Явление 47. Катерина навещает сестру.
Катерина кралась между могил, стараясь не греметь содержимым своей авоськи. В ней было: две бутылки «Столичной», банка шпрот, банка бычков в томате, буханка бородинского хлеба, небольшой шмат соленого сала, позеленевшего от чеснока (Марфа готовила), банка домашних солений, две бутылки медового пива, пачка импортных сигарет «Монтана», упаковка спичек, толстушка «Комсомольской правды» и походный набор рюмок в кожаном футляре.
На ней был спортивный костюм простого кроя с тремя лампасами и высокие кеды, а длинная коса с медным отливом сочилась из-под чёрной кепки с орлом и величавой надписью USA.
На пояс она закрепила красный перочинный нож своего отца.
Ей казалось, что кладбище зовёт ее, но приём был просто обескураживающим - никто ее здесь не ждал.
Наконец, перед ней раскрылась небольшая лужайка с тремя голубыми елями, под которыми покоилась, среди прочих, ее сестра. Над могилой возвышалась белоснежная статуя девушки с крыльями в человеческий рост.
- Здравствуй, моя хорошая. Это я. Ну как ты тут? - спрашивала она, выкладывая содержимое авоськи на столик, - Прости, я без цветов сегодня. Честно говоря, не подумала даже, - усмехнулась Катерина.
Постояв немного в ожидании ответа, она расстелила газету, достала нож, открыла поочередно соленья, шпроты и бычков. Отрезала пару кусков хлеба и несколько пластинок сала. Пиво и одну бутылку водки убрала под лавку в тень. Открыла пачку сигарет, вскрыла упаковку спичек, отложила в сторонку весь мусор, а сигареты положила на лавку справа от себя.
- Да, девочка моя, никогда не знаешь когда понадобится фамильный склеп, - с тоской заметила Катерина поводя глазами вокруг, - Знать бы это тогда, ещё до мамы, сейчас вы все трое бы у меня нарядно лежали в ряд, - глаза ее заблестели.
- А теперь улеглись кто куда, а у меня, поди, печень-то одна всего, не находишься к вам ко всем.
Она оторвала кусочек газеты, вытерла ею лезвие ножа, сложила его и раскрыла вилку. Деликатно положила ее зубьями на край банки со шпротами.
- Надеюсь… - запнулась она, - Я очень надеюсь, что…
Не закончив мысль, она откупорила бутылку, налила водку в походный стаканчик.
- Я просто надеюсь, короче, - улыбнулась Катерина, и сделала первый залп.
Примерно пятьдесят минут и одну бутылку водки спустя, она услышала позади себя мужской голос:
- Сочувствую, доченька.
Катерина не поверила своему счастью. Кто-то пришёл.
- Папа? - с радостью обернулась она.
- Бог с тобой, дочь. Отец твой нынче покоен, - удивился стоявший позади неё пожилой мужчина, уже почти старик.
- Вы кто?
- Меня Захаром зовут. Ты не бойся меня, я тут за брошенными могилами присматриваю.
- А наша могила не брошенная, - гордо возразила Катерина.
- Дык я знаю, доченька! - улыбнулся Захар, - По ней же не видно разве?
- А чего тогда вы здесь? - спросила она, слегка стесняясь.
- Одиноко здесь. Кладбище ведь, знаешь, событиями-то небогато. Лежат все и лежат, ничего не делают.
- Вот ещё б они чего делали!
- Увидел тебя, решил поздороваться, сочувствие выразить. Ты ведь Катерина?
- Вы откуда знаете?
- Помилуйте! Вы, чай, девушка в городе известная.
- Да? Ну так присаживайтесь, за знакомство выпьем.
- Право, неловко.
- Да ну бросьте. Смотрите, какой мне шикарный набор походных рюмочек в наследство достался!
- Славный.
- Вот, хлебушек возьмите, макайте его прямо туда, к бычкам. Я люблю их, вкус детства, когда у отца положение попроще было, да денег поменьше, каждая такая баночка была праздником.
- Я, Катерина Валерьевна, те времена хорошо помню. Огорчает, что наши дети их забыть не могут.
- Ну а что, мы же все это вместе с вами пережили, с родителями нашими.
- Ну это вы ещё слава Богу не застали то время, когда ваши бабушки с дедушками отдавали нам свой кусок хлеба, размером не больше спичечного коробка, а сами шли на смену голодными.
- Это правда, не довелось. Теперь уж чего об этом думать, другие времена пошли. Давайте за счастье выпьем, дядя Макар.
- Захар, - добро улыбнулся он, - Дай тебе Бог, хорошая ты, доченька, добрая.
