Счастье первой любви. Невыносимое счастье. Можно задохнуться в нем. Перестать дышать. Жить не воздухом, жить этим сладким щемящим чувством.
Продолжение повести Ю_ШУТОВОЙ "Чужие зеркала".
Начало:
Вадим у них семинары вел по спецухе, потом повез их на практику археологическую после третьего курса на Селигер, неолит копать.
Как там красиво было. Лагерь их палаточный прямо на озере стоял. Берег, переходящий в широкую сцену озера, по краям – кулисы камышовые, в прозрачной воде песок такими крохотными дюнами, ногами - как по стиральной доске. Налево пойдешь, - поле колосится, желтые волны по нему катятся, по краю – лес, сосны высоченные, под ними простор, ни бурелома, ни зарослей, идешь как по Колонному залу Дома Союзов. Направо пойдешь, через полкилометра деревня. Там магазин. И столовая колхозная. Это важно. Завтракали в лагере, чай на костре, бутерброды, в общем так себе. Жрать на раскопе хотелось уже через пару часов. Зато потом обед в столовке. Их в лагере тридцать человек, много, а столовка не большая, поэтому кормили их во вторую смену после механизаторов и полеводов, или как они там называются. Им специально готовили, да еще то, что первая смены не доела, тоже голодным студентам отдавали, не жалко. Пюрешка с котлетами и морковной подливой, макарончики по-флотски, не замысловато, но съедобно, и главное, много, добавки – сколько попросишь. Так налопаешься, потом лопатой еле водишь.
Как-то на завтраке Вадим спросил: «Ребятишки, кто рисовать умеет?» Все сразу: «А зачем?» Он: «Стенгазету выпускать будем». Заорали: «Я!» Вадим: «Шутка. Художник нас покинул, - сложил руки на груди, взгляд в небо, пауза пару секунд, - уехал, аллергия доконала. Надо планы рисовать, я покажу. Ну дак, кто?» Руки подняли трое, Катя в том числе. Вадим на нее посмотрел:
- Точно умеешь?
- Художку закончила. Наверное, умею.
- Ладно, художка покатит. Пошли. С вещами на выход.
Вадим отвел Катю в деревню, в клуб, большой бревенчатый дом-пятистенок. Сейчас тут был их экспедиционный штаб. Сюда стаскивались и сортировались все находки с раскопа, здесь жила их шефиня Синицына, баба мелкая ростиком, но железная характером, как и положено археологине, имевшей под началом буйную ватагу студентов. И здесь же жил художник, вечно красноносый и сопливый, как оказалось, от аллергии, парнишка из Мухи. В маленькой комнатушке с одним окошечком, нижняя половина затянута цветастой ситцевой занавесочкой, на двух сдвинутых столах лежали листы миллиметровки с планами раскопа, на тумбочке – электрочайник, под окном – деревянный грубо сколоченный топчан, застеленный стареньким покрывалом.
- Если хочешь, можешь здесь и спать, перетаскивай все свое и живи.
Но Катя подумала, не сто̀ит, будет тут одна, да еще под боком у начальницы. А в экспедиции, как в армии, лучше, подальше от начальства, поближе к кухне.
- Не, я в лагере останусь.
- Как хошь. Вот тебе тогда ключ. После завтрака будешь приходить и зарисовывать. Я покажу как. Все, иди. Пока свободна, завтра придешь.
Два дня Вадим приходил к ней, натаскивал. Показывал, что уже занесено на планы полностью, а что нет, как делать разметку, как зарисовывать находки, как писать экспликацию. Они все это проходили, но там теория, а тут все по-настоящему, по-взрослому, не игра и не тренировка. Она слегка нервичала, старалась. Вадим казался ей взрослым, серьезным дядькой, особенно сейчас, когда на лето отпустил бороду, черную, курчавую, и волосы не стриг, они спадали ему на плечи крупными цыганскими кудрями. Этакий Будулай. Он когда курс у них вел, не либеральничал, на зачете - зверствовал. Ко многим экзаменам проще относились, чем к его зачету, сидели с пацанами в читалке, зубрили, что у кого записано в тетрадках, учебников он не признавал, говорил: «Что я вам давал, то и спрашивать буду».
Но тут, в экспедиции, он был совсем другим, приносил пряники, заваривал крепкий чай, рассказывал ей смешные истории и анекдоты. Она прямо кисла от смеха.
