У одного барина, да недоброго, крепостных-то много было. Хоть и лют был князь Олоедов, но любил перед губернским высшим светом себя показать как человека, понимающего искусство. Был у него свой крепостной театр, и немаленький, поставлен этот театр на самую широкую ногу - и помещение выстроено специальное, и актеры с актерками были отборные, и танцорки чудесные, и швеи, которые костюмы для представлений делали. Был и свой художник.
Алексей редкий, говорили, был художник, такие портреты писал, куда там, даже немцы всякие родовитые, которые порой гостили в поместье, вздыхали да охали. Всем, конечно, хотелось, чтобы Алексей их портреты писал, деньги большие сулили князю, да тот ни в какую, больно ревнив был. Мои, говорил, портреты Алешка писать будет и ничьи больше!
Князь Олоедов не женат был, не больно и нужна ему семья-то. Да и то сказать - театральных, видать, ему хватало, в актерки девушек красивых набирали, даже и покупали специально их для такого дела - для театра. Но если какая князю особо по душе приходилась, так становилась его "фавориткой" и даже "музой", потому как хоть и лют князюшка был, но мнил себя и поэтом и баснописцем, и писателем великим, всё о славе мечтал, чтобы его книжки по всей стране читали. Только не стало по его, не хватило, видать, таланта.
Писал князь и пьески для своего театра, а потом на премьеру всех соседей приглашал и вообще - видных людей губернского города. Отказывать ему соседи не смели, знали уж, каков нрав у князя - уж как невзлюбит кого, так держись, столько пакостей причинит, и не то, чтоб по крупному, а, как говорится, мелкого, да много.
Декорации для спектаклей по его пьескам Алексей тоже готовил, не один, конечно, были у него подмастерья, многому он их научил. А сам откуда все умел, про то было точно неведомо. Поговаривали, что сызмальства он рисовал неплохо, за то князь его и купил у наследников почившего прежнего хозяина. А тот, прежний хозяин, настоящего художника приглашал, не для мальчонки, конечно, для себя. Ну, художник, вроде как с самого Петербурга, в помощники взял себе Алешу, вот мальчонка по своей любознательной натуре и природному таланту многому у него и научился.
Декорации для спектаклей получались у Алексея такие, что они одни, говорили, и то уж - целое произведение искусства, было на что посмотреть.
В его обязанности входило и рисовать театральных актерок, изображать им на лицах невинность, сладострастие, хитрость, да и другое - что по их роли требовалось. Уж и тут Алеша таким мастером себя проявлял, что куда каким французам.
Лет Алексею по ту пору и не так много было, хотя и не сказать, что мало - уж двадцать два годочка. А все ж неженатый был, то ли из-за того, что работы художнической у него невпроворот было, то ли еще по какому другому складу - да не полюбил он еще никого. К тому ж, сам князь не больно желал, чтобы его театральные семьями обзаводились, девкам - так и вовсе никакого позволения на то не давал, разве только тогда, когда играть они уж не годились. К Алешке князь и вовсе пуще того ревниво относился: чтобы при его персоне - портреты его писать да картины, какие скажет князь, да еще в театре чтобы все делал, как надо. Если бы и попробовал Алешка попроситься, чтобы жениться ему, князь, поди, и не позволил бы, но Алеша и не просил.
Да только рано иль поздно, а и он полюбил. Появилась при театре одна девушка, молодая совсем. И роли всякие она хорошо показывала, петь могла да и танцевала так, что, казалось, ангел спустился и на ножках длинных всё кружит, кружит. Носочек хорошо держала; был у князя специальный человек, вольный, который актерок учил двигаться правильно, танцы разные делал для представлений, да балеты тоже.
Девушку ту звали Полиною или Паулиной, если на театральный лад. И до того хороша была Полина - высокая, тоненькая, ручки-ножки такие ладные, словно и не из крестьянской семьи девушка, волосы, что тот водопад, но только русые, густые, волнами, глаза голубые-голубые, да яркие, как васильки в солнечный летний день. Не девушка, а клад земной.
Вот и влюбился в нее Алеш а-то. Как грим ей делает, так всё и говорит тихонечко о любви своей, а громко-то нельзя - услышат, упаси бог, да князю донесут. Вот тогда-то горестей не пересчитать ни Алешке, ни Паулине его, жаворонку небесному.
Как раз готовил князь представление для больших гостей, вроде как в губернию пожаловать должны были члены высочайшей фамилии, вся губерния-то всполохнулась, каждый так и норовил чем себя преподнести. Ну а князю и думать не надо было, только пьеску новую затейливую написать, чтобы понравилось высочайшим гостям. Вот он и накропал - о жизни древних греков, да их богов с богинями. Паулина-то одну из заметных ролей исполняла, хоть и не самую важную.
