О квартирках облегающего силуэта и поисках на Вилле Роде.
Спасибо всем, кто проголосовал за книгу Ю_ШУТОВОЙ "Дао Евсея Козлова".
Г-н Козлов насобирал уже 118 голосов!
Те, кто собирался, но не проголосовал пока, - поторопитесь, голосование будет до конца октября. Осталось совсем мало времени.
Поторопитесь, друзья мои.
Голосование по-прежнему проходит на сайте Livelib.
И все-таки вернусь к своим «шпионским» играм. Перечитал написанное ранее. Продолжаю. Хотя сначала напишу то, что рассказала мне Птушка, то есть Жозефина, откуда пошло у нее пристрастие к квартиркам, как она сама говорит, «облегающего силуэта». И пусть рассказ будет от первого лица, от ее лица. Так, как она сама мне говорила:
«Мы тогда в Москве жили.
Нам с Жано по пяти лет было. Родители снимали большую квартиру в Столешниках в большом доме в третьем этаже. И вот Рождество, а я расхворалась. Мама с Жано в гости собрались, елка, детский утренник, а меня с папой оставили. Я в кровати лежу в детской, ночная рубашка, на голове платок, компресс на ухе. Ухо болит, стре-ляет, я пытаюсь капризничать, кукситься, а папа мне книжку читает. Так ясно помню это, читает мне сказку и иногда просунет руку под одеяло и ножку мне пощекочет: «Где тут моя Птушка?» Я засмеюсь и поднывать перестану. Это он меня Птушкой прозвал. Я, сколько помню себя, пела, перед гостями выступать очень любила. Взрослые в ладоши хлопают, мне кажется, — восхищаются. Вот папа и говорил: «Птушка распевает, по ве-точкам порхает».
Вдруг является нарочный, требует папу на службу. Он в полицейском управлении служил, не знаю, что там у них произошло, только надо ему идти. А дома кроме нас только кухарка Аглая, он и попросил ее со мной посидеть. И ушел. Аглая из волжских казачек была, молодая еще девица. Она ко мне на кровать присела и давай мне песни петь потихонечку, тягу-чие, печальные. Я и уснула быстро.
Проснулась от страха. Открываю глаза, а в комнате дым и никого нет, я одна. Зову папу, Аглаю, никто не откликается. Вылезла из постели, дверь в соседнюю комнату открыла, а там огонь. Оказалось, Аглая меня в квартире одну оставила и ушла к какому-то своему ухажору, не очень далеко, за угол, можно сказать. А на кухне в трубе сажа загорелась, пожар начался, дым из окон валит, народ собрался, Аглая примчалась, под окнами бегает, людей за руки хватает, воет: «Дочка там баринова, помогите», да кто поле-зет, ждут, когда пожарные приедут.
Я от страха ничего не соображаю, под кровать залезла, сжалась в ко-мок, плачу. И хорошо, что на полу лежу, наглоталась бы угару и задохну-лась, а так пока жива. Вдруг слышу папин голос: «Птушка! Птушка! Где ты?» Он домой вернулся, а тут такое, Аглая повисла на нем, расхристан-ная, глаза безумные: «Девочка, девочка… там…» Он и бросился сразу наверх в квартиру меня спасать. Я закричала, он меня из-под кровати вы-волок, на руки поднял. Пар от него валит, страшный, в саже как черт, пе-ред тем как в огонь лезть, ведро воды на себя вылил, лицо тряпкой какой-то обмотал. Попытался обратно к выходу пройти, а пути уж нет, пламя, не проскочишь. Он тогда к окну, а рамы-то на зиму заклеены, не открыть. По-ставил меня на пол, и кресло в окно швырнул. И тут на нас карниз с горя-щей шторой упал, на мне рубашка вспыхнула. Папа с меня рубашку сорвал и голую прямо в окно бросил.
Мне казалось, я летела долго-долго, именно летела куда-то, а не падала. И вдруг, раз, меня ловят огромные жесткие ручищи и прячут во что-то ко-лючее, воняющее кислым. Это мужик какой-то меня на лету поймал и за пазуху в свой тулуп сунул, мороз все-таки, а на мне только растрепавший-ся платок на голове.
Потом балки потолочные рухнули. Папа так и не вышел.