А как он двигался?! Вот он входит, сначала стучит, потом замирает в дверях, одной поднятой рукой опирается о косяк, слегка наискосок перечеркивая своим телом темный проем. Красивый, как в кино. Или курит, небрежно стряхивая пепел в банку из-под тушенки. Даже в том, как он держит сигарету, столько расслабленной грации. Рука его скользит над разложенными на столе планами, дымящийся окурок – между указательным и средним пальцами, мизинец упирается в ее ошибки: «Вот здесь ты напорола, Катюха».
Под конец второго ее «художнического» дня притащил откуда-то гитару и под чаек из граненых стаканов пел ей романсы. Голос у него оказался, - густой баритон, вкусный такой, и агафоновский «Изумруд», ее любимый, звучал так, что катино сердце полезло куда-то вверх, щекоча в горле и пощипывая в глазах.
На третий день он первый раз поцеловал ее.
Целоваться с ним было невыносимо. Невыносимо здорово. Он все делал так, как ей нравилось. Вернее, до этого она и не знала, как ей нравится. Она таяла в его руках, превращалась в мягкий воск, он мог слепить из нее все, что захочет. Она знала, поцелуями дело не ограничится, но это ее не смущало. У нее уже был секс один раз, давно, еще на первом курсе. Новый год, коллективная пьянка в общежитии, дискотека, она танцевала с однокурсником, потом они обжимались в коридоре, потом все было так, как должно было быть: торопливый секс в захламленной подсобке, прямо на полу, на каких-то плакатах. Быстро, больно, никакого удовольствия, никаких воспоминаний. Сейчас все было по-другому.
Вадим был прекрасен. Старый топчан был прекрасен. Прекрасные лучи солнца падали на них, обнаженных. За окошком качались ветки с прекрасными недозрелыми яблоками, желтыми с прозеленью, как луна над озером.
Она смотрела в его глаза, видела там свое отражение, и знала, он ее любит.
Она была счастлива.
Три недели счастья.
В городе они встречались редко. Это было всегда днем. Он вел семинары у очередных третьекурсников первой парой, а потом ловил Катю в буфете и говорил: «Поехали». С факультета они всегда уходили по одному, он ждал ее на остановке автобуса. Вадим что-нибудь придумывал, чаще всего это были ключи от квартиры одного из его приятелей, иногда он приводил Катю к себе домой. У него была жена. И еще дочка. Они жили в однушке в Озерках, снимали, наверное. Девочка была в школе, жена на работе. Все это не имело значения для Кати. Она хотела быть с ним. Она знала, что он любит только ее, так же сильно, как и она сама.
А жена? Ну поженились еще студентами из-за ребенка, такое часто бывает. Женится ли Вадим на ней? Этот вопрос Катя старалась не задавать себе. Боялась услышать отрицательный ответ. Но не проговаривая даже про себя, надеялась, разведется и женится. Такое тоже часто бывает.
Во вторые выходные марта Вадим пригласил ее на день рожденья. Вовсе не ее одну. Там должна была собраться целая толпа, уж праздновать, так праздновать, тридцатник все-таки, юбилей. Там, - это на их даче в Комарово.
- Катюх, только ты возьми с собой паренька какого-нибудь. Не люблю, понимаешь, когда за столом одни повизгухи собираются, да и с кем вы плясать будете, одного меня на всех не хватит. Поэтому главное требование юбиляра: все приходят парами, девки приводят кавалеров, парни – подружек. Имею я право на деньрожденскую блажь?
- Ладно, найду кого-нибудь. Если тебе лишние рты за столом нужны.
- Ничего, прокормим.
Кого позвать, Катя не знала, перед ребятами с кафедры светиться ей не хотелось, перед общежитскими приятелями тоже. Выручила, как всегда, Лолка. Они тогда как раз переживали очередной приступ дружбы, причем такой тесной, что про свои отношения с Вадимом Катя ей все рассказала. Хотелось похвастать, какая у нее светлая любовь случилась. У Лолки ничего такого и в помине не было. Такого вообще ни у кого быть не может.
