Короткие истории из книги Таты Гутмахер «Полторы таксы».
Такса — это машина убийства
Убийства денег, времени, убийства трупов уже убитых крыс, мячиков, куриных сердец и овсяной каши, убийства депрессии, покорности судьбе и общепринятым правилам, это убийца велосипедистов, самокатчиков, самогонщиков и простых наркоманов на районе, убийца случайно упавших круассанов, мороженого и мыслей о бренности всего земного, убийца демонов, вьющихся вокруг спящего человека, кота или другой таксы, убийца цветочных клумб, садовой и домашней плетеной и прочей мебели, убийца одиночества, кстати, сдаю в аренду такс одиноким девицам и брошенным юношам, знакомство с семнадцатью персонами всех возможных полов, возрастов и ориентаций в течение одного часа семнадцати минут гарантировано. Если сумеете достаточно громко говорить, чтобы перекрыть собачий звучный лай.
Зачем ходят гулять?
Полтаксы Мотя уверен, что на прогулку мы ходим поесть. Едва выйдя за дверь, он упирается в грунт скосом носа — выглядит, как старинный промышленный пылесос — и начинает втягивать в себя все, что попадается на пути, объедок булки, треть сосиски, угол пиццы с блестящим кусочком колбасы, куриные кости, те самые, которые изображены в любой ветеринарке на табличке извлеченного из животных-идиотов, еще он ест использованные салфетки, крышки от пива, битое стекло, макулатуру новую и старую, цветные и черно-белые металлы, потерянные вязаные варежки на веревочке, кожурки беличьих орешков, конские каштаны целиком, доедает огрызки яблок и других более ядовитых растений, полный список неопознанных и опознанных, о боги, объектов разного статуса в смысле стерильности и испорченности с детальной экспликацией я когда-нибудь напишу.
Такса Хасан знает, что на улицу мы ходим на охоту. Надо ловить: зайцев, лисиц, белок под и на дереве, а также под машинами и посередине дороги; велосипедистов и шнурки их ботинок; проходящих мимо собак и привязанных к ним бабушек, их сумочки и газетки, детей на скейтах, роликах и в резиновых сапожках, футбольные и теннисные мячики, подвальных мышей и вольных крыс, голубей летящих, пикирующих и тупящих около урн, ловить надо комплименты от американских студентов и немецких гопников, полтаксы Мотю, который опять жрет непотребное, и меня, потому что я задумалась и иду в столб.
Я думаю, что мы ходим делать моцион, собирать новые слова и вещи, придумывать и подбирать истории, типажи и выставленные для прохожих разные ништяки в виде пар обуви или книжек, и еще мы удлиняем время, известно же, что время, потраченное на любимое существо или дело, не отнимается от жизни, а прибавляется, время терпит, пока пишешь или читаешь, время ждет, когда любуешься, плачешь или смеешься, когда вспоминаешь дорогое или придумываешь не бывшее, мы продлеваем жизнь, короче. И вам.
Балкон Джульетты
Кто не бегал с замиранием сердца к чужому окошку: выглянет — не выглянет, заметит — не заметит, любит — не любит. Я бегала к двум окошкам, к забору, под один балкон и на две кафедры. Вру, на три.
Сердце замирает в режиме свободного падения, и сам не знаешь, чего хочешь больше, чтоб уже или чтоб никого не оказалось. И в том, и в другом случае сбитое дыхание, нарушения сердечного ритма, режима сна и отдыха, вегетососудистая дистония, дистрофия, дислексия, то есть полная утрата дара речи в присутствии, все это на фоне мокрой подушки ночью и ритмических подвываний, которые стихами честнее не называть.
Физики любят говорить о слабых и сильных взаимодействиях, и как-то у них там все нелогично, потому что когда близко, то неинтересно и почти не трогает, и нервная система почти в покое, но все равно пространственные законы нарушаются. Вот и у нас так же. Одна мысль о вожделенном окошке ведет к искривлению био- и географий, на кровяное давление уже плевать.
Идешь по совсем другим делам. Мгновенный укол куда-то в самый центр существа, и ты уже на шампуре и все вокруг обжигает и некуда деться. Или нет, хуже, ты загарпунен, ты на крючке и тебя тянут туда, где большая и чужая лодка со своей жизнью, где сети, бочки, жестянки, и рефрижератор, и холод, и смерть в конечном итоге. Нет, мимо. Грубо. Не так. Ты марионетка, в твоем деревянном теле вбитые гвоздики и крючки, от них веревочки, висишь себе, покрываешься пылью, ждешь спектакля, но он каждый раз врасплох, ты дергаешься не своей волей, вынужденно соответствуя, ты это он, который делает тебя живым существом, а потом конец театра и опять реять в бутафорской комнате, пока тебя снова достанут, только больно в том месте, где крепеж. Когда древние сочиняли про мальчика с луком и стрелами, они знали, о чем говорили. Это все как-то связано с повреждениями в структуре живого тела.
Идешь, скоро за угол, оно там, там это окно. Трепещешь, бьешься внутри тельца, от возбуждения наглеешь. Вот. Оно! Никого. Штора. Он же там. Точно.
Все отдашь, лишь бы быть там, внутри, нет, не общаться, а просто коротко увидеть его жизнь.
Такса Хасан заходится лаем каждый раз, когда мы проходим мимо цокольного окна с гэдээровской занавеской, перед которой он иногда, совсем редко — сколько? два раза, может — видел кота. Когда они встречались, он лаял, задыхаясь, а заоконный кот молчал, мыл руку и не обращал внимания.
