В три часа ночи я проснусь. Обязательно. Потому что проснется другой я, там, в аэропорту, пойдет на рейс. Уважаемые пассажиры, и все такое. Пойдет в три, а не в два, потому что рейс задержали, бывает такое, мне еще повезло, что задержали всего на час.
Потом я снова засну, потому что засну второй я в самолете, откину кресло, кажется, кто-то сзади будет меня проклинать, я этого уже не буду знать, провалюсь в сон. Мне еще не повезет, вернее, повезет, вернее, сначала не повезет, а потом повезет, когда подойду к своему месту у окна, а там дамочка сидит с такой рожей, будто весь мир ей должен, и я сяду рядом, уже не будет никаких сил с кем-то воевать, и развалюсь на кресле, и засну, а дамочкино кресло весь полет будет лупить бойкая девчушка сзади, нет, не то, чтобы нарочно, а просто сама по себе девочка такая, шило во всех местах, курчавая, глазешки черные, как маслины, вертится, верещит, мамми, мамми, мамми...
Потом я проснусь в шесть утра, потому что прилетели, и выходить, и еще буду долго пытаться проломиться через терминал для тех, кто приехал домой, а мне-то надо через терминал для тех, кто приехал в гости.
Я всего этого не узнаю.
Я, который спит дома, иногда просыпается среди ночи, чтобы плотнее завернуться в одеяло и снова задремать. Буду что-то чувствовать сквозь дремоту, покачивание боинга, мамми, мамми, мамми, уважаемые пассажиры – мне будет казаться, что это сон.
С шести до семи я проваляюсь без сна, глядя в потолок, потому что другой я где-то там будет искать автобус, и сядет не на тот, и уедет не туда, потому что у автобуса электронное табло, и когда он подъедет к конечной остановке, у него будет один номер маршрута, и тут же сменится на другой, а другой я этого не увидит, поедет в неведомые дали... А потом доберется до отеля злой, как черт, и завалится спать до десяти, и я буду спать до десяти.
Я не узнаю, что случится с ним дальше. Может, чтобы чувствовать другого я, нужно спать, а после десяти я уже спать не буду, хоть убей, не спится...
.
- Никуда не летите.
- С ума сошли, что ли?
- Не летите никуда.
- Да вы...
- ...погибнете.
.
Почему я его послушал, вот так, с ходу, я вообще его первый раз видел, лицо какое-то... вот спросите, какое у него лицо, вот я не скажу, не вспомню...
.
Какого черта я его послушал, это я буду думать уже потом, когда проснусь в десять, проснусь окончательно, - ведь ничего не случилось, ничегошеньки-ничего, самолет не упал, не разбился, так в чем проблема-то...
.
Днем, в половине второго я буду кричать от боли.
Во все горло.
Хорошо еще, никто не увидит, только что сидел, никого не трогал, и вот уже катаюсь по полу от нестерпимой боли, это даже не боль, это страх, отчаяние, бежать-бежать-бежать, скорее, скорее, некуда бежать, не на чем бежать, ничего нет, тела нет, меня нет...
Прихожу в себя.
Спрашиваю, а что было там, в южном городке.
Понимаю, что мне никто не ответит.
Никто.
А потом я проснусь в три часа ночи, потому что объявят посадку, уважаемые пассажиры, и все такое, а потом я снова засну, и опять...
...просыпаюсь в три часа ночи.
Смотрю на заснеженный городок, подсвеченный фонарями, наверное, все дороги уже замело, из городка не выехать, и где-то там, в аэропорту уже отменены рейсы...
Смотрю на заснеженный городок.
Где-то сейчас шумит море, и ветер перебирает листья пальм.
Еще шумит.
Еще перебирает.
А потом что-то случится, и там ничего не будет.
Ничего.
.
- ...а у меня билеты на тридцать первое были, я еще вечером из дома выскочила ну по мелочи еще всякого в дорогу прикупить, а тут этот выходит, дорогу мне загородил, я еще напугалась так... и говорит такой, а не летите никуда, я такая, а мне в Париж, а он такой, а не летите... а я сама не понимаю, как его послушалась, и вот такая в пять утра просыпаюсь, потому что мой самолёт уже прилететь должен...
Вздрагиваю.
Прохожу мимо.
Проще сделать вид, что ничего не расслышал, проще пройти мимо, вот так...
.
Маленькое кафе, подсвеченное фонарями.
Уютный свет.
Свернутая газета на барной стойке, газета за первое ноября, упавшая комета...
Холодеет сердце.
Начинаю понимать, что случилось тогда.
Тогда...
.
Ближе к полуночи вижу его. Он идет по улице мне навстречу, как будто снова хочет о чем-то предупредить, нет, не собирается, просто идет, прохожие шагают мимо, кланяются ему, бормочут, спасибо, спасибо...
Тоже легонько склоняюсь.
Тоже говорю – спасибо.
Он бормочет что-то, не за что, не за что, кланяется в ответ.
.
Просыпаюсь без четверти три, спрашиваю себя, почему без четверти три, когда надо ровно в три. Поеживаюсь от ночного холодка, выбираюсь из постели, чтобы спуститься на первый этаж, в который раз говорю себе, что надо бы доделать ванну на втором этаже. Камин чуть тлеет, поэтому зажигаю лампаду, лампада у меня электрическая, не надо хвататься за голову, что мы летаем на самолетах и жжем лампадки. В тусклом свете натыкаюсь на столик у очага, со столика соскальзывает газета, падает мне под ноги, снова вижу заголовок первого ноября, упавшая комета...
Разворачиваю.
Что за черт, почему я читаю название нашего городка, почему, почему, почему...
...газета исчезает в моих руках, ну еще бы, он спохватился, он догадался, он не позволит мне понять, он заставит меня забыть то, что я понял...
Некогда, некогда, часы уже бьют три – раз, два и три, я вздрагиваю, потому что объявляют мой рейс, и нужно спешить туда, к стойке, где уже проверяют билеты и паспорта. Я спешу туда, я протягиваю свой талон, я иду за вереницей полусонных людей по длинным коридорам, которые завязываются узлом на самих себе.
Только тут он спохватывается, только тут он понимает, что произошло, он еще пытается вернуть меня, затаскивает в заснеженный городок, над которым уже вспыхнуло в небе зловещее голубоватое сияние, разгораясь все больше. Он еще бежит за мной, хочет схватить, его тормозят на контроле, ваш билет, ваш паспорт, у него нет ни того, ни другого, я знаю, его не пустят, я вхожу в самолет, уважаемые пассажиры, вас приветствует компания...
Земля отрывается от шасси, остается где-то внизу, еще чувствую отголоски ослепительной вспышки где-то там, далеко позади, вспышки, которая меня не достанет...