Сколько их было в нашем институте — поэтов, прозаиков, приехавших со всего света. Много было детей гор, только одних Алиевых — пальцев не хватит: аварка Фазу Алиева, грузинка Тамара Алиева, из Тбилиси, Алиев Магомет, Алиев… Из Прибалтики Визма Бемиевиц, Римуте Марите Глибаускайте. Из Армении Хачатрян.
С севера Володя Попов, с дальнего востока нивх Володя Санги, украинец Анциферов Коля, сибиряк Ваня Харабаров, из зарубежья — албанец Буджели, румынка Лиляна… (Кто мою книгу спи.дил? — Я спи.дила), испанец Мансо, друг степей Абдакалый Молдокмтов, узбек Азиз Абдуразаков, киевлянки Юнна Мориц, Лиля Костенко (уже шла на 5 курс).
Очень разные, талантливые, интересные…
Мы, первокурсники, окунулись в эдакий хорошо насыщенный раствор творчества, если можно так выразиться. Многие едва говорили по-русски, но понимали друг друга всегда. Все что-то писали, что-то проталкивали в печать, завязывали знакомства, строили планы. Удачей было напечататься в толстом литературном журнале, а выпустить книжку стихов — первую, тоненькую, почти неосуществимой мечтой.
Среди нас ходили по институтским коридорам, запросто общались с нами, рассказывали анекдоты, шутили такие люди, которые вызывали в нас на первых порах священный трепет: Расул Гамзатов, Мирзо Турсунзаде, Юрий Олеша, Юрий Нагибин — их можно было совсем запросто увидеть в институте, не говоря уже о ЦДЛ. Туда попасть на первых порах было чем-то необыкновенным, короче говоря, событием.
«Вышли-то мы все из народа, дети семьи трудовой»… в общем — ресторан, кафе, такси — эти понятия были для многих из нас, особенно для тех кто приехал с периферии из сибирской глубинки, из таджикских степей, из казахских аулов — это из другой жизни, «красивой».
Первая публикация, первый гонорар… Первое застолье в ЦДЛ. Все это воспринималось как нечто чудесное, романтическое. Уже взрослая жизнь и обещало многое — ведь нам было по 18-20 лет — синюю птицу удачи.
Как мы глупы и счастливы были тогда.
Студенческое бытие скудное — это знают все. Узнали и мы. Смешную песенку, сочиненную кем-то, то ли Робертом Рождественским, то ли Леней Завальнюком, мы пели с удовольствием.
Вот отрывочек запомнился:
Становятся люди степеннее,
Пальто в раздевалке сдают,
У нас в институте стипендию
Сегодняшним утром дают.
Стипендия, моя стипендия,
Без тебя бы околел постепенно я.
Ни учиться,
Ни влюбиться
Без тебя нельзя, моя стипендия.
Наверное, будет понятно вам,
Все то, что споем мы сейчас
……
Бывает всегда двадцать пятого,
Довольна учебная часть.
…….
Все деньги считают, а кое-кто
И даже долги отдает.
Тридцать рублей. Это ж ни курам на смех. Приходилось шустрить.
Во-первых, можно было взять в редакции «Пионерская правда» или «Работница», или «Крестьянка» чемодан писем трудящихся, и посидев ночку-другую, ответить на доверчиво присылаемые в Дорогую редакцию стихи собственного сочинения. Стихи о Родине, о партии, о природе, о любви, конечно, тоже: Я тебя подожду, только ты приходи навсегда.
Ну что посоветовать… Когда-то и я девятилетней школьницей отослала в Пионерскую правду.
Стихи были такие:
Красный галстук Гале повязали,
От волненья замерли сердца.
Обещает пионерка Галя
Быть всегда похожей на отца.
"Дорогая Галя. Мы печатаем стихи, написанные ребятами самостоятельно. Попытайся и ты написать сама. Присылай. Учись у классиков: Пушкина, Лермонтова, Щипачева.
С пионерским приветом!
Лит. Консультант Вартанова".
Вот теперь и я пишу то же самое, в десятый, сотый, тысячный раз.
«Стихи Ваши пока напечатать не сможем. Нельзя рифмовать мое-твое» и т.д.
Можно, можно рифмовать: мое-твое.
Блок.
Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело свое.
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твое?
Через пару дней относишь в редакцию этот чемодан макулатуры, сдаешь стопку рецензий, получаешь гонорар. Работа сдельная, по рублю за штуку.
Вторая статья дохода — переводы. Переводили все и всё со всякого языка, конечно по подстрочникам.
Плодовита была Фазу Алиева (в последствии классик аварской литературы). Она, приходя на лекции, удобно располагалась в уголке, у стеночки, рядом обычно сидела Ирина Озерова (в последствии признанный мастер поэтического перевода).