- Уже не доченька больше. И не дочь, и не сестра, а так - дворняжка беспризорная, - и махнула в рот стопку водки.
- Была, есть и будешь, - махнул он вслед.
- Не-а, конченая мы семейка, и я, наверное, тоже.
- Глупости говоришь, - сердито сказал он, - Думаешь, родители твои там ждут-не дождутся, пока рядом уляжешься?
- Наверное, нет.
- Конечно, нет! - подчеркнул он, - Выброси это из головы.
- Я надеюсь, скоро спросить их об этом.
Захар с ужасом посмотрел на неё:
- Ты чего это, дуреха? Руки на себя наложить вздумала?! - вскочил он.
- Да нет же, - рассмеялась Катерина, - Я просто напьюсь сейчас до беспамятства и мне Оленька привидится. У меня к ней вопрос важный есть. Хорошо, что вы пришли, вы мне содействие должны оказать, поскольку за этот час здесь я поняла две вещи: во-первых, одного пузыря мало, а во-вторых, я в одиночку пить не могу.
Захар внимательно слушал ее.
- Мы сейчас с вами на двоих этого негодяя приговорим, - бахнула Катерина вторую бутылку на стол, - Потом намертво зашлифуем пивом, а там глядишь и Оленька проявится, - открыла она бутылку, - А если нет, - пригрозила она, - Я куплю ящик самого дешевого пойла, капельницу, принесу сюда патефон, и по вене себе пущу все десять литров, в песнях и плясках.
- Тебе какая знахарка такой дури в голову натолкала? Сатану бы вызвать, да лицензию у этой стервы отобрать!
Катерина рассмеялась.
- Не поверите, дядя Захар! Это я у одного батюшки на Ласточкином острове подглядела.
Рюмки неожиданно оказались заполнены по верхней кромке.
- За вас, дядя Захар, - объявила Катерина и плеснула водку в рот.
Захар поставил свою рюмку на стол:
- Погоди, доченька, расскажи мне. Что ещё за батюшка, что ты у него подглядела? - по всему было видно, что он озабочен не на шутку.
- Отец Григорий, из церкви Иоанна Кронштадтского, он меня крестил маленькую. Судя по тому, что говорит, он на Ласточкин остров плавает, напивается там до беспамятства, да к покойникам мосты наводит. Как вам такое? - Катерина расхохоталась, налила себе ещё рюмку, выпила и закончила, наконец, мысль, - Хороша побасенка, а? Он вот тоже, между прочим, могилки там прибирает брошенные. Вам, поди, такая наука тоже не впервой, а? - хохотала Катерина, схватив бутылку.
Захар надавил на бутылку сверху, прижав к столу.
- Ты понимаешь, что околесицу несёшь?
Катерина пожала плечами:
- Кому как.
- Что будет, если я тебе своих бредней поведаю? В вытрезвитель не сдашь?
- Тьфу ты, дядя Захар, ты что, - Катерина присела на лавку, и продолжила, за наполнением рюмок, - В наше время каждый имеет право на околесицу, - и объяснила, - Экология-то вон какая. Говно, а не экология.
- Я иногда разговариваю с твоей сестрой.
Катерина вскинула брови.
- Настенька рассказывала, мол, старик какой-то Олечкину могилу посещает, и словно разговаривает с кем-то… стало быть, про вас речь была?
- Стало быть так, доченька.
- Не называйте меня доченькой. Я нынче самостоятельная единица, ничейная.
- Воля ваша, Катерина Валерьевна.
- Что же вам сестра моя рассказывает? Она сейчас здесь? Вы знаете, кто убийца?
- Нет, этого мы не знаем. Она не видела лиц, не слышала голосов, ее привезли в лес, они долго шли, а потом они просто прострелили ей затылок. Вот все, что ей запомнилось. Резкая боль в голове и все, и темнота.
- Как мне увидеть ее?
- Я не знаю, Катерина Валерьевна. Она привиделась мне во сне, привела сюда - не угомониться ей никак, не упокоиться. До чего шабутная душа!
- Ну а что вы хотите от мертвого подростка?
- Моя воля, Катерина Валерьевна, в том, чтобы детей не хоронить.
- Вы меня трезвеете своими речами, все мои старания насмарку.
Старик промолчал в ответ.
- Так а что же, - наполняя рюмку задумалась Катерина, - Поделитесь опытом, как побыстрее себя до кондиции довести, чтоб Олечку увидеть поскорей?
- Бог с тобой, милая. Не пью я, с роду этого дела не любил.
- А как же вы Оленьку видите?
- А я и не вижу. Я только слышу ее голос в голове. Иногда, бывает, во сне приходит повидаться, но я что во сне, что наяву трезвый.
