Мало кому известно в мире как принимали участие в спасательных работах после землетрясения в Спитаке (Армения) азербайджанские спасатели.
Они там были! Несмотря на то что события в Карабахе уже кипели, поезд на котором ехали спасатели из Баку в Армению, по дороге забрасывали камнями, а самолёт Баку-Ленинакан (Гюмри) со спасателями и вовсе не долетел до места назначения, разбившись под Ленинаканом.
С тех пор прошло почти 32 года. Уже тогда в Карабахе было не спокойно. Но несмотря на все эти факторы руководство Азербайджана приняло решение оказать помощь соседней Армении.
Спитакское, или Ленинаканское катастрофическое землетрясение силой 7.2 балла, произошло 7 декабря 1988 года, в 11 часов 41 минуту по московскому времени на северо-западе Армении. За какие-то минуты были полностью разрушены город Спитак и 58 сёл; частично разрушены города Ленинакан (ныне Гюмри), Степанаван, Кировакан (ныне Ванадзор) и ещё более 300 населённых пунктов. Под завалами погибли десятки тысяч человек, 514 тысяч человек остались без крова. В общей сложности, землетрясение охватило около 40% территории Армении.
О том, что в спасательных работах на территории Армении, которая к тому времени находилась во враждебных с Азербайджаном из-за Карабаха отношениях, участвовали азербайджанские спасатели, в Армении мало кто знает. В конце 80-х заслуженный строитель Азербайджана, инженер Эмиль Ахундов работал в должности заместителя начальника объединения Промстрой. Служебные обязанности закидывали его разгребать завалы Чернобыльской АЭС, а в декабре 1988-го его спешно назначили начальником азербайджанского строительного отряда, посланного на ликвидацию последствий землетрясения в Армении. Отметим что это интервью было взято в 2009-ом году.
Вот что рассказывает Эмиль Ахундов:
- 1988-й год - это было время, когда уже начали накаляться взаимоотношения между азербайджанскими и армянскими народами. В Армении случилось землетрясение, и ЦК КПСС принял постановление об оказании братской помощи народу Армении. Руководство республиканского ЦК рекомендовало мне возглавить отряд азербайджанских строителей. Я был в Ташкенте, выезжал туда после ташкентского землетрясения, в Астрахани, Буйнакске, Чернобыле, и вот – Ленинакан и Спитак.
Собрались мы в течение недели, а из Баку выехали в 25-ти вагонах, из них три вагона - питание в рефрижераторе, вагон со спецодеждой и медпунктом, и спальный вагон, остальные вагоны с техникой. В поезде было около 150 человек – крановщики, бульдозеристы, сварщики из разных строительных организаций. Некоторые отказались выехать в связи с семейными обстоятельствами, или им было страшно, так как они знали обстановку на то время. Нашей задачей было доехать на поезде до Ленинакана, оттуда перегрузиться и выехать на горное плато, где было компактное проживание азербайджанцев. Там – в Амасийском районе было 22 азербайджанских села – Азизбеков, Гюллюбулаг, Овчуоглу, Амасия и т.д. Сейчас они все переименованы на армянский лад.
Когда мы подъезжали к границе, здесь на территории Азербайджана нас местное население закидывало камнями. Обстановка была очень сложная, я до сих пор уверен, что виной тому спецслужбы, которые умело направляли эмоции народов в угодное им русло распада советской власти, не гнушаясь никакими методами.
В Ленинакане был создан союзный штаб. Мы приехали туда, а нашим вагонам не дают в Ленинакане остановиться, хотя о появлении нашего отряда туда заранее сообщали. Потом я уже видел, что в Ленинакане и Спитаке была заготовлена программа негативной встречи азербайджанцев. Кучка людей все время нам угрожала. Тогда я обратился к руководителю штаба Борису Щербине, и он дал команду нам обустраиваться где-то в 18 км от Ленинакана, на неиспользованном железнодорожном тупике. Это место называлось Гарибджанян. Рабочие раскинули для себя палатки, руководство осталось в вагонах, там мы и спали. Мороз силой в 25-30 градусов ночью, ни грамма снега, при стуке по стволу дереву раздавался звук, как от металла.
Принялись размещать нашу технику, и я обратился к генералу гражданской обороны Рябову, чтобы он помог нам кранами снять технику с железнодорожных платформ на землю. Там я видел останки азербайджанского самолета, загруженного нашими спасателями, который разбился о землю при подлете в Ленинакан, не сумев в тумане пролететь между горами. Хвост самолета торчал из земли, он все еще дымился. Стояло оцепление. Выжил только один азербайджанский рабочий, который разместился в кузове грузовика, загруженного в самолет, в брезенте. Он получил перелом позвоночника, но был спасен местными жителями.
