Читатели «Русского пионера» уже много лет радуются колонкам Сергея Петрова, следователя в прошлом, а в настоящем радиоведущего и писателя. Наши читатели с очевидностью замечают, что писатель Петров постепенно побеждает прочие свои славные ипостаси. На этот раз вместе с сыном он прикоснулся к родной земле, к имени своего легендарного прадеда, который стал памятником, бюстом, бондарным заводом.
В этом городе регулярно копают. И копают по-крупному.
В 2001-м в здешнюю землю вонзал лезвие лопаты знаменитый путешественник и археолог Тур Хейердал. Он надеялся найти следы Одина — главного божества скандинавских мифов. Согласно экстравагантной теории археолога, Один со своей вооруженной бригадой пришел в Северную Европу из этого самого места, из города, который сейчас зовется Азовом, а когда-то носил название Асгард. В целях подтверждения своей теории интурист намеревался перерыть все побережье.
Представители власти сказали ему: «Господин Хейердал, просядет грунт, “поплывут” дома тех, кто живет у воды, не надо».
«Разве это проблема?» — удивился археолог.
Он потряс над головой туго набитым бумажником и поклялся обеспечить всех пострадавших жильем. Отказались.
…Эту историю в прошлом, доковидном еще году мне и моему сыну рассказывала экскурсовод, высокая черноволосая девушка, энергично перемещаясь по залам Азовского историко-археологического музея.
Она говорила много и красочно. Стремительной кинолентой проносились в воображении события величественные, кровавые, эпохальные.
Вот стоит на крепостной стене султан Махмед II и наблюдает за лихостью штурмующих крепость казаков. «Они могут уворачиваться от стрел и мечут ядра из-под полы», — произносит он с ужасом.
Вот город захвачен казаками, объявлен новой столицей Дона. Турки не унимаются, штурмуют его непрестанно, размахивая кривыми саблями, паля из пушек. Казаки пишут царю Алексею Михайловичу: помоги! Пришли войска! Мы тебе дарим этот город! Но царь опасается санкций, и храбрые воины вынуждены покинуть крепость, прихватив на память крепостные ворота.
Дальше — Кондратий Булавин, борьба за свободу, виселицы с висельниками на плотах, плывут вниз по Дону; его сподвижник Некрасов уводит своих людей в Османскую империю и обещает не возвращаться обратно, пока будет править царь. Некрасовцы сдержали слово. Назад их потомки попросились только при Хрущеве и поселились на Кубани.
…Не знаю, где еще, когда я испытывал чувство гордости на экскурсии за свою землю. Крутые люди здесь жили, крутые творили дела. А интеллигенция все ищет истоки русской свободы, демократии, бунтарского духа. Революцию нам забросили, говорят, это — не наше. Как же не наше? Когда вот оно — наше. Ну, если можно считать «нашими» донских казаков.
«А вправе ли я считать эту землю своей? — подумалось мне вдруг. — Да, здесь родились мои предки, но не я…»
Еще с детства мне говорили о моем прадеде, жившем в Азове. Леонтий Васильевич Кондратьев, он был братом отца моей бабушки, человеком с чувством юмора, фуражку носил набекрень. До Великой Отечественной работал в уголовном розыске, внедрился в банду «Черная кошка», банду взяли. Наступили мирные времена, и он стал рабочим бондарного завода, грянула война — отправился на фронт. В одном из боев он закрыл собой вражеский дзот, получил звание Героя Советского Союза.
Время не всегда разбрасывает воспоминания, как ветер — сухие листья. Оно может вынести на твою тропу что-то новенькое и уронить к ногам. Нужно только успеть поднять.
Впоследствии я узнал, что Леонтий Васильевич был участником большевистского подполья. Арестованный деникинцами в 1919-м, он попал в ростовскую тюрьму. Его жена и маленький сын один раз только получили возможность прийти к нему на свидание, и это свидание стало последним.
В январе 1920-го, когда белые поняли, что город не удержать, тюрьма была взорвана вместе с арестантами. Когда в Ростов-на-Дону вошла конница Буденного, на месте казенного дома дымились развалины и лежали обугленные трупы. Жене сказали, что Леонтий погиб, его труп где-то здесь.
На самом же деле Кондратьеву удалось бежать за несколько дней до взрыва тюрьмы. Он снова примкнул к подполью, после поступил в Первую Конную и отправился на польский фронт.
Семью свою мой прадед потерял. Всю жизнь прожил холостяком — скорее всего, был однолюбом. О его подвиге в Великую Отечественную и присвоении геройского звания сообщила «Правда» в марте 1943‑го. Экземпляр газеты попал в руки бывшей его супруги. Она к тому времени вместе с сыном жила в Хабаровске и замужем была за другим. Она была уверена, что Леонтия давным-давно нет на свете. И тут…
Они с сыном хотели найти его, но на Кавказе случился новый бой, и Кондратьев в этом бою действительно погиб…
Что удалось выяснить еще?
Ни улицы Кондратьева, ни памятника в Азове не было. Только бюст стоит на территории бывшего бондарного завода. Странно, думал я, а мне говорили, что памятник был. И бабушка моя была человеком, не чуждым культуре, она не могла перепутать бюст и памятник. Но интернет хором, из всех пяти-десяти источников: бюст на заводе, точка!
— Проходим в зал Великой Отечественной войны…
Я ошарашен.
Вопреки всем вместе взятым интернетам, огромный чугунный солдат в каске и шинели стоит посреди зала, разбросав руки и подавшись вперед. Пояснительная надпись: «Герой Советского Союза Кондратьев Л.В.».
— Ну, здравствуй, дедушка Леонтий, — тихо говорит мой сын, подойдя ближе.
Экскурсовод его слов не слышит.
— Скоро, — заявляет она, — этот памятник мы отправим в подвал.
Я спрашиваю: «С какой стати?» Вопрос мой прозвучал так возмущенно и не по-музейному громко, что проснулась сидящая на стуле старушка-смотрительница, а экскурсовод взглянула на меня с подозрением.
— Это парковый памятник. Он очень тяжелый для пола, здесь второй этаж.
— Так почему же его не поставить в парке? Может, раньше он там и стоял?
Я объясняю этой милой девушке, кто мы и зачем мы. Нам нужно выяснить кое-какие детали. Что там была за история с внедрением в банду «Черная кошка», например? Ведь народу известна только одна «Черная кошка», московская, из сороковых. Ну и так далее.
Девушка понимающе кивает. Говорит, что кроме Татьяны о Кондратьеве нам никто не расскажет. Татьяна — пожилая женщина, работник музея, она собирала о нем материалы.
Где же нам увидеть Татьяну?
Ее ищут всем музеем минут двадцать, а потом вспоминают, что она на больничном.
— Запишите ее телефон.
Я записываю и прошу позвонить немедленно. Татьяна не отвечает. Работницы музея желают нам удачи. Выходим мы оттуда несколько удрученными.
Перейдя через дорогу, мы отправились по бульвару к Дону, а может, и к притоку его — реке Азовка. Я подумал, что неплохо было бы в музее узнать, как добраться до бондарного завода, и вообще, понять, как он теперь называется, но возвращаться смысла не имело: часы показывали 13:00, время святое, обеденное.
Нам определенно должен был кто-то помочь. Однако сквер был пуст, духов героев славных веков не наблюдалось, на постаменте возвышался Ленин, он молчал и указывал рукою в небо.
И тут, точно спасительная тень далеких предков, на улице показался человек. Усатый, в темно-синей форме, фуражка с красным околышем на голове, он подходил все ближе.
— Подъесаул, — взглянув на погоны, определил мой сын.
Я поднес ладонь к непокрытой голове.
— Добрый день, подъесаул. Извините. Не могли бы вы нам оказать помощь?
Он поднимает на меня взгляд и покручивает ус. Я снова начинаю объяснять, кто мы и зачем.
Когда звучат слова «писатель», «потомки Кондратьева», подъесаул улыбается.
— Эх, — говорит он, — какие люди! Жаль, что атаман болеет! Он бы сюда живо прибежал!
…О Кондратьеве он, конечно же, знает. Ему даже известно, что какие-то Кондратьевы живут тут неподалеку. Но у меня нет настроя идти к ним именно сейчас: кто мы им, у нас другая фамилия, бабушка давно умерла, те, кто живут здесь, могут ее и не помнить.
А он продолжает говорить, уверяя, что поможет найти ответы на любые вопросы, диктует свой номер телефона, уверяет, что Кондратьев — гордость азовской земли, о нем здесь не забывают.
У меня возникает вопрос:
— Скажите, подъесаул, ведь у современного казачества сильны белые традиции. А он-то, получается… насквозь был красным…
Казак задумчиво косится на памятник Ленину.
— Они все — наши. Те же Каледин, Миронов, какая разница? Все казаки. Краснов вот, собака, немцам служил, а так — все свои.
Он снова улыбается.
— И вы, как вижу, тоже из наших…
Я пожимаю его руку.
— Спасибо, подъесаул.
Он нам рассказывает, как добраться до бывшего бондарного завода. Находим мы его быстро. Охрана завода не чинит никаких препятствий. Удается спокойно зайти в административное здание и проникнуть на полную ангаров территорию. Да, бюст Кондратьева стоит там. А завод, оказывается, носит его фамилию.
…Уезжали мы уже под вечер, когда сгущались сумерки. В центре обнаружилась перекопанная вдоль и поперек улица. На одном из домов, рядом с траншеей, висел плакат с изображением мужчины в пиджаке и галстуке. «Емельянов, — было написано на плакате, — депутат, который работает».
— У нас тут постоянно что-то раскапывают, — замечает таксист, — история вросла в землю, или земля вросла в историю. То монеты всякие найдут, то драгоценности, доспехи, оружие…
— А иногда, — дополняю его я, — и памятник. Или даже память.
Колонка Сергея Петрова опубликована в журнале "Русский пионер" №99. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".