И в этом творческом тандеме они, кажется, проехали много-много лет, выпуская поэтические шедевры. Стихи о любви у Фазу рождались ка-то сами собой, сразу в виде подстрочника на русском языке. Неизвестно, существовали при этом подлинники на аварском. Могло быть наоборот. Стихотворение написанное на русском, Ириной, переводилось Фазу на аварский. И поди — разберись, какое было рождено первым. Вот такие фокусы! «У маленькой такой компании был маленький такой секрет».
Дело в том, что стихи «детей разных народов», добротно переведенных русскими поэтами, почему-то, охотнее брали в «Работницу», «Огонек», «Крестьянку» и многие другие издания с картинками. Тиражи огромные, гонорары…соответственно тоже. Читатели: трудящиеся фабрик, заводов, полей, огородов, детских учреждений, ну и ИТР-овцев, с рецептиками, фельетонами, кроссвордами на последней странице.
Бывали смешные ситуации. Вот казах Абдыкалый Молдокматов читает перевод своего стихотворения, подстрочник:
«Эй, бегущая вода, бегущая вода,
Утром и вечером для людей
Сладкая вода…» — повторяет нараспев как акын (еду-вижу) с разной интонацией в который раз эти строчки.
— Ну а дальше-то что, Абдукалый? Как из этого стихотворение сделать?
— А что дальше… Ничего… Все. Нечего больше прибавить. Ясно же: Утром и вечером для людей. Сладкая вода.
Одеваться, обуваться, краситься… было трудновато. Почти всем. Война кончилась 10 лет назад, но еще трудно жили все. Но потому что всем было одинаково трудно, это как-то не замечалось. Что сами себе кроили-шили, вязали. Убегающая стрелка на капроновом чулке — вот была проблема. Научились поднимать специальной иголкой — петлей. Были даже такие мастерские. О колготках тогда еще не было понятия, о косметике (теперешней) тоже. Подкрашивали глазки тоненьким черным карандашиком «Конструктор». Все.
Помню, Юнна создала из пушистого пледа экзотической расцветки красивую кофту и шарф, который она одним концом закидывала за плечо. Мы одобрили. Аж позавидовали. И Юнна все время чистила себя специальной щеточкой, к нему все прилипало. Чтобы быть опрятной. Любила быть опрятной во всем.
Девчонки-грузинки Манана и Аида ухитрялись из кусочка баранины, лука и макарон приготовить целую гусятницу тушеного ароматного чего-то такого мясного, что на запах сбегались все мальчики со своих этажей и принюхиваясь совали носы щелку двери.
— Девочки, у вас не найдется корочки черствого хлебушка, я только соус.
Ну конечно, находилась и корочка, и не только соус.
Ну, а если кто-то получал гонорар — то должен был быть готовым, что каждый встречный попросит у него взаймы. «Зажимать» считалось позором.
На первый взгляд могла сложиться впечатление, что все лоботрясничали, трепались, что-то пили Юра с Ваней, идиотничали, вызывая хохот у всех, кто каким-то боком оказывался втянутым в их розыгрыши.
Однажды Панкратов, раздобыв где-то пистолет, водил Харабарова под дулом по центру Москвы, и чуть ли не через Красную площадь. И никто из встречных даже не поинтересовался: за что?! Провожали серьезную парочку кто сочувствием, кто суровым взглядом.
— Просто так не заберут! Значит, за дело!
Панкратов был мастер на юмор. Рассорились с Ванькой. Комнаты напротив.
Мной съедено. Ванькой сожрато
1 кусок сыраполкило сыра
1 кусочек колбаскиКруг краковской колбасы
2 кусочка хлебушкас буханкой подового да еще два с половиной порожка с мясом
4 кусочка сахаруи пачку сахару он слопал
и чашечку чая
* * *
У Фазу были отличные волосы. Она скручивала их на затылке в большой жгут. Однажды мы, девчонки, закрылись а аудитории на стул и Фазу распустила свои черные чудные косы. Ей пришлось встать на стул, потому, что волосы освободившись от шпилек, упали до пят, накрыв ее ноги, как покрывалом. Мы обалдели. Такой красоты я не видела никогда.
У Фоусат Балкаровой тоже была коса, но она в косу вплетала фальшивые волосы. Вот ведь как. И Фазу ее поддразнивала. Смешно: вроде бы совсем взрослые мудрые — и Фазу и Фаусат были лет на 7 старше нас, а в глубине души так и остались девчонками. А дело-то в том, что одна была из Дагестана, а другая из Кабарды. И тут соперничество! Дагестанки краше кабардинок! И волосы длинней! И глаза черней! И серьги блестят ярче!
На первый же гонорар и та и другая озолотили свои ушки. Золото в ушах восточной женщины — свидетельство ее жизненной стабильности! И у Фазу и у Фаусат с этим всегда было все в порядке.