Нас стали перетаскивать в горы, в Амасию. Мы раскинули там свои палатки. Во всех этих 22 азербайджанских деревнях людей ко времени землетрясения уже не было – жители сел покинули свои деревни, боясь враждебного отношения армян, и переехали в соседний Азербайджан. Невольно начинаешь верить в Бога – ведь благодаря той вражде ни один азербайджанец от землетрясения не пострадал, хотя кого-то побили и у всех отобрали скот и имущество. В селе Налбянд нам показали каменный дом, в котором я увидел деда-азербайджанца лет 86-ти, и его жену, лет 70-ти. В доме не было ни одной трещины.
В селах оставались только старики, отказавшиеся выехать, кошки и воющие собаки. Мы передали им весь наш вагон с вещами и едой. Старики ходили по вечерам по пустым домам односельчан и зажигали в них свет, чтобы дома не казались безлюдными. Граница Турции очень близка к Амасии. Старик рассказывал, что турки тогда подняли белый флаг, приглашая армян к переговорам, чтобы спасти азербайджанцев. Никакого разговора не получилось.
Работы в Амасии не было, и Щербина просил нас спуститься вниз, в Ленинакан. Я был и в Спитаке, хотя там мы не работали. Что это было? Смотря на Спитак с горы, казалось, что некий архитектор построил город из одних только крыш – здания обрушились, и крыши лежали на холмах из строительного мусора, в которые превратились здания. Ленинакан напоминал мне кадры из фильма А.Тарковского. Идешь по ночным, морозным улицам, а среди развалин стоят люди в той одежде, в которой они спаслись. Женщины в ночных комбинациях, закрытые пальто или одеялами. Люди жгут покрышки, электричества нет, занимаются мародерством. Привозили в самосвалах хлеб, на морозе превратившийся в бетонные куски, и раскидывали с машины этим людям. Лекарства, вода в бутылках лежали на улицах.
Щербина предложил нам работать на четырех панельных домах повышенной этажности. С нами рядом работали грузины, люди из Российской Федерации, Украины… Самое главное – с хорошей техникой, собаками работали спасатели из Швеции. В отремонтированной наскоро школе размещался штаб во главе с Щербиной. Каждый день, в пять часов там, на собачьем холоде, проводился отчет о проделанной за день работе. Отчитывались руководители всех отрядов, союзных министерств, первый секретарь горкома партии Ленинакана Мкртчян, ну и я тоже. Сообщали о найденных трупах, и говорили, сколько ожидается найти завтра. Мы предвидели это, спрашивая у стоящих рядом с развалинами домов родственниками тех, кто под ними остался. Ни одного случая мародерства у нас не было, хотя местные люди это делали вовсю. Ночью едешь по городу, а в свете фар видны разбегающиеся люди с вещами в руках, или толкая впереди нагруженные тачки. Нас потом наградили, меня орденом Дружбы народов, нескольких рабочих в Азербайджане также отметили орденами. Наша республика среди пяти других получила адреса – это благодарственные грамоты тогда так назывались. Причем Мкртчян подписывать эту грамоту отказывался. Его спрашивают – а почему не подписываешь? Не знаю. Но ведь люди приехали вам помогать… Ну, он и подписал. И сейчас этот большой адрес у меня хранится. Многих наших ребят потом наградили здесь.
Что мы там делали? Механизмами нельзя было работать, так как под завалами люди, может живые остались. Известно, что в замкнутом помещении под завалом человек может прожить не больше 15 дней. Но в истории были случаи, что оставались живыми и спустя 20 дней, и месяц после землетрясения. После окончания этого срока давался допуск на использование тяжелой техники. Представляете – наша команда работает вокруг кургана, оставшегося на месте обрушенного дома, а вокруг трупный запах. У него интересное свойство, этот запах как будто живой - тебя преследует. Мы просили Баку, и нам присылали с грузами из Азербайджана чеснок, с которым мы делились с русскими товарищами. Чеснок нас спасал, мы его ели целыми дольками, чтобы не чувствовать тот запах. Найдя труп, мы вызывали специальных людей в комбинезонах, с американскими спреями. Они опрыскивали себя этими спреями, и загружали покойника в пластиковый черный мешок. В конце смены я подписывался в документе о выявленных трупах. Эта картина мне снилась, не давала покоя полгода. Я не донесу вам того, что там было.
Рядом с нашими палатками временами появлялись бородатые мужчины, угрожали: вот пройдет 40 дней, вы еще посмотрите… Щербина предлагал выделить нам охрану, но я отказывался, так как у нас хватало и своих мужчин. Мы организовали свое дежурство, причем среди нас были и бакинские армяне. Моим шофером был бакинец Рантик. Иногда мне нужно было звонить в Баку, и я приезжал в Ереван, проехав полтора часа пути. Я старался с теми людьми – бородатыми, разговаривать, объяснять, что не нужно это делать. Хотя, в то время не было и такого накала, враждебного, как сейчас.