Нас с Жано к себе тетя Адель забрала сюда в Петербург. Наша любимая тетушка Ди-Ди, папина сестра. Мама молодая совсем тогда была, двадцать четыре года, побоялась, видимо, остаться навсегда вдовой с двумя детьми. Поспешила снова выйти замуж. Нашла себе немца, торговца швейными машинками Зингер, через полтора года уехала со своим Густавом Карлом Мошем в Гамбург. Бог весть, где она сейчас. Сами понимаете, переписка с началом войны прекратилась.
Муж тетушки Ди-Ди был военным, капитаном второго ранга, поэтому, когда мы подросли, Жано пошел в кадеты, а меня отдали в Ксенинский ин-ститут. Там в дортуаре нас тридцать девочек было. Неуютно. Мне всегда хотелось забиться в какую-то тесную раковину, свою собственную, не де-лить ее ни с кем. Поэтому теперь снимаю себе маленькие квартирки, чтоб от стены до стены можно было руками дотянуться. Ну почти. И по дому стараюсь все сама делать, чтобы все зависело только от меня, ни от кого больше. И на первом этаже, чтоб не высоко падать. Вот так».
* * *
Возвращаюсь к событиям на «Вилле Родэ».
Когда Жозефина вернулась в уборную, сразу спрашивает:
— Ну как, видели картину? Там она еще?
Пришлось развести руками, дверь заперта, попасть не удалось. Она взвилась:
— Пойдемте, пойдемте, может получится.
Потащила меня опять в этот темный коридор. Идем с ней на цыпочках, заговорщики прямо, фильма «Тайны двора Ее Величества». Пришли, руч-ку на двери подергали, закрыто, как и прежде. И тут Жозефина вытаскивает из прически шпильку, сгибает ее этакой загогулиной и в замочную скважи-ну просовывает. И туда же узкую пилочку для ногтей. Пилочку она из ма-ленькой поясной сумочки вытащила. Поковырялась пару минут в замке, вдруг щелчок и дверь открылась. Я не удержался:
— Вы, Жозефина Матвеевна и сейфы вскрывать умеете? Какие еще в вас таланты заложены?
Она палец к губам приложила и меня в дверь подталкивает. Вошли мы, я выключатель, как было сказано справа нашарил, щелкнул, свет зажегся, тусклый-тусклый, едва осветил завалы покрытой серыми чехлами мебели, будто стадо застывших слонов. Никакой картины я не увидел. Напарница моя вдоль этих рядов прошла в угол, приподняла там край пыльной ткани, шепчет:
— Идите сюда.
Подошел, смотрю, из-под чехла край деревянной рамы выглядывает, картина к нам спиной стоит. Она ли? Начал я ее на свет вытаскивать, рама зацепилась за что-то, я не удержал, и картина на пол рухнула. Показалось, с таким грохотом, что сейчас сюда весь ресторан сбежится. Мы оба замер-ли. Картина под ногами лежит, та самая, с ангелом близоруким, зеботтен-дорфова картина. Мне даже страшно стало, вдруг он сейчас сюда войдет. Но нет, по-прежнему тишина кругом. Видать в этот укромный закут никто особо не наведывается. Взяли мы несчастное полотно с двух сторон, под-няли, поставили как полагается, смотрим, а из рамы с тыльной стороны еще одна рамка выпала от удара, узкая такая, и листок какой-то рядом с ней на полу лежит, малюсенький, в трубочку свернутый. Мы только молча переглянулись. Я листок поднял и развернул. Там цифры одни. Дюжина столбиков с двузначными числами. Шифровка, тут и думать нечего. Я бы-ло решил забрать этот листок и Карбасову его передать, это по его части. Но Жозефина мне не позволила, за руку меня схватила и головой помота-ла, нельзя, мол, забирать. Она из своей сумочки бисерной вытащила кро-хотную книжицу и карандашик серебряный, такими в стары годы на балах кавалеров записывали, с кем какой менуэт танцевать придется. Переписала все, листок мы свернули, на место сунули, рамочку обратно вставили и картину — под чехол. И все это быстро, будто гонится кто за нами, быстро и молча.
Так же быстро мы в гримерку вернулись, Жозефина переоделась, мы бегом на улицу. Слава богу форд завелся сразу, и прочь, прочь отсюда.