Подруженция сказала, что предоставит Кате кавалера во временное пользование, но в качестве платы за прокат, тоже поедет с ними как пристяжная лошадь: «Хорошо пожрать хочется, не могу такое пропустить». Они, как обычно, сидели на мели, профукали стипендию и теперь кормились геркулесом, сваренным на воде, даже без масла. Отказать было невозможно. А тут еще так вышло, что кавалер этот, Дима, и сам уже приглашен, потому что он вадимов приятель, и в качестве подружки на мероприятие собирался позвать Лолку. В общем все перепуталось, кто из них коренная, кто пристяжная, решили, что поедут втроем и плевать на взбалмошные требования старичка-юбиляра.
Тусовка вышла классная. Дача была большая и плохо протопленная. Стол накрыт как всегда сумбурно, кто что принес, но обильно. Знакомились все сами, с кем рядом сядешь, с тем и знакомишься, с тем и выпиваешь.
В Комарово лежал снег.
Подняв первые тосты и утолив первый голод, выперлись на улицу играть в снежки. Кое-кто раздобыл старые лыжи и поехал покататься, пока не стемнело. Кто-то приволок санки, и за неимением горок парни стали катать девчонок, те с визгом валились в сугробы. Потом мокрые, с красными руками и физиономиями вернулись в относительное тепло, продолжили пьянку. Были танцы, были и песни хором под аж две гитары.
Жена Вадима, а она там естественно была, быстро уехала, наверное, из-за ребенка. Лолка куда-то провалилась, и Катя осталась в этой шумящей толпе с Димой. Сидели рядом, разговаривали, с ним было интересно. Сам он почти не пил, хлопнул рюмку водки за первое здоровье хозяина праздника, а потом перешел на кем-то принесенный компотик, жиденький, кисленький, едва розовый. Но Кате в стакан регулярно подливал ркацители. Уехали они вдвоем на последней электричке. Кто-то к этому моменту уже свалил, а остальные решили остаться ночевать на этой даче, человек пять уже дрыхло по разным углам. Так что уезжали они одни. А потом Дима провожал Катю до общаги и на метро уже не успевал. Не выгонять же человека ночью на улицу. Она привела его в свою комнату. И тут оказалось, что Лолки нет. Они попили чаю, и понимая, что сейчас окончательно срубится, Катя спросила:
- Ты спать хочешь?
- Да не особо.
Ага, спать он не хочет, вон глаза уже совсем китайские, хоть спички вставляй, бодрится, знамо дело, дурачок.
- А я все, сейчас на лету засну. Ты это… Ты на мою кровать ложись. А я – на Лолкину. Все, спокойной ночи.
И бухнулась в койку лицом к стене, даже не раздеваясь. Спал он на ее кровати или всю ночь так и просидел, а с него станется, она не знала. Не ранним утром, когда проснулась, Диму уже не застала. Ушел. На столе лежал листочек из тетради, на нем было написано: «Спасибо» и нарисован букетик условных цветов.
Хреново было то, что как только появился Дима, Вадим сразу как-то отошел в сторону, перестал устраивать эти их свидания в чужих квартирах, а уж к себе и подавно больше не привозил. Она пыталась с ним поговорить, он что-то мямлил, типа занят, дочь болеет, переезжают, ремонт делают. Всегда находилась причина. Катя была уверена, отговорки, на самом деле это как в песне, как его там…трам-пам-пам… третий должен уйти… Благородная чушь. Пусть бы Дима ушел, а Вадим остался. Она злилась на них обоих, грубила Диме, упрашивала Вадима, плакала, как полагается, ночью, жалея себя. Нажаловалась на несчастную долю Лолке. А та и сказала: - «Никакого благородства. Попользовался тобой всласть, а надоела, он тебя под дружка подложил. Чтоб добро не пропадало».
Жестко. И не правда! Это Лолка от зависти.
Катя обиделась. На всю оставшуюся жизнь. Даже в другую комнату переселилась, поменялась с кем-то. Лучше будет жить в трехместной, чем в двушке с этой стервой.
Продолжение повести "Чужие зеркала" на Дзен:
Свадьба - портал в новую жизнь
Ему нужно только одно: чтобы Катя жила в его сторону
Или ищите на полке Ю_ШУТОВОЙ в БИБЛИОТЕКЕ сайта Игры со словами и смыслами.
На Дзен есть и другие тексты независимых авторов Ю_ШУТОВОЙ и ИВАНА КАРАСЁВА:
Я летела. Именно летела, а не падала