Основатель «Group-IB» Илья Сачков задает в своей колонке вечные вопросы, на которые не получает ответа. Но при этом не сидит сложа руки, а, задавая вопросы, совершает поступки, которые сам квалифицирует как «маленькие дела». Может быть, это и есть ответы на вечные вопросы? Здесь и сейчас.
Маленькая предыстория. Так получилось, что лето 2020 года было тесно связано для меня с западной частью Тверской области в местности около маленького, уютного и старого города Т. Это никак не было связано с пандемией и удаленкой, ибо все рабочее время я провел без изоляции в Москве, как и большинство нашей команды. Киберпреступность выросла на 93 процента, и наша нетерпимость к ней, как обычно, работала 24/7.
Новый уровень стресса (я думал, что уже давно нашел дно) совсем испортил сон, и требовалось место перезарядки на выходные. Место силы. И я его нашел странными перепутьями судьбы.
Нашел, попав в удивительные озерные края со странной многобио-сферной природой, когда в одном лесу можно встретить карельский лес, затем моховой бор, затем папоротниковую березовую рощу и так далее (это не Селигер — сильно дальше). Поля, разрушенные деревни или полуживые деревни, бесконечные поля, леса, красивые ландшафты.
Когда я оказался там первый раз, в голове засела странная мысль, что это место мне знакомо (хотя я там был точно первый раз в жизни). Какая-то необычная тоска или даже боль, близкая к боли от любви, периодически наплывала на меня без всякой причины.
Смотря на эту красоту и бескрайнюю русскую землю, соединил это со старой мечтой (давно, в 2014 году, я писал в «РП» заметку про мечты, где описывал мечту про далекие от больших городов ИТ-деревни в России) построить деревенский кампус для Group-IB далеко от Москвы (да и не один). Где можно жить на природе, беречь ее и защищать, работать, восстанавливать исторические места, общаться между собой, ну и многое другое.
Вернувшись в Москву и не рассказывая о точном месте, я провел опрос: кто хочет переехать на постоянку, кто готов приезжать отрезками, а кто не готов вообще. Оказалось, что 20% готовы переехать (некоторые даже с семьями), а 60% готовы приезжать отрезками вахтовым методом. Я, чувствуя ниточку интуиции или судьбы, стал серьезно заниматься этим начинанием в выходные дни, продолжая в будни заниматься своим делом в больших городах.
Сейчас, в середине сентября, я хотел бы описать боль, появившуюся у меня еще в первую поездку, но усилившуюся в разы. Боль из-за вопросов. Боль из-за любви. Но с этой болью понятно что делать. Делать дела маленькие и своими руками. Но не понятны ответы на эти вопросы. И они мучают и меня, и тех, кто оказался рядом со мной. Об этом я и хочу написать.
Первую половину трассы в сторону тех мест — до города Ржева — я хорошо знал. Около 20 лет. Я много читал и слушал живые воспоминания — с детства, но в этом году этому дали вторую жизнь с появлением Ржевского памятника и с появлением по трассе желтых больших табличек с указанием мест воинских захоронений, места гибели 29-й армии, цифрами убитых и замученных и многого другого. Эти вещи я считаю правильными и нужными, и жаль, что это не было сделано давно — в советское время или в новой России. Очень важно знать, что земля, на которой кто-то отдыхает, или строит дачу, или, собирая грибы, мусорит в лесу, пропитана кровью во много слоев. Важно помнить, что война — это страшно. Не забывать цену войны. Не забывать главное, наверное (по крайней мере, для меня): что память об этой войне — для того, чтобы никогда не повторять и даже не думать повторять.
Но есть странные вещи, которые оставляют открытые вопросы, от которых больно. Около Ржева, на выезде из города, два военных кладбища за одним забором. Очень советую туда поехать. Кладбища там — наше и немецкое. Как вы думаете, какое кладбище ухоженное, с гранитными надгробьями, свежими цветами, с отчеканенными фамилиями, что никакое время их не сотрет? Странно это — дисбаланс между Ржевским памятником и нашим Ржевским кладбищем, где лежит малая часть тех, кто остался в русской земле навсегда.
