В студенческие годы, когда я делал дипломную работу по тетеревиным птицам, каждую весну с конца марта и до первых майских дней я проводил на токах, пропадая там всё свободное время. Организация наблюдений на токах была непростой и очень трудоемкой работой. Тетеревиные тока можно было встретить относительно недалеко от Костромы. Первым делом надо было провести разведку и найти место тока. У тетеревов они легко определяются по звуку, поскольку токование этих птиц слышно далеко, за километр и более, так что отыскать ток не составляло особого труда. Для этого надо было рано утром или перед закатом солнца пройти несколько километров по проселочным дорогам и тропам в районе обитания тетеревов, там, где перелески чередуются с лугами и болотами. На найденном току нужно было определить место, где можно поставить шалаш или скрадок, учитывая положение утреннего солнца. Укрытие приходится готовить с вечера, а еще лучше за два-три дня до выхода на ток, чтобы птицы успели к нему привыкнуть.
Сначала я делал шалаши из подручного материала. Обычно это была конструкция из ивовых прутьев, обложенных лапником. Но делать такой шалаш было весьма трудоемко, поэтому позднее я стал брать с собой маскировочную ткань, которую натягивал на каркас из согнутых ивовых прутьев. Приходить на ток надо затемно, еще до прилета самого первого, главного токовика, а он прилетает на токовище задолго до восхода, когда лишь только начинает светать.
Токовище обычно располагается на опушке, на поляне или на краю верхового болота. Главный токовик занимает место в центре тока. Прилетев, он сначала сидит молча, подняв высоко голову и внимательно всматриваясь в постепенно рассеивающийся сумрак. Убедившись в безопасности, он начинает бормотать, принимая особую токовую позу. Голова птицы опущена, шея вытянута параллельно земле, а хвост раскрыт веером. Продолжая бормотание, петух медленно поворачивается на месте. Максимально развернутый хвост принимает вертикальное положение, а когда птица поворачивается задом, в предрассветном сумраке становятся хорошо заметны чисто-белые перья подхвостья, образующие яркое белое пятно на фоне угольно-черных рулевых перьев. Впечатление такое, будто крупный белый цветок пиона или розы распустился и слегка покачивается среди серо-желтой пожухлой травы. Круто изогнутые крайние рулевые перья, «косицы», как называют их охотники, образуют знаменитую «лиру» тетеревиного хвоста. Вот за эти «косицы» и называют самца тетерева «косачем». Чем старше петух, тем круче изогнуты косицы. У первогодков их изгиб совсем небольшой, зато у старых петухов он выражен очень хорошо. Бормотание токовика льется почти без перерывов, становясь то тише то громче, в зависимости от того, куда петух поворачивается. Звуки древней песни напоминают шум струящегося водопада, журчащей на стремнине воды. Это подметил еще М.М. Пришвин, считая, что весенние звуки, в том числе и песня тетерева, происходят от звуков текущей воды. Казалось бы негромкое бормотание петуха, тем не менее, слышно далеко. По мере отступления темноты возбуждение токовика усиливается. Услышав голос другого тетерева, он поднимает голову и издает громкий крик «чуфф-шшии». Повторив чуффыканье несколько раз, петух вновь переходит на бормотание, продолжая кружиться на месте. С появлением других петухов, токовик чуффыкает всё чаще, при этом он иногда подскакивает на месте, обозначая свое местоположение. Подлетающие на ток тетерева сначала садятся довольно далеко от токовика, по краям тока. Прилет каждого из них токовик встречает усиленным чуффыканьньем, сопровождающимся подскоками и хлопаньем крыльев. Вновь прибывшие тоже начинают бормотать, а некоторые отвечают токовику чуффыканьем. На этом этапе, когда на току уже несколько самцов, они начинают передвижение по току короткими перебежками, навстречу друг другу, а самые смелые и опытные – рискуют даже бросить вызов токовику. Когда кто-либо из соперников перейдет некую «красную линию», которая существует только в голове токовика, он стремительно атакует. Чаще всего нарушитель тут же бросается наутек, отступая на свой пяточек токовой поляны или убегая еще дальше, на край тока. Но нередко соперник оказывается не трусливого десятка и принимает бой. В этом случае два самца, подпрыгнув, сшибаются грудью, молотя друг друга крыльями. Опустившись после схватки на землю и немного отойдя друг от друга, они снова заливаются бесконечным бормотанием, иногда прерываемым чуффыканьем и подскоками. Сойдясь «в рукопашную» несколько раз, петухи как бы устанавливают невидимую демаркационную линию и продолжают бормотать и чуффыкать, стараясь ее не пересекать. Таким образом, в результате постоянных стычек на току формируются индивидуальные участки каждого взрослого, в возрасте старше двух лет петуха. Молодые петухи, которым не исполнилось еще и года, тоже токуют, бормоча и чуффыкая, но участки их находятся по самому краю тока. Здесь они сталкиваются с ровесниками, а некоторые, особо отчаянные, пытаются наскакивать и на старших, держащих оборону в центре тока. Так идет постоянная борьба за место в иерархии, в общем-то почти как у людей, поскольку конфликты отцов и детей бывают не только в человеческом обществе.
