Однажды к нам в реанимацию поступил ребенок лет пяти. Девочка. Она внезапно, со слов мамы, стала очень сонливой, пару раз была рвота.
К нам ребенок приехал уже в сопоре – это такое нарушение сознания, которое выглядит как сон, при этом человека разбудить можно (если потрясти, например, за плечо), но буквально на пару секунд. Если ему задать какой-то вопрос, он может на него ответить – но невпопад и односложно. И снова засыпает.
Было не совсем ясно, что с ребенком. Родственники ничего толком не рассказали. Мы исключили менингит, сделав люмбальную пункцию, набрали разные другие анализы, большинство из которых нужно было ждать несколько дней. Биохимия крови была нормальной за исключением АЛТ. Тот был сильно повышен, значит, страдала печень.
И тут пришла доцент кафедры инфекционных болезней. Она осмотрела ребенка, посмотрела на все анализы и решила еще раз поговорить с родителями. Даже и по телефону.
Разговор длился долго. Насколько я поняла, он был крайне неприятен маме, потому что я слышала, как доцент часто говорила ей: "Подождите", и задавала вопросы еще и еще.
Зато после этого разговора все стало на свои места. У ребенка – синдром Рейе. Совсем недавно были сопли и поднималась температура, и мама, послушав "добрых советов", дала ребенку аспирин. Во взрослой дозировке.
Ребенок выжил – доцент совместно с заведующим расписали ей грамотное лечение. А я навсегда запомнила, что как бы там ни было, как бы неприятен родственникам был разговор, надо выяснять все подробности до конца.
Потому что то, что человек считает неважным, бывает той самой главной деталью.
В психотерапии – примерно то же. Да, бывает неприятно что-то вспоминать. Больно, страшно или стыдно. Но если этого не рассказать – когда оно вспомнилось – теряется смысл работы. Это как цепочка. Она никогда не будет целой, если не хватает важных звеньев. Получится, вроде работали – а подобные ситуации продолжат повторяться. И зачем тогда работали?
Я точно знаю: страху, стыду или боли можно посмотреть в лицо. Иначе их не убрать.