Военный Советник вошёл без доклада и традиционного пятиминутного ожидания за дверью.
Надо признать, многих эта традиция раздражала, но нарушать её подданные не рисковали: во-первых, всё-таки традиция, как-то некомфортно. Во-вторых, как раз удобно было по времени ожидания узнавать настроение монарха и степень благоволения к персоне – во всяком случае, это обходилось заметно дешевле регулярных подношений придворным ради той же информации, а точность была на порядок выше – придворных ведь могли переподкупить! А традиции – дело хрупкое, раз сломаешь – потом нескоро новая появится. Так что – терпели.
Военный Советник был одним из малого числа людей, кто к ожиданию относился абсолютно спокойно, проскочить вперёд никогда не пытался и вообще вёл себя дисциплинированно и тихо в сомнительных ситуациях кулуарных рокировок. Правда, и ждать дольше пяти минут ему приходилось крайне редко, должность такая. Но зависти у других он этим не вызывал. Некоторые его предшественники были освобождены от занимаемой должности разными, не самыми приятными способами, и торопиться на приём к монарху такой ценой никому не хотелось. В конце концов, были местечки и потеплее.
Но чтоб вот так, сходу, нимало не изменившись в лице, просто подойти к двери Обеденного зала, постучать в неё и самому открыть! И войти…
Охрана не шелохнулась, и лишь выкаченные на прямую наводку глаза проводили нарушителя. Часть прислуги и секретариата просто замерли в шоке, не зная, что делать в такой экстраординарной ситуации. Только Генеральный секретарь, сохраняя невозмутимость, переложил ещё пару небольших документов в стопку «на подпись», вскользь мазнул взглядом по помещению, оценивая прорехи в мироздании подчинённых, и, совершив несколько движений пальцами в кармане пиджака, чуть слышно произнёс: «Гречка, спички, соль».
Сказанного никто не расслышал за скрипом умственных шестерёнок. На другом конце города жена Генерального охнула, села в кресло, держась за сердце, но тут же подскочила, ухватила кошелёк и направилась в сторону магазина. Как ей казалось – неспешно и спокойно.
– Приветствую Наше величество со всем приличествующим почтением! – сказал Военный Советник на ходу от двери до стула на ближнем конце обеденного стола. Монарх внимательно проследил за траекторией посетителя, отодвигая от себя тарелку с супом и промокнув губы салфеткой. Советник сел на стул и положил на скатерть свою смуглую ладонь с длинными пальцами скрипача.
– Присаживайся, дорогой, – сказал Величество, – водички? Водочки?
– Молока, – ответил Советник и улыбнулся.
– Даже так? – протянул Нашество, повёл плечами, хрустнул шеей и щёлкнул пальцами левой руки над головой.
Зал опустел, прислуга исчезла с третьей космической скоростью, позволявшей преодолеть притяжение коронованной особы и занять эллиптическую орбиту вне непосредственной видимости монарха. Когда успели подать молоко, никто не заметил.
– Ну и как газетка? – Кивнул Военный Советник в сторону оставленной на столе «Дивнократической почты», – как новости?
Нашество прищурился и чуть закусил губу. Другой бы принял фразу за дальнее начало разговора, но много лет плечом к плечу не проходят зря. Взяв газету в руки, он продолжал пристально следить за выражением лица своего верноподданного. Раскрыл посередине. Пролистнул к концу. Вернулся к первой странице. На секунду замер, словно ища подтверждения своим выводам. И вновь положил газету на стол.
– И что именно мы ищем? Мы снова вмешались в дивнократический процесс и влияем на выборы?
– Это не новость.
– Мы уничтожили полевой госпиталь мирной оппозиции?
– Это само собой.
– Мы открыли премьерой новый сезон Театра военных действий?
– …
Нашество медленно взял со стола газету и ещё раз внимательно просмотрел первый лист.
– Ну. Кандидат Дайдай от партии Тра-ля-ля обвиняет кандидата Байбая от Тру-ля-ля в том, что он… Так. Политик. Взятки. И это называется – новость?
Советник молчал, но медленно приподнимавшиеся уголки губ означали точное попадание.
– Погоди. Политик берёт мзду. Даже не сам. Другой политик растрепал об этом на весь свет. По-моему, ничего заслуживающего внимания…
– В целом, да. Особенно, будь это наши политики. Но во-первых, они не наши. А во-вторых, это правда, – всё также улыбаясь пояснил Советник.
– И?
– Наше величество изволят забыть, в чём состояли самые страшные грехи дивнократических политиков за последнее десятилетие.
– Забудешь тут, - несколько самодовольно изрёк монарх, – Хоть сейчас повторю. Дружба с нами, недостаточная вражда с нами, недостаточно интенсивное обвинение соперника в дружбе с нами, недостаточно искренние оправдания за недостаточно интенсивные обвинения в дружбе с нами, использование нашей помощи в личных целях, использование нашей помощи в коммерческих целях, использование нашей помощи в государственных целях без нанесения нам аналогичного ущерба…
– И всё это – ложь.
