимал его к пижамной груди.
"Ты всегда, мой фантазер, спал один,
мой единственный ребёнок,
пока
мы другого не родили сынка,
вот игрушечный щенок, мягкий лось, Джекки-день-в-который-всё-началось".
Джекки-тьма, где звёзды — спинки ежей.
Вырос мальчик с чудным именем Джек,
он купил себе квартиру и "Форд",
с лучшей камерой последний смартфон,
на работу Джек бежал как на пир, только брата он себе не купил
ни за деньги, ни за озеро слёз.
Человек за осень брата унёс, тоньше лезвия, катаны, пера.
Не вернётся никогда младший брат.
Промелькнули мимо искорки лет,
нарядился город змеями лент,
город вырезал из тыкв фонари с угольками и кострами внутри.
Замаячили зрачки-огоньки, сладость-гадость, мармелад, червячки.
Любо-дорого на это смотреть:
кто-то гуля, кто-то Халк, кто-то смерть,
кто пугает сам себя в темноте,
как положено всегда у детей.
Кто-то криком подражает сове.
Выделяется в толпе человек выше шпилей, королей и колонн.
Его видит только Джек, только он.
Ходит Тонкий Человек по реке, водит брата за собой на шнурке.
Отключаются все лампочки чувств —
Джек-не-вижу, Джек-заткнусь, Джек-молчу.
"То ли хтонь, то ли какой телепат,
нет тебя, есть я и маленький брат".
Тяжело не замечать и молчать,
как непросто разрушителям чар,
что снуют в потусторонних мирах.
Джек глядит, как извивается страх,
как торжественно звенит тишина,
как ломается тростинкой спина,
как сползает кожа злой бахромой,
Джек ведёт потом братишку домой,
очень счастлив, и, естественно, горд,
только брат не повзрослел ни на год.
И теперь, когда танцует октябрь,
Джек читает братцу — птицы летят,
Джек читает про весну и принцесс: "Брат, не верь, что за окном ходит лес".