О постели
Постель и другие прикосновения — дело подзамочное, не вслух же, но все же вновь и вновь грамотные люди говорят, лучше спать не в одиночку. Лучше. Кто не держит дома человека, может воспользоваться другими живыми существами. Кот спит отродясь с дочерью, когда не слоняется. А у меня полторы таксы. Удобно, одно тельце по правой стороне, другое — по левой. Тепло, бурчит ритмично, экономишь на отоплении и разговорах за душу.
Частенько ночь не столь нежна, сколь увлекательна. Лодка ритмично бьется о скальный берег, а весло о колено, и просыпаешься с пониманием, что правая собака икает во всю грудину. Выскребаешь ее из-под одеялка, помогаешь метаться по комнате, в подросшем за ночь пальто скользишь на двор, едва не падаешь на новеньком льду, наблюдаешь, как зверь пасется по-коровьи, сжирая оставшиеся травинки, поскальзываешься еще раз на лестнице назад в дом, вынимаешь из пальцев ноги два каштановых мокрых листа, а из тапка сам каштан, надгрызенный с двух сторон, трясешь в унисон с собачьими ушами своим пальто, обдавая моросью пианино и мрачного кота на нем, осенней лисой снуешь под нагретое одеяло, еще же два часа можно спать, и опять бьет лодка, и кричит чайка: это полтаксы Мотя, ему грустно, его никто не любит, обещаешь сдать его вместе со страданиями в банк собачьей спермы или чучельнику, потом в лодке опять темнеет, мимо летит сова, задевая крылом и когтем, это кот занялся йогой на подушке слева и попал мне в верхнее веко задней левой, луна опять заходит и лодка начинает покачиваться на волнах, но тут в трюме дебош, а потом бурно занимаются любовью, это соседи сверху, не питерские, не питерские стены в берлинском старом фонде, опять икает прибоем такса Хасан и весельным скрипом постанывает во сне полтаксы Мотя, поверх этой звуковой дорожки быстро и много раз роняют сундук мертвеца этажом выше, наконец синкопами накладывается вопль соседа-наркомана, а поверх их всех и даже дождя, который больно хлещет мокрое окно, идет победной каденцией с будильником в руке работящий Бах, доброе утро, а вы как спали?
О суевериях
Теперь можно рассказать. У кого религиозные чувства и люди с медицинским образованием, отвернитесь, пожалуйста.
Знаете, что самое страшное, когда у вас болеет собака? Самое страшное — думать о второй собаке и ждать, когда она заболеет. Особенно, если второе животное младше и дурнее. Особенно, если оно не дается даже козюльку из глаза достать, сучит лапами и извивается как угорь. Страдает синдромом, как там? СДВГ? точнее, ничуть не страдает, напротив, рад и пользуется.
И вот наконец Хасан почти здоров, только слегка напоминает ишака Хаджи Насреддина незадолго до того, как тот почти привык ничего не есть, но околел. Полтаксы Мотя так и не заболел. Так и носится на двигателе своей повышенной шилопопости, нанося убытки всему, до чего может допрыгнуть.
И вот у меня откровение. Я вдруг понимаю, почему он до сих пор жив. И радостно здоров. Мне трудно об этом говорить. Мне нет, не стыдно, но… Короче. Полтаксы Мотю спасло его стерильное отсутствие послушания. Он за пару дней до того, как такса Хасан заразился, икону съел. Ну, не полностью съел, так, уголки подгрыз. Принял внутрь, так сказать.
Икона не средних веков и не греческого письма, и не на доске, а на твердой имитации доски, картинка на картонке. Но икона же! И жила она с нами лет десять, подарок.
И что думать теперь? Конечно, это очень по-средневековому, мощи потолочь в окрошку, чтобы спастись от чумы, то есть, в недостатке веры его трудно обвинить. Да и усомниться в действенности иконы тоже нельзя.
Хотя я как византинист считаю, что все это язычество. И случайность.
Триллер
Пьем чай с турецкими круассанами, для аппетита перебирая египетских навозных жуков, скарабеи называются. Нечеловеческий вопль из соседней комнаты. Животные мне изрядно поднадоели, но перспектива увидеть искалеченное тельце заставляет меня ринуться. Никогда-никогда-никогда я не хотела стать доктором, ну их, умирающих, погибающих и страждущих. А вдруг из них кровь течет или кости с кишочками торчат? Такса Хасан спал рядом, а полтаксы Моти не было. Катастрофа с ним. Не выживет? За ноль и семнадцать сотых секунды перед моим внутренним взором проносится вся его собачья жизнь, я переживаю два инфаркта, три инсульта, перерождение своей и еще нескольких душ, каюсь в прошлых и будущих грехах, вертикальный взлет, резкое торможение, управляемый занос, я на месте. Этого сучонка нигде нет. Есть только вопль. Уже непрерывный.
На неубранной постели самовзбивается перинка. Этот сучий потрох запутался в пододеяльнике. Он не сумел найти дорогу наружу. Страшно же! Вот хоть сами попробуйте.
Мальчик или девочка
Стоим во дворе, знакомимся с новой соседкой, актерка, сын играет на ударных, обсуждаем с остальными, сделать в углу двора фонтанчик, клумбу или прудик.
Соседский ребенок интересуется, мальчик у нас собака или девочка. Ответ соседа с третьего этажа:
— Времена теперь такие, тем более, тут у нас в Кройцберге*, надо ему дать возможность самому определиться, может, он захочет стать девочкой.
— Или кошкой, — только и догадалась я ответить.
__________
*Кройцберг — один из модных районов Берлина
Продолжение следует...