Надо подчеркнуть, что стычки и драки на току имеют чисто ритуальный характер. Несмотря на шум от ударов крыльев и даже выбитые в драке перышки, ущерб от столкновений для соперников минимален. За сотни тысяч лет эволюции у птиц выработались приемы турнирных боев, не наносящие противнику слишком серьезный, невосполнимый ущерб. Хорошо сказано об этом у детского поэта Валентина Берестова: «Если сильно петушиться, можно перышек лишиться. Если перышек лишиться, нечем будет петушиться». Так что до смертоубийства и даже до серьезных ран дело на току, как правило, не доходит.
В начале токования, которое нередко происходит ещё по снегу, самки на тока не вылетают и петухи в это время азартно поют и делят участки, утверждая свое положение и статус. А вот во вторую половину апреля, в самый разгар токов, на тока вылетают тетерки и вначале рассаживаются на вершинах окружающих токовую поляну деревьев, наблюдая за петухами и внимательно осматривая окрестности. Именно у них, а не у самцов, есть право выбора партнера. Ведь в природе выбор отца будущего потомства эволюционно нередко возложен на самку.
Токовое поведение – это ритуал и смысл его такой же как и танцпола у людей - привлечь партнера. И тут в действие вступают закономерности и правила, выработанные в ходе длительной эволюции, направленные на получение полноценного потомства и сохранение популяции. Петухи в центре тока, то есть токовик и его ближайшие соседи, пережившие уже как минимум две зимы, имеющие опыт выживания и избегания опасностей, своими песнями и драками привлекают молодых самок. Молодые тетерки, отличить которых можно по размерам, более изящному силуэту и более светлому оперению спины с обилием черных крапин, в разгар токов прилетают именно в центр тока, к старым, опытным петухам. Происходит это когда солнце уже немного приподнялось над стеной окружающего леса и осветило токовище, оставляя длинные тени на покрытой инеем траве. Ток понемногу затихает, поскольку самки уводят выбранных ими петухов, увлекая их тихим квохтанием. При этом старые, взрослые тетерки, имеющие, как правило, более равномерное, почти без черных крапин, ярко-рыжее оперение на груди и шее, и более крупные размеры, спариваются с молодыми самцами, участки которых находятся по краям тока. Такой обмен генами между возрастными группами обеспечивает бо́льшую однородность популяции и тормозит процессы вычленения и усиления неблагоприятных мутаций.
Проводить наблюдения на глухариных токах было значительно сложнее. Во-первых потому, что крупных верховых болот, вблизи которых живут и на которых токуют глухари, поблизости от города не было. Во-вторых, найти глухариный ток дело очень не простое. Глухари токуют тихо, и услышать их песню можно лишь с достаточно близкого расстояния, приблизившись почти вплотную.
