В жизни человека бывают некоторые предчувствия и желания, которые, несмотря на всю кажущуюся невероятность, иногда полностью осуществляются. Я испытал это на собственном опыте. Когда я в 1849 году, после окончания венгерской революции, эмигрировал, у меня возникла неотвязная мысль отправиться на Кавказ. Я был тогда еще не старше двадцати двух лет, и почти романтические легенды о Шамиле и о горных героях, которые в таком незначительном количестве сопротивляются гигантской мощи России, производили на меня глубокое впечатление. Я искал средства соединиться с ними, и везде, где бы я ни был – в Германии, Англии или Франции, я пытался найти себе союзника по этой идее и пробудить к ней интерес. Меня считали безрассудным мечтателем и ставили мне в пример некоторых моих соотечественников и нескольких отчаянных смельчаков англичан, которые за свои попытки войти в сношения с независимыми горцами Кавказа поплатились либо своей жизнью, либо здоровьем.
В начале Восточной войны поляки надеялись использовать для своего дела создавшееся политическое положение и принять участие в борьбе против своего заклятого врага. Попытки поляков в этом направлении поддерживали ныне умерший князь Адам Чарторыйский и его племянник граф Замойский. Я предоставил себя в распоряжение князя Чарторыйского и прибыл в январе 1854 года вместе с графом Замойским в Константинополь. У нас было хорошо продуманное намерение организовать немедленно несколько отрядов и повести их на врага, но в Стамбуле мы застали такой беспорядок и столько неожиданных затруднений, что проходил месяц за месяцем, а граф Замойский, несмотря на все усилия, не мог добиться никакого результата.
Я, как и многие мои соотечественники, начал терять надежду на то, что наша роль на Востоке может принести какую бы то ни было пользу делу нашей родины, и возвратился к моей излюбленной идее об экспедиции на Кавказе. Берега стали доступными, и некоторые пункты были уже заняты оттоманскими отрядами; поэтому было легко пробраться в эту страну. Значительное число русских перебежчиков, живших на Кавказе, давало нам основание надеяться, что в ближайшем будущем можно будет создать из них регулярную армию, и было весьма вероятно, что союзники, которые признанием нашей национальной независимости не хотели еще более запутать восточный вопрос и поэтому не разрешили наши организации в Турции, по многим причинам могли бы благоприятнее отнестись к утверждению польских отрядов на Кавказе и даже поддерживать их. Но в том случае, если бы это действительно осуществилось, а польский вопрос не был бы затронут, это могло бы принести нам, по крайней мере, хоть ту пользу, что, мы располагая, тысячами человек из старых отрядов, могли бы дальше вести войну вместе с абазами и, может быть, в конце концов побудили бы Россию к некоторым уступкам в отношении нашей родины; и, во всяком случае, это предприятие было опасно и неприятно для России, следовательно, полезно для поляков.
ТЕОФИЛ ЛАПИНСКИЙ
"ГОРЦЫ КАВКАЗА И ИХ ОСВОБОДИТЕЛЬНАЯ БОРЬБА ПРОТИВ РУССКИХ"