- Странно получается. У всех по-разному?
Старик пожал плечами.
- В том и соль, Катерина Валерьевна, что когда ты одинок, шизофрению от потустороннего не отличить. Знаете, поди, что убогие в голове голоса слышат, а те им велят всякое? Я поначалу думал, что пора мне в лечебницу, пока беды не натворил. А Ольга Валерьевна возьмёт да и расскажет что-нибудь из биографии своей, да как вы жили, да какая у Марфы стряпня ладная - откуда ж такому в голове моей взяться? Вынужден был-с к дому вашему приглядеться, соседей поспрошать, как да что, и все сошлось, что Олечка говорила. Один-к-одному. Окончательно Матвей все сомнения сам развеял.
- Вы не против, если я ваши повести водкой запивать буду? - и, подумав, добавила, - Время идёт.
- Извольте, Катерина Валерьевна. Так вот, говорит мне однажды Ольга: мол, иди в воскресенье на базар по утру, Матвей там будет рыбками торговать. Подойди, говорит, да про ремесло слесарное речь заведи, а потом как бы невзначай спроси его, как старый напильник к прежнему состоянию вернуть. Сказано-сделано.
- Матвей разведением рыбок не увлекается нынче. Завязал.
- Дык! Известное дело! Потому и завязал. Да ты послушай, прихожу я к нему и, невзначай, мол:
- Милейший, а гуппи в какую цену?
- По пятерке за штуку отдам.
- По пятерке! Господи помилуй, да за трёшку я такой рашпиль шикарный в хозтоварах отхвачу, а тут за гуппи несчастную пятак!
- Вот ещё: между рыбами и напильником выбирать.
- А куда деваться? Мой-то совсем старый стал, хошь-не хошь, а без напильника в доме никак.
Матвей задумался:
- Есть очень неплохой способ вернуть старый напильник к жизни.
- Это какой же?
- Ложишь инструмент на десять минут в десятипроцентный раствор серной кислоты, затем скребёшь его хорошенько стальной щеткою, а там уж дело за малым: основательно промываешь в растворе каустической соды, затем горячей водой с мылом, а там - высушить и готово.
- Спасибо, - я, ошарашенный, как стоял, так развернулся да пошёл. Он кричал мне вслед: "Погоди, а как же гуппи! Хоть одну возьми, старый чорт!"
- Потрясающе, - заявила Катерина, опираясь подбородком на руку.
- Мне в тот момент совершенно точно ясно стало, что я умом не повредился-с. Вы себе не представляете, Катерина Валерьевна, какая это радость.
- Да чего уж.
- Рассказывал он рецептик Оленьке, видать, а та меня к нему и отправила - убедиться.
- Она маленькая всегда возле него крутилась, пока он работал. Отца-то не было - вечно на службе, не хватало ей, видать. Вот и крутилась хвостиком возле Матвея. Достанет его - прикрикнет на неё, а она отскочит как собачонка, да сразу по новой приставать начинает. Мы ж родные им, коли своих Бог не дал. Они нас с Олей с пелёнок выпестовали.
- По всему видно, люди они хорошие.
- Встретились б пораньше, глядишь, иначе все сложилось, своими бы обзавелись.
- Оленька этой темы не касалась.
- Да откуда ж ей знать! Кто ей, мелюзге, скажет что нянька муженёчка топором порубить изволила, да полжизни по тюрьмам чалилась.
- Вот оно как. А Матвей?
- А Матвей тоже недалеко ушёл. Отслужил в армии, вернулся, а девушка его с другим дружбу водит, из соседней деревни, да чуть не замуж собирается. Снарядили они гужевую повозку, загрузились в неё толпой, да поехали мщение устраивать. Битва была не за жисть, а насмерть, видать. Женишка кто-то ножом пырнул, Матвею голову проломили штакетом, да и все в таком роде. Отлежался он в больнице, головушку свою буйную поправил, а как выписался - ему сразу же ласты завинтили и на нары. За тяжкие телесные.
- Больно вы кучеряво изъясняетесь, Катерина Валерьевна, как блатная.
- Эх, дед Захар, да как ж вы так - русский человек да фени совсем не знаете?
- Куда уж мне - всю жизнь счетоводом в театре проработал. Да и не больно-то и русский, видать, - подмигнул он ей.
- Еврей?
- Куда ж без них.
- У Матвея кореш на зоне был, тоже еврей. После отсидки потерялась связь, а Матвей на воле чем себя занять не нашёл, окромя как пить начать. Много лет спустя встретил он того кореша, тот его привёл в чувство, на службу пристроил столяром на мебельную мануфактуру, а там и Марфа уборщицей подвязалась. О карьере стряпухи мечтала. Да кто ж её, сидевшую, до кормушки допустит.