Поэтому успешными наблюдения на глухариных токах были лишь в последние два года учебы, когда после серьезных усилий мне удалось найти несколько токов. В то время пригородное сообщение было развито слабо, хороших дорог было мало и до болотных массивов к северу от города я добирался по узкоколейной железной дороге, проложенной от Костромы до Мисково. По этой УЖД возили торф с торфоразработок, но в составе поезда был и пассажирский вагончик для перевозки людей. Вот на этих торфяных поездах я и ездил по выходным на большие Мисковские болота. Взяв охотничьи лыжи, котелок, топорик и запас продуктов на пару дней, рано утром я садился в вагон узкоколейки. Отойдя от станции и миновав осушенные участки болот с огромными буртами торфа, на которых работали бульдозеры и экскаваторы, я уходил на дальние, неосвоенные болота. Здесь был целый комплекс больших болотных массивов, среди которых располагались озера с манящими названиями: Карасево, Рысячье, Медвежье, Ладыгино. Добравшись до очередного болота, я обходил его на лыжах по периметру, а если внутри болотного массива были поросшие лесом гривы, то обязательно обследовал и их. Глухариные тока располагаются не на открытых местах, как тетеревиные, а приурочены обычно к участкам соснового древостоя. Дело в том, что большую часть токового периода глухари проводят на деревьях. При этом они тут же и кормятся, ощипывая хвою на токовом дереве, ведь хвоя сосны – основной корм глухаря зимой.
Погода в марте далеко не всегда благоприятствовала поискам токов и нередко приходилось возвращаться ни с чем, поскольку всегда могла начаться метель, заметающая все следы или оттепель с мокрым, налипающим на лыжи снегом. Зато если уж выдавалось солнечное морозное утро, да еще после легкой пороши, закончившейся ночью и покрывшей пушистым снегом корку наста, то обходить болота на лыжах было одно удовольствие. Легко катились по насту широкие лыжи, а свежая пороша в мельчайших подробностях сохраняла следы, оставленные на снегу зверями и птицами. Километрами тянулись по окрайкам болот следы лисиц, то и дело встречались следы зайцев, иногда приходилось пересекать петляющие цепочки следов горностая, образованные парными отпечатками лапок этого неутомимого охотника на мышей. Все эти звери ходили по насту не проваливаясь, приминая лишь рыхлый слой ночной пороши. Зато огромные лосиные копыта пробивали наст до самой земли, а на болотах – до слоя мха, выдавливая из него брызги болотной воды. Но всё это было не то, что мне было нужно, глухариных следов долго не встречалось. Заметив небольшую гриву старого сосняка, расположенную ближе к центру болота, я направился туда. По краю гриву окружала широкая полоса мертвых, посеревших на солнце корявых болотных сосен, между которыми тут и там поднимались более мелкие живые сосенки. Местами живые сосны были уже довольно большие, достигая высоты трёх – четырёх метров. Я стал внимательно осматривать наиболее крупные из них и вскоре обнаружил деревце с изреженной, как бы ощипанной кроной. Под деревом, не прикрытые ночной порошей, то есть совершенно свежие, оставленные всего несколько часов назад, лежали колбаски глухариного помета, широко разбросанные под кроной. Было ясно, что на этом дереве глухарь не только сидел и кормился, но и токовал, расхаживая по толстой горизонтальной ветке, почему и помет лежал не кучкой, а был широко разбросан под сосной. Пройдя ещё сотню метров, я встретил свежий след идущего по снегу глухаря. Крестики его следов составляли цепочку, петлявшую среди сосен, а по обеим сторонам следа тянулись легкие черточки, оставленные концами маховых перьев. Это были следы токующего глухаря, шедшего по снегу с приспущенными крыльями. Охотники говорят про такие следы: глухарь чертил. Пройдя ещё немного, я встретил несколько таких же «чертежей», причем ясно было, что их оставили разные птицы. Чертят глухари только на току, поэтому находка «чертежей» - верный признак тока. Итак, ток был найден, осталось только прийти сюда позднее, когда растает снег, и глухари начнут токовать по-настоящему. В ту весну я нашел несколько токов и в дальнейшем посещал их по очереди, на каждом учитывая количество токующих самцов и прилетевших самок, составляя схемы размещения птиц на токовищах.
