Ошибочно его относят к Дикой охоте. Но только ошибочно.
Каэдвен известен своим суровым, холодным климатом, но иногда приходят лютые вьюги и с гор спускаются огромные белые волки, что означает то, что им нечем питаться. Тогда селяне дрожат, запираясь в своих домах и боясь чего-то более страшного, чем злые и голодные звери. Против зверя всегда поможет огонь и острый клинок, против того, кто приходит с лютой вьюгой – только молитва, и то это не факт.
Маленькая деревушка притаилась среди обширных хвойных лесов, спряталась от любопытных взглядов. Тридцать дворов, да храм. Священник был старым, жирным жрецом давно забытого бога, о котором уже и Старшие начали забывать, что говорить о людях, чей век короток и так непостоянен?
В этот сезон вьюга выдалась особенно свирепой. Завывала, жадно облизывая стены домов, обрывая ветви древних елей и активно заметая снегом делянки селян.
Габрис – молодой юноша – сирота – жил при церкви, ютясь в сарае и ухаживая за домашней скотиной. Он на судьбу не жаловался, хотя в тайне и мечтал, что бы Макарий – старый жрец, побыстрее этот свет покинул. Но в двенадцать лет мечтать хорошо, а вот смелости взять нож пока ещё не хватает. Мальчишке жилось несладко – Макарий постоянно гонял его со всякими поручениями, заставлял по дому ухаживать и драить от крови древний, разваливающийся от старости алтарь в самом храме, сам же он предпочитал проводить время в праздных удовольствиях – распитии вина, да щупания за объемные зады девок, которых притащил незнамо откуда.
Габрис радовался, что этот боров слишком стар, что бы иметь такого рода интерес и к нему. Он смотрел на вещи реально и понимал, что будь у жреца немного больше прыти – то мальчишке бы точно не выжить.
Засыпая изможденный, голодный и побитый, он неистово молился, роняя в жёсткую солому злые слёзы.
И под конец седьмого дня его горячая молитва суровым северным ветрам была услышана.
Ночью, к голодному вою белых волков, прибавился ещё один звук, который напугал селян ещё больше. Заставил прятаться в самые тёмные углы хат. Перестук копыт, бряцание металла перекрывали злой вой ветра. Конечно, это было невозможно! Но это слышали все. И все знали, кто это идёт.
Габрис проснулся от ледяного холода, заползающего в сарай сквозь многочисленные щели. Животные молчали, испуганно замерев в своих закутках, и мальчик зябко поёжился, непонимающе обводя взглядом помещение. Свирепый рёв вьюги неожиданно смолк и Габрис перебрался к окну, в раму которого криво было вставлено мутное стекло – ну хоть какая-то защита от холода, на самом деле. Отодвинув драное одеяло, он выглянул на улицу и замер, задохнувшись от ужаса.
Всадник спешился во дворе, и медленно шёл в сторону храма, где жил жрец. Он шёл медленно и неторопливо, совершенно точно зная, что жертва никуда не денется. Белая, как окружающий снег, броня, отражала от себя лунный свет, давая возможность рассмотреть очертания огромной фигуры. На самом деле Габрис потом толком не мог вспомнить какие-либо приметы этого странного человека… или быть может существа, после которого храм превратился в ледяную глыбу, растаявшую при первой же оттепели.
Мальчишка запомнил на всю жизнь эту медленно бредущую фигуру, и только потом припомнил одну особенность – через плечо Белого Рыцаря шло три черных следа, как от когтей.
Макария так больше никто и не видел – только ледышки-трупы женщин, которые скрадывали его досуг, и у всех на лицах застыло выражение лютого ужаса.
***
Габрис постарался убраться из этой умирающей деревеньки как можно скорее и подался в Новиград. Вернее в ту сторону, надеясь по дороге найти более удачную жизнь, чем возделывание полей. Но судьба привела его к лихим людям, с помощью которых он свернул с правильной дорожки и начал промышлять грабежами, но .стоило отметить, никогда никого не убивал и не насиловал, и товарищей старался от этого дела отворотить. Грабить это одно, а вот более тяжелый грех на себя взваливать – это совершенно другое.
Было ему уже лет сорок, когда тропа жизни снова привела его в Каэдвен, хотя он, с тех пор как покинул родную землю, так ни разу и не вернулся сюда. Он хмуро рассматривал черную стену хвойного леса, которая медленно подступала к дороге, а он сам, словно зачарованный, правил в сторону родной деревни.
Конечно, он нашёл только останки, призрак некогда прятавшейся среди деревьев деревни. Молодые уехали в более перспективные поселения, а старики уже все поумирали. Не желая оставлять нажитое разбойникам. Габрис спешился, и прошёлся, рассматривая сгнившие дома и уже заросшие по самые крыши дворы. Природа довольно быстро избавляется от присутствия людей – прошло чуть больше двадцати, и если бы Габрис не знал, он бы ни за что не опознал бы это место.
Зато сарай сохранился более или менее, и он решил заночевать в привычном месте, а после двинуться в Ард Каррайг, может сможет по пути прибиться к какой-нибудь банде.
Разбудило его ощущение ледяного холода, пробирающегося ему под одежду, и он подскочил спросонья, но после сел, чувствуя неожиданное спокойствие. Рыцарь шёл к нему через двор и Габрис почувствовал, что глупо улыбается, медленно рассматривая его. Сквозь щели в шлеме на него смотрели ледяные, голубые глаза, но почему-то для Габриса они не были вселяющими ужас. Он прожил жизнь, думая каждый день о белой броне, и ждал, что тот придёт за ним раньше.
Наверное, поэтому они все бежали отсюда. Все, кто был потомками тех, кто когда-то убили его. Ну, или сделали нечто такое, что проклятье пало на всех их потомков без всяких там исключений.
Поэтому, когда Рыцарь Холода встал совсем близко, Габрис встал и самостоятельно протянул к нему руки, в последнюю секунду заметив, как в голубых осколках глаз мелькнуло нечто, похожее на... любовь.
Рыцарь Холода любил всех своих детей.
