Однако Абулхаир-хан действовал на свой страх и риск, не спрашивая согласия остальных казахских ханов, султанов и старшин. Для реализации своего плана он привлек своего старого товарища Алдар-батыра. Последний видя, что его вооруженная борьба с Россией окончательно зашла в тупик, взялся помогать хану. Летом 1730 г. он прибыл в ставку Абулхаира, находившуюся на р. Иргиз, возможно, в бурзянских вотчинах, уступленных им хану.
Неизвестно, о чем беседовали главные политические деятели и полководцы двух народов, однако 8 сентября 1730 г. из-под их пера вышло письмо на имя императрицы Анны Иоанновны следующего содержания: «Наше заявление к Вашему величеству состоит в том, что с подданным Вам башкирским народом, который находится за Уралом, у нас близких отношений не было. Желая быть совершенно подвластным Вашему величеству, я посылаю своего посланника вместе с Вашим подданным Алдарбаем. Этот Алдарбай требовал посланника от нас к Вашему величеству, и поэтому, мы Абулхаир-хан, с подвластным мне многочисленным казахским народом Среднего и Малого жузов, все преклоняемся перед Вами, являемся Вашими слугами и все вместе с простым народом желаем Вашего покровительства и ожидаем Вашей помощи, чтобы с подданным Вам башкирским народом, находящимся за Уралом, жить в согласии» [КРО. С. 35.].
Письмо было написано так, что вся ответственность за важнейшее решение в жизни казахского народа перекладывалось на Алдар-батыра, который якобы буквально заставил Абулхаир-хана принять русское подданство. Без сомнения, это было лукавством. К 1730 г. джунгары не представляли для казахов смертельной опасности. В это время они сами ввязались в войну с империей Цин, а уже в 1755–1759 гг. Джунгария прекратила свое существование под ударами маньчжуро-китайских войск. Поэтому нельзя сводить стремление казахского хана вступить в русское подданство лишь к необходимости защиты своих улусов от башкирских набегов и тем более к давлению со стороны Алдара. Для полного прекращения распрей казахам нужно было всего лишь откочевать на свои земли к югу от башкирских вотчин. Однако это не входило в планы Абулхаир-хана, задумавшего, вероятно не без подсказок Алдар-батыра, серьезное политическое предприятие.
Абулхаир-хан среди всех среднеазиатских правителей был наиболее «вестернизированным». Он много лет жил среди башкир Уфимского уезда, был знаком с административной системой России и не понаслышке знал о силе русской армии, с частями которой неоднократно скрещивал оружие в ходе башкирского восстания 1704–1711 гг. Вероятно, под впечатлением своих наблюдений он и решил трансформировать казахское общество и, главное, географически сместить казахские жузы – Младший и Средний – поближе к границам Российской империи. И. В. Ерофеева пишет: «Многочисленные размышления над этими проблемами постепенно привели хана к безрадостному выводу о значительном отставании казахских жузов в военно-техническом, институциональном, технологическом и прочих отношениях как от могущественного северного соседа, так и от некоторых других, менее крупных центрально-азиатских государств» [Ерофеева И. В. Указ. соч. С. 223.].
Переходя под протекторат Российской империи, Абулхаир-хан рассчитывал укрепить и централизовать ханскую власть в казахских жузах, причем «особенно благодатную почву для ассоциативных размышлений и разного рода умозаключений предоставил Абулхаиру исторический прецедент феноменального усиления личной власти и возвышения международного престижа калмыцкого Аюки-хана, находившегося под российским протекторатом…» [Там же. С. 225.]. Феномен «приволжского самодержца» убедил его в необходимости ускоренной модернизации властных отношений в казахской степи. Следует сказать, что еще в 1726 г. Абулхаир-хан с помощью башкирского купца Максуда Юнусова, торговавшего в Бухаре, отправлял в Санкт-Петербург послание, в котором выражал желание «быть под протекциею» России по примеру волжских калмыков, владений хана Аюки [Аполлова Н. Г. Присоединение Казахстана к России в 30-х гг. XVIII века. Алма-Ата: Изд-во АН Казахской ССР, 1948. С. 195.]. Тогда дипломатическая миссия не увенчалась успехом. Поэтому через несколько лет казахский хан нашел более весомого и влиятельного помощника в лице Алдара Исекеева.