Расскажу маленький случай. Для того чтобы позвонить домой, я на служебной машине, с шофером поехал на окраину Еревана, на почту. Приехав, наказал водителю двигатель машины не заглушать. На почте полукругом стоят телефонные кабинки, на нескольких написано – Баку. Сейчас таких кабинок уже нет – все звонят с мобильных телефонов. А тогда можно было звонить только по междугороднему телефону. У кабинок для звонков в Баку стояли люди – беженцы из нашего города. Очень красивая женщина в лайковом тонком пальто, рядом дочь, громко говорит – мы жили в центре Баку, на улице 28 Апреля, эти турки нас изгнали… Я стою у колонны, в штанах прячу на всякий случай нож. Тут выходит маленький негодяйчик, в кожаном пальто и с барсеткой в руках, и всем заявляет – сейчас буду звонить моей племяннице в Баку, к ней азербайджанцы вошли в дом и поставили на пианино голову, отрезанную азербайджанцами. Я его услышал, бесшабашно вошел в круг, вытащил паспорт и показываю, что я – азербайджанец. И говорю женщине – смотрю на вас – такую красивую, хорошо одетую. Где вы так хорошо заработали, кто вам мешал хорошо жить, кто довел вас до такой жизни? Тут голоса из толпы – правильно он говорит, правильно… А тому, с барсеткой, говорю – войдите в кабинку, позвоните в Баку и передайте мне трубку телефона. Я хочу знать – чья это голова, где эта голова, и кто ее отрезал. Если сказанное вами подтвердится, я готов оставить здесь свою голову. Потому что такие, как вы, нанесли огромный ущерб нашим народам. Тут на почте появляются крупные бородатые мужчины, я прижимаюсь спиной к колонне. Один показывает на мою рабочую куртку, спрашивает – это что у тебя на рукаве написано - Минмонтажспецстрой? Отвечаю – да. А вы что, там работаете? Оказалось, что этот человек был в нашем управлении водителем, зовут его Гамлет. И тут он мне по-азербайджански говорит – гач (беги). Я вырвался из круга, сел в машину, и мы уехали.
Теперь о самом Ленинакане. Конечно, положение там было очень тяжелым. Было много женщин плачущих, мы им помогали соляркой, дровами, не могли не помочь. Там был универмаг, под которым осталось 1250 человек. Ночь, темно, под прожекторами стоим, на кургане, оставшемся на месте здания. Подходит к нам один на костылях, без ноги, и спрашивает – откуда ты? Отвечаю – из Молдавии. Он не верит – ты на молдаванина не похож. Я говорю ему, что сам из Баку, а армянин рассказывает, как его азербайджанец из Казахского района во время Великой отечественной войны спас от смерти, протащив на себе 6 километров на морозе до лазарета, где армянину ампутировали ногу. Я ему – ты скажи об этом этим. А он – да что им говорить…
Что там происходило… Ночью в двигатели наших машин сыпали песок, и утром машины не заводились. Очень много нашей техники там было выведено из строя. Мы объездили села, в которых жили азербайджанцы, был я в Спитаке, в Калиновке. Работы больше не было, азербайджанцев землетрясение не коснулось, а вокруг нас постоянно нагнеталась угроза, и я позвонил в Баку, в министерство промышленного строительства, высказав пожелание нашей колонны покинуть Армению. Спустя 8 дней мы отправились в обратный путь. Из Баку приехали наши механики, подготовили механизмы и машины, часть пришлось оставить там. Выезжали колоннами по 3-4 машины. Простые люди относились к нам нормально, многие не понимали, что происходит между нашими народами. Это только интеллигенция мутила воду. На пути, на бензозаправочной станции мы познакомились с армянскими гаишниками. Они сами к нам подошли, увидев номер машины. Поздоровались, дружелюбно спросили, где мы в Армении работали.
В Ленинакане у нас были самые нормальные отношения с местными, потому что горе было вселенское. Разные были люди… В селе Азизбеково однажды вижу, как ко мне подъезжает машина ГАЗ-24. Из нее выходят трое здоровых мужчин, говорят, что знают, что тут азербайджанцы работают. Вытаскивают из багажника ящик самопальной водки голубого цвета – «это от нас». Потом коричневое мясо-бастурма, и спрашивает, чем нам помочь. Он оказался министром хлебных заготовок, и стал чисто по-азербайджански со мной беседовать о том, как он вместе с нашими работает. Это все бяла (беда – аз.) – он говорил, - не скоро мы от нее избавимся…
Как видно азербайджанский народ даже в первые годы войны не испытывал ненависти к армянскому народу. Но взамен за это миролюбие азербайджанцы поличили "Ходжалинский геноцид" и оккупацию 20% своей территории. И даже несмотря на всё это президент Азербайджана Ильхам Алиев и сегодня открытым текстом заявляет что его армия не направлена против армянского народа. Азербайджан воюет с военно-политической хунтой Армении. И он не раз предлогал всем армянам которые в будующем хотят жить в мире и спокойствие перейти на сторону Азербайджана.