Последний показ перед спектаклем сам князь смотрел - чтоб ни сучка, как говорится, ни задоринки. Все актеры да актерки боялись его пуще огня, если запнутся или что другое - так и наказать на конюшне мог велеть их князь-то. Всяко бывало... Но последний показ прошел просто лучше бы надо, да некуда.
Тут князь и узрел тем самым взглядом Паулину, жаворонка небесного. Узрел и говорит Алешке, мол, после спектакля готовь Паулину, изобрази ей невинность самыми художническими красками и костюм богини невинности пускай на нее наденут. А это значило только одно - Паулину к князю поведут, где она танец исполнит и всем его прихотям подчинится.
Алексей, как то узнал, с лица почти спал, да только нет, все одно, улыбнулся как мог весело князю Олоедову и в ножки поклонился - мол, как Ваше Сиятельство приказать изволит, всё, как всегда, в самом распрекрасном виде.
А сам Паулине рассказал все тихонечко, да велел не бояться: не бывать такому - похитит ее, увезет, не быть ей с князем. Паулина испугалась - как же, куда они? Но Алеша сказал ей, что так убегут, что и следа их не сыщут, он уж про то и прежде думал и с кем надо разговоры вел, а теперь, по такому случаю, и быть по тому. И пусть, мол, Паулина играет свою роль весело, счастье ее ждет, он за то ручается.
А надо сказать, что были денжонки у Алешки-то...
У князя имелся закадычный друг, поместье того друга не так далеко находилось от княжеского. Тот его друг счастливо женился, любил свою молодую жену, да все просил князя, чтобы Алешку-то дал - портрет писать его жены, понятие у того барина такое стало, что портрет никто лучше сделать не мог, как Алексей. Но князь, понятно, ни в какую, портреты Алешка должен писать только его, иначе - не сносить тому головы и таланта его не пожалеет. Сколько раз и Алешке говорил князь - если ослушается, велит ему столько кнутов на конюшне дать, что он не то, что портретов писать не сможет, а не проживет и дня после такого.
Ну, друг князев - тот еще хитрец был. Говорит князю, мол, у меня тоже представление будет в честь годовщины свадьбы, так дай мне Алешку-то хоть, чтоб тот актеркам лица нарисовал. А что - князь и согласился, тем более, был зван на такое представление и на празднование годовщины свадьбы. На неделю аж отпустил Алексея, да строго наказал - чтоб никаких портретов! Алеша, конечно, обещал.
Друг-то князя и уломал его - написал все ж Алеша портрет жены того барина, хоть и не парадный и не так, чтоб большой. Хозяин-то клялся, что тот портрет - только для потомков. Так уговаривал, что и сынишку своего малого показывал Алеше - что вырастет тот и не узнает, как его мать прекрасна была по молодости лет. Алексей ребятенка увидал, да дрогнуло его сердце, тем более, его отец всё совал Алеше дитенка - потетешкать. Да и молодая мать, а жена хозяина, так нежно уговаривала его, что Алешка стал сомневаться. Ну, чтобы он не сильно сомневался, хозяин ему золота пообещал, да и расплатился с ним щедро, когда Алеша портрет исполнил.
После того спектакля, что показан был в князевом поместье для высочайших гостей, Алеша отправился грим делать Паулинке, а ту уж в богиню невинности обрядили. Сам грим рисует и говорит - не бойся, ласточка моя, не быть по-князеву, быть по-моему. Паулина и не жива и не мертва от страха, боится и князя и слов Алешкиных, да и любит так Алешу, что на все готова, хоть на саму погибель с ним идти, а только не к постылому князю страшному.
Разрисовал Алеша красавицу, да и ушел. А Паулина осталась ждать - вот князь велит ее забрать и к нему привесть, как гости-то уедут или спать уймутся. А возле ее комнатешки здоровые лбы стояли, охраняли, значит, князеву фаворитку, чтобы не делась куда.
Да только вдруг отворяется окошко ее кельи и там - Алешка. Палец у рта держит - тише, мол, Паулина, иди ко мне. Та - к окну, Алеша и забрал ее через окошко - как есть, почти нагую, в одной белой накидке богини невинности. А там - фьють, и за ограду ее, ждали их сани. Как они из поместья сбежали, да то не знаю, много там повозок стояло, много прислужников сновало, в том числе и заезжих гостей, видать, поэтому и удалось.
Увез Алеша свою зазнобу, да лихо так! Шубой ее прикрыл в повозке. Морозно было, а шубу ямщик прихватил, за то Алеша с ним щедро расплатился. Едут они спешно, Паулина под шубой чуть не с головой, не холодно ей, только в мороз от страха кидает, что настигнут их, да как князь их запорет, а Алексей-то ей под шубой все говорит - не страшись, моя птица небесная, обвенчаемся скоро. Все утешает ее да милуется, