Был у меня такой эпизод.
Это произошло довольно давно уже, лет 5 назад, я думаю: был будний вечер, гостей мало, в основном — пары.
Под словом «пара», кстати, на всякий случай предупреждаю, я подразумеваю правильную пару, нормальную, мальчик с девочкой. Современный и прогрессивный автор тут бы поспешил принести извинения другим парам.
А когда в заведении сидят пары, с ними же как: вынеси им заказы, а дальше они заняты друг другом и своими телефонами, сервис им до фени, а в еде в том заведении я был уверен, это очень удобно. Даже на 14-е февраля, когда вся шарага забронирована и кажется, что сегодня будет ого-го что такое, вся реальная работа сводится лишь к тому, чтобы разнести заказы по столам, а дальше они воркуют сами по себе, как заведенные, ближайшие пару часов официант от реальной работы освобожден.
И вот в такой обстановке я сижу в баре на стуле, бармен сидит на коробке с молоком, грызет халявный фундук. Я фундук не люблю, поэтому грызу халявный миндаль. Почему халявный? - так его же фирма закупила, а мы съедим и потом спишем под каким-нибудь предлогом. Кофе мы уже напились (за счет организации, само собой), сидим читаем; директор там очень не любил, что мы читаем на работе, поэтому читали мы много, целую библиотеку собрали.
Тут заходит новый гость и прям сходу к барной стойке, то есть как бы к бармену, но на стуле-то сижу я, поэтому так получилось, что подходит он ко мне. И заказывает двойной эспрессо. Я и сам могу сделать, но бармен тоже соскучился без работы, а тут хоть какой-то заказ, встает и делает кофе.
Гость общителен, словоохотлив, перекидывается прибаутками с барменом, тот отвечает, а я сижу между ними и, получается, как бы тоже принимаю участие.
И вот что хотите со мной делайте, я не могу вспомнить, как так вышло, но минут через 5 мы уже спорили; я говорю:
— Да хоть Гитлера взять — он же писал картины, молодой художник, подавал надежды. Или вот Сталина взять — он же писал стихи, молодой поэт, подавал надежды. Могли бы стать великими людьми, а стали всего лишь главами государств.
— Сталин не писал стихи, — говорит он убежденно.
Я ему чуть кофе в лицо не плеснул (я уже говорил, кажется, что был очень вспыльчивый и нетерпеливый) (да уж ладно, на самом деле не плеснул бы я ему ничего, это я так) (в интернете все смелые, а сами чуть что — штаны мокрые, как раз мой случай).
— Как не писал стихи, а это чьи, по-вашему, — говорю я и на память цитирую:
Играй на темном небосводе,
играй лучами и цари,
и край родимый тихим светом,
небесным светом озари.
— Это стихи юного Сталина, — чуть не ору я, убежденный, что это крайне важная информация.
— Ну, это как бы это самое, тут же надо, как говорится, — гость уже не совсем уверен, что Сталин не писал стихи.
— А потом он Пастернаку передал тетрадь со стихами якобы «высокопоставленного чиновника», — продолжаю я, — по телефону звонил, спрашивал, мол, ну чо? А тот говорит, да ничо, чо; пусть чиновник занимается чиновничьими делами.
Гость поблагодарил за кофе и за интересную беседу. И ушел.
Шеф-повар потом спрашивал, кто разговаривал с его другом за барной стойкой. Я говорю, а чо такое? Да очень он доволен тобой остался, говорит, начитанный такой. Я говорю, я-то конечно.
Шеф говорит, друг теперь хочет, чтобы ты ему бизнес-план написал. Если выстрелит — заплатит нормально. Я ответил с важностью, что вначале подумать изволю; вот думаю до сих пор.