Приходить на глухариный ток надо с вечера, чтобы не ломиться ночью по лесу и болоту, натыкаясь в темноте на стволы и спотыкаясь о болотные кочки. Но идти на сам ток с вечера не стоит, чтобы не подшуметь и не напугать птиц. Подойдя засветло к кромке болота, надо выбрать сухое и хорошо укрытое место для лагеря на некотором удалении от тока. Вести себя надо тихо, но вполне можно развести небольшой костер и обустроить лагерь. Желательно место стоянки выбрать не очень близко от тока, чтобы не создавать птицам ненужного беспокойства. Наметив место стоянки и оставив там вещи, надо идти на подслух.
Для этого нужно выйти на кромку болота и найдя поваленную сушину или пень, присесть, внимательно прислушиваясь и осматривая окрестности. Очень хороши эти вечера в апрельском лесу, на глухарином подслухе, как называют его охотники. Один старый опытный охотник, говорил мне – на глухариный ток надо ходить как на свидание с девушкой – только одному. Только в одиночестве можно понять и глубоко прочувствовать сказку весеннего леса и завораживающую магию глухариного тока. И вечерний подслух, так же как ночевка у костра – важная и совершенно необходимая часть этого таинства. Приходить на подслух надо до захода солнца. Комаров еще нет, но лес уже полон птичьих голосов. Вовсю заливаются в мелколесье дрозды белобровики, трещат по кустам дрозды рябинники, да на верхушках елей распевают, как будто приглашая на чаепитие неведомого Ивана певчие дрозды, выговаривая свое «Иван, Иван, чай пить, чай пить, с саххарром, с саххарром». Вьется, токуя над кронами сосен куличек черныш, да с далекой опушки доносится жутковатый голос лесного голубя вяхиря, называемого в народе за свою песню «Никита гу-гу», именно эту фразу он выговаривает глухим утробным голосом. Медленно садится за кромкой леса огромное красное солнце, птицы ненадолго стихают, наступает тихий предзакатный час. В такие минуты твоё «я» как бы исчезает, происходит растворение в природе, слияние с ней и ощущение этого единения можно испытать лишь в полном одиночестве.
Но вот солнце село и на западе начала разгораться вечерняя заря. Погасли, освещенные последними лучами, вершины сосен, легкий сумрак стал сгущаться у подножия сосновых стволов. Немного в стороне раздалось хорошо знакомое хорканье тянущего вальдшнепа, а вскоре и сам он промчался легким длинноносым силуэтом над вершинами деревьев.
Вспугнув вдруг вечернюю тишину, загрохотали, ударяя по сосновым веткам тугие крылья. Этот гром глухариной посадки раздается в лесной тишине настолько неожиданно, что воспринимается почти как грохот выстрела. Первый пришёл! Увидеть его не удаётся, но надо запомнить направление и примерное расстояние до севшей на дерево птицы. Вскоре раздается грохот крыльев второго, потом, немного в стороне, третьего, четвертого, в другой стороне пятого, а шестой пролетев над головой, с шумом рушится в кроны прямо передо мной. И хотя место посадки мне не видно, но судя по звуку до него всего каких-то триста метров. Тревожно и басовито кокает неподалеку глухарка, вторая откликается ей из глубины сосновой гривы.
Все солисты прибыли в течение каких-то десяти минут. Проходит еще полчаса, но больше ни один глухарь не подлетает. Утром, конечно, их будет больше, это прибыл только основной состав. Молодые петухи, так называемые молчуны, которые еще не умеют петь по-настоящему, подтянутся на края тока перед рассветом. В это же время прилетят глухарки. А пока можно пойти к костру, вскипятить чай, да немного подремать до начала тока.