Лицо монарха вытянулось, челюсть отвисла, некоторое время он не мог вымолвить ни слова. Однако довольно быстро собрался с мыслью:
– Стоп. Что значит – ложь? Что значит – всё? То есть мы…
– Да нет, мы, конечно, прилагаем все усилия. Дружим, влияем, содействуем – всё, как положено. Если бы мы не прилагали, нас бы там просто не поняли, это несерьёзно, это даже оскорбительно для великой державы – не лезть в её дела. Но только смысла в этих усилиях – ноль целых, ноль десятых. Ну подумай сам, какое может быть влияние, если дружба с нами – страшный грех. Значит, чтобы опорочить политика, нам достаточно сообщить о дружеских с ним отношениях. Стало быть, во-первых, дружить с нами никто не станет. А во-вторых, в сообщение о дружбе с нами никто не поверит, сочтя это нашей же провокацией.
– Но если никто не верит в сообщение о дружбе с нами, тогда как дружба с нами может быть обвинением? И почему тогда не дружить с нами, если всё равно в эту дружбу не поверят?
– Ну, тут всё предельно просто. Все и так с нами дружат, используют, и всё по списку. И все это знают. Но не верят. А чтобы подчеркнуть недостоверность этой дружбы, время от времени не выполняют обещаний, нарушают соглашения и выходят из договоров.
– Но обвиненения!..
– Вели-ичество, – протянул Советник, – ты просто забыл, что такое настоящие дивнократические выборы. Смысл не в том, чтобы утопить противника. Главное – как он будет выкручиваться. В сущности, какая разница, будет ля-ля у руля партия Тру, или партия Тра. Важно, чтобы глава Великой Дивнократии был самым опытным, самым непоколебимым политиком в мире. То есть – мог отбрехаться от любых обвинений на голубом глазу, при этом ни разу не оскорбив дивнократического образа жизни, не унизив оппонента и не вызвав сомнения в величии своей страны.
– НО ВЗЯТКИ-ТО ТУТ ПРИ ЧЁМ!!! – не выдержав, возопил Нашество, рефлекторно выставляя перед собой обе руки ладонями вверх, и глядя на них, словно удивляясь отсутствию там чего-то важного.
– Друг мой, – напротив, притишил голос Советник, – а взятки при том, что это правда. А за последнее десятилетие практически ни разу ни один кандидат не сказал правды о другом кандидате.
Монарх вдруг посуровел лицом, как будто припоминая прошедшие десть лет, в расчёте опровергнуть собеседника – или убедиться в его правоте. А Военный Советник продолжил:
– Любой дурак знает, что настоящая мощь, истинное величие – в правде. Дивнократия всегда была этим сильна.
– Правдой?
– Дураками. Всегда хватало идиотов, которые готовы были сказать правду в лицо, кому угодно. А когда столько людей во что-то верят – оно сбывается. Правда сделала их страну великой и сильной.
– А как же богатство?
– Не-ет, это из другой оперы. Правда делает страну великой, а величие - сильной. И то, что за последние полвека они стали путать мух с котлетами, и теперь считают, что их сила – следствие богатства, это тоже ложь. Потому что богатой страну делает именно она. И вот теперь, чтобы не утратить своей силы – то есть, богатства – они всё время врут.
– А разве не все врут?
– Все. Но не во всём. Но сейчас не это главное. Главное, что Тра использовали правду против Тру. Половина дивнократии использовала самое сильное, самое страшное, самое бескомпромиссное оружие на свете против другой половины дивнократии, и это при том, что умея виртуозно обращаться с ложью, они уже напрочь забыли, что делать с правдой. Почитай, посмотри. Детский лепет. Ни опровержений, ни объяснений.
– А что можно сделать с правдой, – совсем тихо спросил Наше величество.
– Ничего. Только принять. И отвечать. По всей строгости, – Советник говорил с паузами, будто взвешивал слова, прежде чем их произнести, – если, конечно, хотят стать великими вновь.
– А они могут не хотеть?
– Чтобы хотеть стать великим, надо хотя бы предположить, что ты можешь не быть им сейчас.
В зале снова повисла тишина, давая возможность высокопоставленным особам обдумать всё сказанное и недосказанное. В благодарность за своевременное участие, Величество не стал прерывать тишину, а одними лишь глазами указал подданному куда-то влево и вопросительно поднял бровь. Военный Советник тихо покачал головой, дал тишине постоять ещё четыре секунды, а затем ответил вслух:
– Не сегодня. Сегодня я буду ждать результатов и думать. И ждать. И думать.
– Начинается?
– Нет. Но, кажется, уже очень близко, – взгляд прямо в глаза мог бы пронзить кого другого насквозь, но монарх принял его, не моргнув.
– Так что, Байбаю кранты?
– С чего бы? Политик и коррупция, тоже мне, новость. Все и так всё знают, по крайней мере все, кому положено. Тут шутка не в том, что оружие применили. А в том, что оно не подействовало. Его связали, облили нефтью, зарядили в пушку и выстрелили. А он снова жив-здоров и на коне.
Уже уходящему Советнику, в спину, классическим добиванием на расслаблении, полетело:
– Так кто победит?
– Мы. Но не сегодня. И не в ближайшие четыре года. Нам бы только врать пореже, и помнить, что важнее.
Тишина вернулась, едва дверь за Советником закрылась. Что с ней делал монарх дальше – неизвестно, но занимались они этим долго.