- Как же они к вам попали?
- Так и попали. По объявлению о поиске кухарки Марфа прискакала, а как череда садовника пришла - так и Матвей нарисовался.
- Как же ваш батенька двух сидельцев к детям допустил?
- Никогда об этом не задумывалась. А можно и у папиной могилки накушаться, да самолично у него спросить.
- Право, Катерина Валерьевна, затея ваша мне не близка.
- А мне что думаете - в удовольствие это все? - хмыкнула она, залихватски подхватив бутылку, - Я хоть в отличницах-то не ходила, а поди девка прилежная, у меня руки к рюмке не приспособлены, видите?
Катерина скрючила пальцы перед лицом Захара, громко рассмеялась, запрокинув голову, и, воспользовавшись моментом, сцедила рюмку в рот.
- Дай тебе Бог, милая, дай тебе Бог, - с сомнением осматривая ее сказал Захар.
- Дай мне Бог патефон! - рассмеялась Катерина.
- Может быть, нам вместе к отцу Григорию на Ласточкин остров сплавать?
- Если говорить нет, то столько безумства можно пропустить! Словно и не жил. Я, знаете, люблю иной раз, например, без денег из дома выйти. А чего: в магазин не надо, дома все есть, зачем мне деньги? А вот коли понадобится чего позарез, пойди ж ты выкрутись да раздобудь!
- Ну и как? Шибко весело?
- Вообще-то не очень, - посетовала Катерина, - Мне в любых магазинах что угодно в долг дают, под честное слово. Однажды с подружкой поспорила, что с авторынка на машине уеду, без гроша в кармане.
- И чем же кончилось?
- Чем-чем? Не поехала я никуда, я ж боюсь.
- А машина?
- Да машину-то без проблем отдали, сказала завтра деньги привезу, машина больно люба. А знаете почему?
- Почему? - улыбнулся Захар.
- Да потому что я! - ударила себя в грудь Катерина, - Катерина Валерьевна Тимофеева!
- Я учту, Катерина Валерьевна. Кто в споре-то победил?
- На ничьей сошлись.
- Пойдемте-ка к выходу. Я поймаю для вас таксомотор.
- Только я домой не хочу.
- Как не хотите? Отлежитесь, в себя придёте.
- Кому я там нужна-то? Домой решительно не хочу.
- Зачем же вы так, они вас любят. Кого им любить, окромя вас? Тоже, поди, нет никого. Наверняка ждут вас, тревожатся.
- Отвезите меня к маяку лучше.
- Что вы там делать будете?
- Душой отдыхать. Маяк он ведь олицетворение добра, света. Когда на душе плохо, всегда приезжаю туда, заберусь повыше, да на воду смотрю.
- С верхнего яруса вид прекрасный, это верно.
- Панорама, свобода - так хорошо!
- Я там в котельной служу, с тех пор как на пенсию вышел.
- Никогда вас не видела.
- Так я ж в котельной, - улыбнулся Захар.
- А где она?
- Видели пристройку с трубой на заднем дворике со стороны парка? Вот, это она и есть, котельная. Меня там всегда найдёте.
- Как удобно. Только давайте договоримся: вы меня туда отвезите, а поищу я вас как-нибудь в другой раз.
- Не слишком ли вы пьяны для поездки в Маяк?.
- Я взрослый человек, что хочу, то и буду делать, и сейчас же поеду в Маяк!
- Негоже вам сейчас по ресторанам шляться, Катерина Валерьевна.
- А я шляться и не собираюсь! - гордо возразила она, и, опустив глаза, добавила, - Я буду кутить.
***
Ресторан «Маяк» располагался на холме, у подножия которого был разбит парк. Таксомотор высадил Катерину с Захаром у входа. Она поспешила расплатиться с водителем, и взглянула на здание.
Белое, двукрылое, уставленное колоннами, оно торжественно красовалось перед ней горделиво стремясь ввысь капителью со шпилем.
- Пойдём со мной? Компанию составите, хоть соку березового выпьете. У них всегда есть.
- Спасибо милая, куда мне в таком виде по ресторанам ходить, да и устал я. Пойду к себе в каморку, журнал заполню.
- А вы это, - стесняясь спросила Катерина, осматривая старика, - Вам жить-то есть где?
- Есть, доченька, - соврал старик, - Иди, веселись. Коли надо будет чего, заходи на огонёк - у меня в котельной он всегда есть.
- А знаете, дед Захар, - задумалась вдруг Катерина, - Ваша улыбка так выдаёт в вас хорошего человека.