В лесу становится всё темнее, всё уже круг света вокруг костра, за пределом которого стоит плотная темнота весенней ночи. Подступает холод, но его быстро разгоняет огонь, получив свою порцию сухих веток. В темные полуночные часы, когда ярко горят в апрельском небе мерцающие между ветвей звезды, совсем недалеко раздается жуткий, леденящий душу крик, переходящий в раскатистый хохот. Это кричит самец серой неясыти, собравшийся на охоту. Почти тут же ему отвечает самка, и их голоса сливаются в антифональный дуэт, когда на каждую трель самца следует ответ самки. Покричав пару минут, совы замолкают, приступив, надо полагать, к своим ночным делам. Весенняя ночь полна звуков. Раздаются в глубине леса редкие шаги, сопровождающиеся громким шлепаньем. Это неспеша идет по весенним лужам лось, периодически останавливаясь и прислушиваясь. Учуяв дымок от костра, он прибавляет шаг, а вскоре бежит, обнаружив в лесу присутствие человека. Медленно тянется ночь, постепенно гаснет костер, и вот уже только тлеющие угли слабо освещают постель из лапника и висящий над костром котелок.
В глухой предрассветный час, задолго до первых признаков нарождающегося дня, с болота раздается громкий лающий крик, не менее жуткий, чем голос совы. Это начинает токовать самец белой куропатки. Набор издаваемых им звуков очень трудно описать. Начиная отрывистым криком, похожим на грубый собачий лай, куропач переходит дальше на отрывистое блеянье или кваканье, напоминающее в то же время всхлипывающий хохот сумасшедшего, а заканчивает скрипучей резкой трелью. Словом, впечатление в ночи производит не слабое. На птичью песню это совсем не похоже, а жуть нагоняет почище серой неясыти. Начав свой ток в полной темноте, куропач в темноте же его и заканчивает, никогда не токуя даже при слабом свете зари. Но так себя ведут только куропатки, живущие на верховых болотах лесной зоны. В тундрах птицы этого вида токуют при свете солнца, совершенно открыто восседая на кочке и периодически совершая короткий токовой полет. Возможно, ночной ток куропаток в лесной зоне связан с обилием хищников, для которых они лакомая добыча. Слишком уж хорошо виден куропач в своем ярком весеннем наряде на фоне блеклой болотной растительности. И если ток его продлится после рассвета, станет он легкой добычей ястреба-тетеревятника или беркута. Вот потому, наверное, наши, живущие в лесной зоне белые куропатки, токуют строго по ночам, в отличие от их обитающих в тундре собратьев. Токовой крик самца куропатки – самый первый предвестник рассвета и сигнал к выходу на глухариный ток.
Пора оставить тлеющий костер и отправляться на болото. Следующий сигнал – заунывная трель большого кроншнепа, застает меня уже среди болотных сосен. Отойдя от кромки метров двести примерно в том направлении, в котором сел вечером последний глухарь, замираю, прислонившись к дереву. Чуть брезжит полоска синеватого неба на востоке. Но ещё ярко светят звезды, хотя на фоне светлеющего неба стали уже видны корявые ветви болотных сосен. И в этот момент раздается первый звук глухариной песни: Тэк! Словно удар упавшего на твердый пол бильярдного шара – крепкий, какой-то именно костяной звук. Затем еще три-четыре удара, небольшая пауза и вот уже целая россыпь костяных шаров бьет по полу, догоняя друг друга. А в конце этой трели раздается знаменитое глухариное точение или скирканье, как будто шаркает кто-то ножом по дну большой чугунной сковороды: жиги-жиги-жиги-жиги. Длится скирканье недолго, не более трех-четырех секунд. За это время надо успеть сделать два-три шага и замереть совершенно неподвижно. Во время скирканья глухарь ничего не слышит, но хорошо видит, поэтому подходить к птице надо в сумерки, стараясь укрываться за стволами и кронами болотных сосен.
За два года наблюдений на нескольких найденных токах я многое узнал об этих птицах, причем гораздо больше, чем обычно видят и знают охотники. Для человека с ружьем глухариный ток заканчивается удачным выстрелом до рассвета, после которого он ток, как правило, покидает. Добыв на токах в первый свой охотничий сезон пару глухарей, я в этой охоте полностью разочаровался. Подойти к глухарю под «точение» в сумерки оказалось совсем несложно, а после выстрела в крупную, совершенно беззащитную и увлеченную своей любовной песней птицу, чувствуешь себя довольно мерзко. А вот наблюдения и фотографирование на току, особенно из укрытий, позволяют увидеть и узнать об этих птицах много интересного.