Ржевский монумент, на мой взгляд, прекрасен и понятен. Он показывает боль, мужество, безысходность и смерть. Но если пройти внутрь, то внутренний забор украшают фотографии улыбающихся солдат у костра, молодых женщин в военной форме. Все смеются и улыбаются, продаются детские пилотки. Не кажется ли странным, что даже обычное кладбище в России не вызывает улыбки? Простое кладбище в России — невеселое место. Место скорби, воспоминаний, печали и горя, в отличие от английского, французского, например. Но откуда этот парадокс? К чему улыбающиеся солдаты и пилотки? Это места ржевской мясорубки. Хотите показать мысль — покажите архивные фотографии замерзших трупов в девять слоев, людей, срывающих кору, чтобы поесть, оторванные ноги в бане (немцы оставляли себе наши валенки, но чтобы снять валенок, приходилось сначала отрубить ногу, так как он примерз, а потом отогреть валенок в бане), покажите на видео настоящих ветеранов, описывающих ад происходивших там событий. Романтизация войны — это прямой путь к ее повторению, а кто учил историю войны не по воспоминаниям маршалов или обычным учебникам, тот знает, что улыбок там было мало. Были миллионы смертей, инвалидов физических и умственных, страх и почти добитый генофонд смелых воинов как мужского, так и женского пола.
Также недавно произошли, на мой взгляд, булгаковские исчезновения. В канун 9 мая в Твери со здания Медакадемии, где раньше находилось управление НКВД, сняли две мемориальные доски, посвященные расстрелянным в 1940 году польским военнопленным. 7 мая прокуратура г. Твери почему-то решила, что таблички, установленные в начале 90-х годов, установлены не в том месте (!!!). Кроме понятного (непонятного) переписывания истории для меня одним из порази-тельных фактов было то, что в процессе демонтажа принимали участие представители местных патриотических организаций. Один из них, Максим Кормушкин, в солдатской пилотке и военной форме Советской армии, забрал таблички к себе домой (!). На решение прокуратуры пожаловались российские ученые и историки (я тоже написал жалобу). Результат — 0.
При этом свидетельские показания Дмитрия Токарева, начальника Калининского НКВД в 1940 году, данные Главной военной прокуратуре, как доказательство не учитывались. Напомним, Токарев подтвердил факт исполнения приговора в здании Медакадемии и указал место захоронения поляков. Протоколы допросов опубликованы в книге «Убиты в Калинине, похоронены в Медном».
Еще один вопрос без ответа. Подобным такому сотни, а может, тысячи. На тюрьме города Т. (стоит с царских времен, и в ней проходили репрессии с момента установления советской власти: прямой потомок Кутузова, Кутузов-Голенищев, расстрелян в 31-м году, священник, добрых дел мастер Рюриков — 37-й год) нет вообще никаких табличек. Она стоит белая. Рядом с ней памятник учителю. А чему мы этим хотим научить новое поколение? Вопросы и боль.
Несмотря на таблички на дороге, многие захоронения находятся в очень плохом состоянии. Ржевский памятник я сам поставить не могу, но навести порядок в маленьких местах можно. Так мы и сделали в нескольких местах, удаленных от людей. Правда, опять оставил вопросы случай в деревне Г., где хоть как-то осталась жизнь и стоит не маленькое, но совсем заросшее и побитое воинское захоронение. На табличках еле видны фамилии. Видно, что погибали отец, сыновья и иногда даже дед. Несколько женских фамилий. В городе нам продали бракованный триммер. Но чтобы не тратить день, мы купили обычные косы и поехали на место. Соседний дом от кладбища — ухоженный. Кладбище — трава и борщевик размером от шеи до головы. С дороги кладбища не видно. Делаем мы свое дело, выходит женщина из соседнего дома с граблями. Думаю: хочет нам помочь. «Ребят, вы бы мне помогли — покосили мне дальний луг, а то непонятно чем занимаетесь». Что уж тут сказать. Ничего мы ей не ответили. Молчали и косили. Доделали дело. Убрали траву, посадили новые цветы. Когда сажали цветы, женщина сказала, что у нас ничего не получится, так как земля вся в известняке — это захоронение на фундаменте разрушенной в 30-х годах церкви. Тогда церковь разрушили, «попадью» в белом платье скинули в яму, а известняк и кирпичи использовали для сельхозстроений. (Кстати, недалеко от этой деревни, в деревне Т., стоит разрушенная дореволюционная синагога.) Женщина еще что-то пробурчала. Ушла. Мы доделали дело. Уехали. С болью-любовью в груди и с вопросами без ответа. Цветы, кстати, взошли. Через пару недель мы вернулись проверить чистоту.