Взявшись за дело, башкирский батыр доставил казахских послов Сеиткула Куйдагулова и Кутлумбета Коштаева к уфимскому воеводе Бутурлину, а 1 августа 1730 г. все они в сопровождении еще двух известных башкир Кара-Табынской волости Таймас-батыра Шаимова и Кидрас-тархана Муллакаева отправились в Москву. Императрица Анна Иоанновна подписала указы о принятии казахов в русское подданство и приказала снарядить ответное посольство к казахам, во главе которого был поставлен «переводчик ориентальных языков» татарский мурза Мамет Мамешевич Тевкелев (после крещения – Алексей Иванович) [По устной информации покойной Н. Ф. Демидовой, крестным отцом Тевкелева был автор проекта Оренбургской экспедиции И. К. Кирилов, поэтому мурза взял себе отчество Иванович.].
Русскому посольству, прибывшему 4 июля 1731 г. в Уфу, Алдар-батыр сообщил, что Абулхаир-хан ждет их между рр. Иргиз и Тургай. 26 августа миссия отправилась в ханскую ставку в сопровождении 10 солдат, 10 уфимских дворян, 10 казаков и более 100 башкир, в числе которых были самые известные тарханы и батыры Таймас Шаимов, Хожамыш Бекхужин, Уразай Абызанов, Кидрас Муллакаев, Шима Калтырчаков, Куджаш Рахмангулов, Ака Камакаев, которые взялись помогать Алдар-батыру в его предприятии. Следовательно, они полностью разделяли планы последнего. Хотя многим из них затем придется об этом пожалеть. Например, упомянутый выше башкир Барын-Табынской волости Уразай Абызанов в 1736 г. с возмущением заявлял В. Н. Татищеву: «Вам, господин генерал, известно, что Чебаркульская крепость [Ныне г. Чебаркуль Челябинской области. ] построена на моей земле. Мои хоромы разломаны и в крепости перенесены, все мои сенокосы взяты, а ныне пристанища не имею…» [Цит. по: Буканова Р. Г. Города-крепости юго-востока России в XVIII века. История становления городов на территории Башкирии. Уфа: Китап, 1997. С. 113.]
По прибытии на место Тевкелев сделал неприятное открытие, что Абулхаир-хан принял русское подданство без согласия других ханов, султанов и старшин, совершив, по сути дела, отчаянную авантюру. 7 октября в присутствии казахской знати была зачитана царская грамота, после чего возбужденная толпа хотела убить русского посла. На съезде казахской знати 10 октября 1731 г. разъяренные старшины спросили у Абулхаир-хана о причинах принятии им русского подданства, на что тот ответил: «он, хан, только имя носит ханское, а воли над подданными не имеет (…), он, хан, не имеет себе оборонителя и изобрал лутчее есть, иметь подданство великого монарха…» [КРО. С. 63.]. После этого Абулхаир-хан, Букенбай-батыр, Исет-батыр, Худайназар-мурза и еще 27 знатных старшин присягнули императрице, поклявшись на Коране. Другие казахи, которые отказались присягать, решили убить Тевкелева. Они устроили на него настоящую охоту, но башкиры, находившиеся в конвое, отчаянно защищали посла во время всего периода пребывания в казахских улусах.