Только, когда на набережную уже вывернули, выдохнули оба одновремен-но, посмотрели друг на друга и прыснули со смеху как нашкодившие дети. Жозефина нарочитым басом: «Скажу вам как сыщик сыщику…» А что «скажу», не договорила, рассмеялась. И я с ней.
Подъезжали уже, Жозефина и говорит:
— А давайте, Евсей Дорофеевич, шифр разгадаем, ключ явно в книге этой, в «Големе». Давайте попробуем.
И опять я повелся, послушался, не смог сразу отказаться, кураж какой-то охватил. И вот я снова в ее квартирке «облегающего силуэта». Сидим за столом, листаем страницы «Голема», лихорадочно выписываем цифры, немецкие буквы, перечеркиваем, бросаем исписанные листы на пол, спо-рим, выдергиваем книгу друг у друга из рук, так увлеклись, что забыли о том, что оба не ужинали. Наконец, хозяйка спохватилась:
— Стоп. Надо сделать перерыв, придать голове ясность, а мыслям стройность. И заодно перекусить. Я сейчас что-нибудь придумаю.
Она пошла на кухню, принялась там хлопать дверцами буфета, звенеть посудой. Я взглянул на часы. И удивился. Был уже второй час ночи! Зна-чит, уже часа три мы пытаемся разгадать этот ребус. И толку никакого. Надо прекращать эти пустые попытки и двигаться домой. Но тут в комнату был вынесен поднос с аппетитно пахнущим холодным ростбифом, хлебом, солеными огурцами и мочеными яблоками.
— Вы знаете, у меня еще есть бутылка кахетинского. Выпьем вина не-много, правда?
И опять я не мог отказаться. И вот бутылка уже открыта, и бокалы сто-ят прямо на завалах исписанной, исчерканной бумаги, и тут же тарелки, вилки, куски хлеба, все вперемежку. Не знаю, как получилось, но допивали вино мы уже, прилегши вдвоем на кровать. Ну а потом собственно все и произошло. Только что мы разговаривали, шутили, кажется, и смеялись, и вдруг, наверное, я толкнул ее ногой, с грохотом упала ширма. И словно удар электрического тока пронзил нас обоих. Вместе со сдернутым покры-валом посыпались на пол бокалы и миска с яблоками. И руки ее обвивают мою шею, и я тону в волнах ее персиковых волос, срываю с ее тела какие-то тряпки, уже не в состоянии понимать, какие именно. Жажда, безумие, только один инстинкт, сон разума.
Я проснулся и сразу почувствовал, что в постели один. Не шевелясь, открыл глаза. Птушка (вчера, когда.., в общем мы не только перешли на «ты», но и обменялись своими маленькими, детскими именами), — она сидела в кресле перед окном с раздернутыми шторами, курила пахитоску в длинном белом мундштуке, легкий дымок поднимался в открытую форточку. В комнате было призрачно полусветло, на улице рассветало. Она куталась в бирюзовую шаль, ноги поджала под себя, свернулась таким уютным клубком. Рыжая кошка. Проведи рукой по спине — выгнется дугой. Вокруг не было и следа вчерашней «шпионской» вакханалии. Посуда отнесена, куда следует, все листы бумаги сложены стопочкой на углу стола. Почувствовав мой взгляд, Птушка обернулась. И сразу улыбнулась мне, именно мне, не кому-то, не своим мыслям, как виделось мне в снах, а мне. И так тепло стало в груди: моя… Я приподнялся на локте, откинул край одеяла, постучал ладонью по простыне. Она вскочила из кресла, шаль соскользнула, оказалось, под ней ничего и нет. Сверкнув млечным своим телом в мягком луче зимнего солнца, прыгнула ко мне в жаркий мрак постели.
Потом уже, играя учтивую хозяйку и приготовив нам чай, сказала небрежно так:
— Я разгадала шифр.
Полный текст книги "Дао Евсея Козлова" можно найти на полке Ю_ШУТОВОЙ в БИБЛИОТЕКЕ сайта Игры со словами и смыслами.
Вам может бытьинтересно на Дзен: независимые авторы Ю_ШУТОВА и Иван Карасёв:
Она сказала следователю, что знает, кто убийца
Успеть свалить из города, пока не опустили шлагбаум