Теперь о чистоте. Для меня это с детства больная тема. Я искренне не понимаю, что у человека в голове, когда он кидает мусор на свою землю. Я родился в Измайлове, на востоке Москвы, и с 9-го класса (2001–2003 годы) мы сами, без учителей делали с апреля по май субботники, чтобы убирать мусор из Измайловского парка. Уже тогда мне становилось страшно, сколько в стране людей, которых я не могу понять. Ведь маленьким кажется, что мы все едины и живем по одинаковым добрым правилам. До слез было обидно, когда на следующий день в местах, где мы очистили лес, опять кто-то кидал мусор. Один раз мусор кинули при нас в момент уборки, и тогда родилась новая методология по борьбе с мусором. Через силу и боль. Мы называли это «боль — это бальзам». Кроме уборки наш отряд экологов стал давать знания об уважении к земле через страх и угрозу насилия и боли. (Всем привет, кто нас помнит, — надеюсь, вы исправились.)
И я вам скажу, это был очень эффективный метод.
Возвращаюсь в Тверскую область. То место, где мы были (как и вся наша Русь), натерпелось. Город Т. был в руках у литовцев, поляков, украинских казаков, немцев. Сколько истории. На нашей земле, которая столько пережила. И каждый раз кровью возвращалась обратно в Русь.
По обоим краям Западной Двины сотни метров хорошо сохранившихся окопов и заросших блиндажей. И везде мусор, мусор, мусор. Везде мы возили большие черные пакеты и его собирали как могли. Найдя огромную нелегальную помойку, мой брат за свои деньги организовал ее вывоз, так как городская администрация сослалась на отсутствие денег в бюджете.
Но как? Как возможно, чтобы человек, понимающий и уважающий свою землю, мог это делать? И почему этих людей так много вокруг нас? Ближайшие населенные пункты — в десятках километров. Мусор на окопах. Мусор просто в лесу. И неважно где — в Измайлове или в 400 км от Москвы. Неважно где. Что в голове у этого человека? Почему мне так больно, а ему все равно? Я долго рефлексировал на эту тему — может, это поколение потерянное? Но, читая книгу (на мой взгляд, обязательна к прочтению и обязательна для внесения в учебную программу) Николая Никулина «Воспоминания о войне» в конце августа (словно судьба помогла мне с некоторыми фактами и ответами), я нашел такую же боль у автора, который описывал в конце книги похожую ситуацию, вернувшись на места страшных боев еще в 78-м году: «Разбить немцев в этих местах так и не удалось, и они отступили. Людей здесь встретишь теперь совсем редко. Лишь в грибной сезон сюда съезжаются оравы грибников. Они загаживают леса грязной бумагой, целлофановыми пакетами, пустыми бутылками, консервными банками, они жгут костры и устраивают пожары. Всем наплевать на то, что это за места, никто ничего не знает о происходивших здесь смертельных боях… разворованные памятники… откуда же такое равнодушие к памяти отцов? Откуда такая вопиющая черствость?.. Никакие памятники и мемориалы не способны передать грандиозность военных потерь, по-настоящему увековечить мириады бессмысленных жертв. Лучшая память им — правда о войне, правдивый рассказ о происходившем, раскрытие архивов, опубликование имен тех, кто ответственен за безобразие».
Получается, что проблема уважения к земле и правда войны не новая тема для России, если ветеран с болью описывает это в 70-е годы, когда память была сильно живее, когда оставалось в живых еще много ветеранов? Так почему же так? Вопрос без ответа…
Но что делать, понятно: история добра — в малых делах. Мы продолжим заниматься исторической памятью, мы продолжим убирать мусор своими руками. Беречь лес от незаконной вырубки и пожаров. Гонять браконьеров с воды да из леса.
Маленькими делами, да своими руками. Может быть, именно так и делаются изменения к лучшему. И когда ты занят, в голову не приходят эти проклятые вопросы.
Колонка Ильи Сачкова опубликована в журнале "Русский пионер" №99. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".