Самое интересное на току происходит именно после восхода солнца. В это время глухари слетают на землю, где ток и продолжается. Только при дневном свете я наблюдал, как сшибаются на моховом татами могучие бородатые бойцы, как подлетают к ним и уводят их за собой пестренькие глухарки. Но наблюдать ток при свете утреннего солнца, затаившись под деревом не получится, поскольку видят глухари очень хорошо, а спрятаться на току негде. Глухариный ток длится до девяти, а иногда даже до десяти часов утра. Попытка подойти к глухарям в это время обречена на неудачу. Наблюдать ток при свете дня можно только из укрытия, которое надо заранее и очень удачно установить. На поиск удачного места может уйти не одна неделя. Ведь каждый раз, после установки укрытия, надо выдержать несколько дней, чтобы птицы к нему привыкли, а потом, придя ночью и забравшись в него, убедиться, что место выбрано правильно. Бывает очень обидно, когда несколько дней тяжелой работы и бессонных ночей потрачены зря, потому что наблюдениям и фотографии мешает какая-нибудь маленькая сосенка, из-за которой глухарь виден только наполовину. Почти ежедневные хождения на тока, установка, разборка и перенос укрытия в случае неудачи, а также бессонные ночи, невероятно изматывают, но если все сделано правильно, то наградой будут хорошие снимки и потрясающие впечатления. В наше время в этом деле могут очень помочь фотоловушки, позволяющие не тратить ночи на проверку правильности установки укрытия, но появились они у нас относительно недавно.
Знаменитый писатель, путешественник и тележурналист Василий Михайлович Песков, имя которого сейчас носит Воронежский заповедник, планировал приехать в Дарвинский заповедник и очень хотел фотографировать глухарей на току. При этом он говорил мне, что нигде за всю жизнь не смог качественно снять глухаря. Не раз на разных токах подводили его к птице опытные егеря, но поскольку все это происходило в сумерки, света не хватало и фотографии получались некачественными. Пришлось мне вспомнить молодость и подготовить для В.М. Пескова укрытие на ближайшем к Борку глухарином току. Потратив примерно неделю на разведку и выбор места, я наконец установил скрадок и, убедившись, что он стоит в удачном месте, незамедлительно сообщил Василию Михайловичу. Он тут же приехал и был очень доволен проведенным на току утром, сделал замечательные фотографии и опубликовал очередное «Окно в природу» в «Комсомольской правде», где всю жизнь работал журналистом.
С той весны 1994 года, когда я водил В.М. Пескова на глухариный ток, прошло уже много лет. В 2013 году ушел из жизни Василий Михайлович, оставив нам замечательные книги о русской природе, о путешествиях по Америке, Африке, Аляске, а также огромную подборку «Окон в природу». И я горжусь тем, что некоторые из них посвящены Дарвинскому заповеднику, нашим скопам, бобрам и глухарям. А ток у Борка, на котором В.М. Песков удачно фотографировал глухарей, существует до сих пор и каждую весну я выхожу на край болота для подслуха, чтобы окунуться в очарованный мир болот, услышать тихую песню глухаря и увидеть эту таинственную древнюю птицу.
Для иллюстраций использованы фотографии автора и моих друзей фотоохотников Александра Левашова (Рыбинск) и Валерия Шишенкова (Санкт-Петербург), которым я выражаю искреннюю благодарность за предоставленную возможность использовать их великолепные работы.
Спасибо, что вам интересна эта история! Она еще не закончилась!
Подписывайтесь на мой канал и первыми узнаете о новых публикациях.
Не забудьте поставить «Лайк».
У вас есть, чем поделиться, пишите в комментариях, я буду рад почитать их, ответить на ваши вопросы.