В отчаянный для дипломатической миссии момент из Башкирии выступил отряд, насчитывавший 1 тыс. чел., и совершил нападение на Средний казахский жуз. Было убито 40 и захвачено в плен 100 чел., отогнано 2 000 лошадей. Этот набег был наглядным свидетельством того, что далеко не все башкиры были согласны примиряться с казахами и отдавать им свои земли. Мало того, столь крупный набег, возможно, был организован с определенным умыслом. Скорее всего, он ставил целью вызвать возмущение казахов, чтобы те убили А. И. Тевкелева и всех башкирских старшин, ему помогавших. Гибель миссии неизбежно перечеркнуло бы все усилия Абулхаир-хана по присоединению Казахстана к России. В сердцах хан изрек: «…киргис-кайсаки есть многие добрые люди, а года два или три придут и все в постоянство; а башкирцы-де, сколько лет в подданстве российском, и тут-де пакости делают» [Там же. С. 82–83.].
17 декабря 1731 г. состоялась историческая беседа между Тевкелевым и Абулхаир-ханом, которая собственно и положила начало Оренбургской экспедиции и, как следствие, дала толчок башкирскому восстанию 1735–1740 гг. Во время разговора о выгодах транзитной торговли между Россией и ханствами Средней Азии мурза как бы невзначай предложил построить в устье р. Орь крепость, «в которой бы ему, хану, зимовать со всем ево домом» и от которой «киргис-кайсаки будут находиться в немалом страху» [КРО. С. 62.]. Хану чрезвычайно понравилась эта идея, а в Коллегию иностранных дел полетела депеша о согласии хана на строительство крепости, которая впоследствии получит название Оренбург. С. У. Таймасов делает вывод, что «автором идеи строительства Оренбурга был не Кирилов, а Тевкелев» [Таймасов С. У. Башкирско-казахские отношения в XVIII в. С. 157.].
В 1732 г., когда Тевкелев по-прежнему находился в «Киргис-кайсацкой орде», в Коллегии иностранных дел уже рассматривалось его донесение, в котором дело представлялось так, что Абулхаир-хан сам «просил е. и. в., чтоб милостиво указать соизволила на устье р. Орь, где впала в р. Яик, зделать крепость…» [КРО. С. 96.]. Самое главное, что идея, озвученная А. И.
Тевкелевым, окончательно и бесповоротно закрепилась в мыслях столичной бюрократии. Теперь казахское подданство и основание крепости на р. Орь рассматривались как взаимосвязанные вопросы, которые якобы нельзя было осуществить один без другого. Интересно, что ни у Тевкелева, ни у Абулхаир-хана не возникла даже тень сомнения относительно законности строительства крепости в башкирских вотчинах. И, самое главное, они почему-то не задумались о возможных негативных последствиях подобного решения. Вероятно, они решили, что одного согласия башкирской знати достаточно для реализации подобного мероприятия. Однако у башкирского народа на сей счет было иное мнение.
Если интерес Абулхаир-хана в принятии русского подданства понятен, то какова была в этом деле выгода для Алдар-батыра? Как объясняли в Москве сотрудникам Коллегии иностранных дел Алдар Исекеев и его спутники, «им, башкирцам, польза в том та, что ежели оные казацкие народы всемилостивейшим указом е. и. в. в подданство приняты будут, то они, башкирцы, могут жить в покое, и от них, [казахов], башкирцам разорения и нападку не будет, и от них, башкирцев, взятые казаками ясыри возвращены будут» [Цит. по: Ерофеева И. В. Указ. соч. С. 258.]. Однако абсолютная искренность слов башкирских посланцев вызывает сомнения. Исходя из логики и контекста политической обстановки, сложившейся в Башкирии, они должны были потребовать от правительства возвращения занятых казахами башкирских земель, а потом уже обсуждать условия подданства последних. Тем более, что подчинение разных народов одной короне никогда не было панацеей от взаимной вражды, особенно, когда это касалось вопроса земли. Бесконечные башкирско-калмыцкие междоусобицы XVII–XVIII вв. были тому ярким примером, а последующие кровавые столкновения между башкирами и казахами в 1755–1756 гг., спровоцированные самими же властями, станут еще более убедительным тому подтверждением.
Салават ХАМИДУЛЛИН
Продолжение следует...
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!