Зима началась сразу, без предупреждения – утренние заморозки и мокрые снегопады ноября не в счет. Утром Ольга увидела в окно совершенно белый двор, засыпанный мягким, пушистым снегом, выровнявшим все пространство. Ни кочки, ни бугорочка, только кусты хризантем приподнимались над гладким покрывалом да ветки деревьев склонялись до самой земли, местами касаясь безупречной чистоты покрова. В довершение идеальной картины между веток, покрытых снегом, точно ватой, проглядывало совершенно чистое синее небо. Не было ни одной краски, которая содержала бы какой-то оттенок – во всей природе сейчас преобладали две: белая и ярко-синяя.
Ольга чувствовала перемены в себе все больше. Она разговаривала с дочкой, рассказывала, как они будут гулять по снегу, лепить снежную бабу. Конечно, эти разговоры она вела, когда была одна дома, при матери не разговаривала. Дома сидеть было невмоготу, и Ольга выходила на улицу, метлой отметала снег с крыльца, убирала его от стекол окон. Мать ругала ее, но Ольга посмеивалась и напоминала ей:
- А ты не помнишь, как я родилась? Откуда тебя увезли в роддом? Прямо с поля!
- Что ты сравниваешь? Время было такое, - отмахивалась Евдокия.
- Мама, женщина всегда была женщиной, - поучала Ольга, - мы в медучилище проходили, что в те времена, когда женщины рожали дома или в поле, была огромная смертность среди женщин и младенцев. Так что то, что я родилась, скорее исключение, чем закономерность!
- Ох, и грамотные вы стали! – вздыхала Евдокия. - И в наше время в поле не рожали, бывало, конечно, что дома, так все равно вызывали акушерку. А с тобой просто получилось так, я не рассчитала... А все-таки поберечься надо, послушай мать!
- Хорошо, хорошо, мама, - Ольга обняла мать, прижалась к ней.- Мам, - помолчав, начала она, - а рожать не страшно?
Евдокия улыбнулась: вечный вопрос тех, кто еще не рожал.
- Страшно, когда ждешь этого, а потом, когда начинается, просто хочешь, чтоб побыстрее кончилось. Зато сколько счастья, когда тебе подают сверточек, а в нем такое крохотное и такое родное...
Евдокия на минуту задумалась. Она родила бы еще, может, и не одного, но так сложилось, что рожать было не от кого. Правда, в селе есть такая, что родила троих, от разных мужчин. Первые двое родились от заезжего тракториста, который искал колхоз побогаче, и Полина Смирнова приняла его на квартиру. Он прижился, пять лет прожили, не регистрируясь в сельсовете, родились двое детей – сын и дочка, а он поехал дальше искать лучшей доли. Потом к ней стал ездить из соседнего села шофер, Полина родила еще одного сына. Всем дала одно отчество - по первому отцу - и свою фамилию. Как обычно, в селе посудачили да и перестали. Так же, как и о Евдокии. Теперь вот судачат об Ольге...
Перед Новым годом Ольга получила декретный больничный лист. Врач, которая его выписывала, сказала ей:
- Тебе нужно приезжать каждую неделю на прием, но это очень трудно будет, поэтому я позвоню твоему фельдшеру в село – она опытная акушерка, пусть она понаблюдает тебя. А придет срок – приезжай.
Ольга пришла к Федоровне, подала ей обменную карту и виновато сказала:
- Вот... к вам направили...
Фельдшер взяла карту и произнесла:
- Вот и хорошо, а то ездить сейчас...
И добавила:
- Ничего, я тебя приняла и беременность твою доведу. А если потребуется, то и твоего ребенка приму. Когда-то был у нас роддом, а потом решили, что он тут не нужен, всех нужно в район везти. А то не подумали, что можно и не довезти – ведь бывают стремительные роды, да и машину нужно найти – до «Скорой» не дозвонишься. А к нам привозили и из Ивановки, и из Красной Зари – сюда ближе, чем в район.
Она вернула обменную карту Ольге, достала чистый бланк учетной карты.
- Давай заполним твою карточку. Вот, возьми, сама заполни, - она передала Ольге бланк. – Придешь через неделю.
