Продолжаем говорить о психотерапии и духовности. Начало вы можете прочесть здесь.
Итак, человек приходит на терапию не только не в согласии с самим собой, но и, как следствие, со своей жизнью. Он, если можно так выразиться никак не может «попасть в свою жизнь», как в фильме «Жизнь или что-то вроде того».
В процессе самой терапии клиент тоже вовсе не собирается ЖИТЬ в экзистенциальном смысле этого слова, то есть справляться с вызовами бытия. Он хочет, чтобы он не менялся, а изменился мир. И терапевта он тоже всеми способами пытается запихнуть в какую-то схему. А иначе как-то неуютно, холодно и одиноко. Надо делать выборы, надо осмыслять, надо брать ответственность, надо интересоваться тем, как живет твоя душа, вообщем все то, что делать, или не хочется, или недосуг.
У Дж. Леннона есть известное высказывание: «Жизнь это то, что происходит с тобой, пока ты строишь планы». Получается, что жизнь это то, что не входит в твои планы, если можно так сказать. Клиент приходит к психотерапевту в то время, когда что-то пошло не так (или много что пошло не так). С ним происходит то, что он не планировал. То есть жизнь с ним происходит. Например, пошатнулось здоровье, разладились отношения с близкими, потеряно ощущение осмысленности бытия. Да и сама терапия в планы жизни-то особо не входила. Очень нужно)))
В этой связи как раз хочется вспомнить слова Ф. Перлза, который говорил, что «Самое большее, что можно сделать для человека,— сделать его тревожным». То есть пробудить его к жизни здесь и теперь. M.Heidegger (1962) утверждал, что тревога открывает человеку, что реально существует - свободу, возможность небытия и напоминает об одиночестве. Тревога пробуждает совесть человека и поэтому является необходимой для его духовного существования.
Говоря словами М. Хайдеггерa, эта тревога не имеет ничего общего с временным, преходящим или случайным настроением, а является фундаментальным человеческим состоянием, связанным с открытостью факту, что мы существуем как «заброшенное Бытие-к-смерти».
Открытость человека факту смерти связана с открытостью будущему, которая характерна для подлинного существования. Но бывает, что это ощущение заброшенности рождает только страх, внутренний мир человека сужается, возможности развития остаются за горизонтом видения, и тогда возникает невроз (Л. Бинсвангер). Человек начинает объяснять происходящее с ним как результат детерминации прошлыми событиями, а не собственными актами выбора. Смысл экзистенциального анализа, да и любой глубокой длительной терапии в том, чтобы помочь человеку осознать себя свободным существом, способным выбирать. Помочь в осуществлении аутентичного выбора. И этот выбор – это дело самого клиента.
С другой стороны, «автономность клиента не освобождает нас, психотерапевтов, от обязанности делать все, что в наших силах, чтобы побудить клиентов максимально полно использовать возможности психотерапии. Мы должны видеть перспективу и сохранять смирение перед конечной автономией клиента. Если мы, психотерапевты, открыты, нам приходится снова и снова удивляться, обнаруживая, что все, свалившееся на наших клиентов в жизни, — это только часть того, что отбирает у них силу. Чем сильнее их конфронтация со своим сопротивлением и свободой выбора, тем более удивительна их способность делать выбор» (Дж. Бьюдженталь).
Становление зрелой духовной личности прямо зависит от того, в какой мере человек может взять на себя ответственность за свой выбор, перестать обвинять окружающих или ожидать от них избавления, а также признать боль, связанную со своим одиночеством, независимо от своего вклада в формирование социальных ролей и укрепление социальных отношений.
«Человек, ощущающий одиночество, испытывает уникальное переживание странствия и вместе с тем осознает свою некую внутреннюю сущность, с которой он может вступать в диалог. Благодаря такому диалогу начинается индивидуационный процесс», - говорит Дж. Холлис.
✍А вы согласны с размышления вышеупомянутых авторов? Жду ваших комментариев.