Пройдет веков ленивый лемех там, где запал всего пустей, —
По самой бурной из полемик, по самой буйной из страстей.
Земля забудет об убытках, и долгий ряд сановных лиц
Не обозначит даже в свитках хронологических таблиц.
Все будет срыто и замыто, не разберешь и по складам.
Все будет выжжено. Но мы-то, но мы-то выживем и там.
Недаром очно и заочно щадили судьбы и слова,
Недаром следовали точно законам почвы и родства.
Недаром дружбой осенялись и жили там, где родились,
Чужим богам не поклонялись и в полубоги не рвались...
Нет, мы не думали о чуде, но на последней полосе —
Один из нас вовек пребудет и в нем соединятся все.
***
Это строки стихов ростовского поэта Леонида Григорьяна. Будучи студентами, мы на первом курсе имели счастье учиться у него латыни. Тогда еще довольно молодой, яркий, умный, интересный, он, преподавая этот древний язык, делал из своего предмета нечто особое, запоминающееся и живое.
Иногда он читал свои стихи. Они ложились на память сами собой, запоминались на слух. Я до сих пор помню некоторые из них, хотя времени прошло с тех пор много. Вот еще несколько стихотворений поэта:
Нет, я не продирался чащами, не изнывал среди пустынь —
Преподавал свою тишайшую и старомодную латынь.
Стезя без современной фабулы, лишь имена среди имен.
А также скучные вокабулы и согласованность времен.
Слова и звуки, отстраненные от первосути громовой...
Чубы и челочки, склоненные над неподатливой главой.
Какая горькая идиллия! Когда трудиться мне пришлось,
Дыханье жаркое Вергилия уже навеки пресеклось.
И, протрубив рожками сиплыми и скакунами пропыля,
Ушли когорты и манипулы на Елисейские поля.
И как ни погружайся в выдумки и ни ищи огня в пыли,
А достопамятные римлянки, кивнув столетиям, ушли.
И ливни размывают здания, и строят новое века...
Но не сдается рокотание загубленного языка...
Литое, строгое, певучее колдует Слово без ключа.
Должно быть, на века раскручена та апеннинская праща.
Сердца невидимо связуются, за выдохом приходит вдох.
И, чуть помедлив, согласуется несогласованность эпох.
И веет Время, опаленное своей дорогой грозовой,
В чубы и челочки, склоненные над неподатливой главой...
***
Метель за окном лютовала, листва заметала дома.
Погода весь год затмевала того, кто и сам полутьма.
Сидит он, небрежно одетый, понурый, небритый давно,
Протяжно дымит сигаретой, в стакан подливает вино.
Глядит за окошко устало и день вспоминает, когда
Любимая лгать перестала, сбежала незнамо куда.
Любимая лгать перестала, устала, взяла выходной.
Но с жизнью она совпадала и сутью была потайной.
Неясно, куда подевалась, неважно, куда забрела.
Но как с листопадом сливалась! Но как снегопадом мела!
Была побережьем и летом, дождями и лесом была.
Она и не знала об этом, а впрочем, и знать не могла.
Стихами себя не томила, докучных забот береглась,
Глаза сатанински сурьмила, в любви мимоходом клялась.
Неволила и миловала, язвила, сводила с ума.
Светила и свет затмевала, пока не затмилась сама...
***
Налегая на кромку стола, каждый вечер пишу по письму.
Трали-вали... Такие дела... А какие — и сам не пойму.
Адресаты мои далеки. Сам не знаю, о чем нашепчу.
Только жму на тугие звонки, спозаранку в калитки стучу.
Пролетев от жилья до жилья, отрываю друзей от забот.
Улыбнитесь, друзья, это я, вертопрах, массовик-пустоболт.
Это я мельтешу и дурю, то ключом шевелю, то лучом.
Говорю, говорю, говорю... Нипочем не поймете о чем.
Может быть, о ромашках во рву, может быть, о подходах к добру.
И о том, что нелепо живу, и о том, что вовек не умру.
Непонятно? Могу ли ясней: есть у чуда растяпа-чудак...
О любви? Может быть, и о ней. О поэзии? Может, и так.
Не выходит — пиши не пиши. Завлекла болтовня, завела.
Но дела, как всегда, хороши. Трали-вали... Такие дела.
***
Жить! Начиная с нулевой отметки.
Жить на свету! Без грима и подсветки.
Не по одежке и не по уму —
Равновелико сердцу своему.
Жить! Оскользаясь на тропинке бедствий,
Не опасаясь роковых последствий.
Жить меж великих и убогих сих.
И заплатить, поскольку «аз вкусих».
Жить так, как заповедано в Начале.
Не обольщаясь славой и харчами.
Души не сберегая на потом,
Обжить себя, как обживают дом.
Не уронить себя до легкой птахи,
Покинувшей тысячелетний кров,
Чтобы шнырять в беспамятстве и страхе
По прихоти витийственных ветров.
Если вас заинтересовал этот поэт, более подробно прочитать о Леониде Григорьяне можно по следующей ссылке: http://nashasreda.ru/leonid-grigoryan/