Дома Ольга рассказала об этом матери. Евдокия сказала, что Федоровна только с виду суровая, а вообще она очень внимательная как доктор:
- Было время, когда она ездила на лошади в самые дальние отделения колхоза. В любую погоду, хоть днем, хоть ночью приедет. Запряжет своего Орлика и поехала на бедарке. Уважали ее очень все. Да и сейчас уважают.
Ольга хотела сказать матери, что уже узнала характер своей старшей коллеги, вернее, наставницы, но смолчала – мать сказала все, что нужно было сказать об этой женщине.
Зима выдалась странная: сильные морозы, сковавшие речку толстым льдом, в новогоднюю ночь сменились оттепелью, сильный ветер свистел в трубе, скрипел ставнями. Бумажные гирлянды, развешанные на елках, растущих во дворах и напротив конторы, разметало по улицам, гирлянды с цветными лампочками погасли – лампочки не выдерживали ударов о ветки. Крупный град сек деревья, звенел по стеклам, стучал по крышам, косыми струями блестел под фонарями. Уличного гулянья после встречи Нового года не получилось - все сидели по домам. А к утру ветер утих, град сменился тихим снегопадом, засыпавшим следы хулиганства погоды при смене года. День был пасмурным, но вполне добрым по сравнению с ночью.
В селе спали все, кроме хозяек, которым нужно было доить корову, кормить живность. Евдокия и Ольга встретили Новый год вдвоем. На столе стоял лимонад, холодец, который Евдокия варила нечасто: к ноябрьским, к Новому году и Рождеству, соления из погреба, жареная утка. Конечно, еда осталась, ее вынесли на веранду, решили, что несколько дней можно не готовить ничего.
Евдокия переживала все больше: подходил срок родов, и как они пройдут, очень беспокоило мать. Думал об этом и еще один человек в селе. Нина Дорошина подсчитывала, когда рожать Ольге и что делать им, Дорошиным. Все село знало, что ребенок от Ильи. Пока этого ребенка еще нет, можно говорить что угодно, но когда он появится, тогда нужно принимать решение: признавать его или нет. Илья еще будет в армии, но позиция мужа Нину беспокоила: он был готов признать ребенка своим внуком. И что тогда? Женить Илью? А если он не любит ее? Да и что это за жена – Олька - ни кола, ни двора! Ох и задал задачку сынок!
А Илья, которого в первую очередь касалось рождение ребенка, был единственным человеком, кто не думал об этом вообще. Он был увлечен Наташей, свидания с которой проходили систематически. Правда, он уже не хотел встречаться в гостинице – дежурные менялись, и не каждая относилась к этому так спокойно, как Вера Петровна: трёшка, сунутая ей в ладонь, решала все. Другим приходилось снова и снова рассказывать о приехавшей сестре, терпеть их насмешливые или осуждающие взгляды. Да и Наташа начала капризничать: ей, видите ли, было стыдно проходить мимо них.
- Мне кажется, они знают, что я не сестра и чем мы занимаемся, - надувая губки, говорила она.
- Ну и плевать, что они думают, - пытался успокоить ее Илья. – Мы им платим, закон не нарушаем.
- Как же не нарушаем? Мы ведь не женаты, а живем, как муж и жена.
- Это же временно, - уговаривал Илья, как только я отслужу, мы поженимся.
- А мы могли бы пожениться и сейчас, - возражала Наташа. – Распишемся в ЗАГСе, и никто ничего нам не скажет. Представляешь: она спрашивает: «Кто это с вами?» а ты ей в ответ: «Моя жена!» В она: «Покажите паспорт!» А я: «Пожалуйста!» – и показываю штамп в паспорте. Представляешь ее глаза?
Илья ежился от этого предложения, пытался приводить доводы против этого:
- Ну какие мы муж и жена, если живем в разных местах и встречаться будем все так же, в гостинице? Я попробую снять квартиру в городе.
Он решил найти какую-нибудь бабулю, у которой мог бы снимать комнату на несколько часов. Это могло быть и дешевле, и спокойнее.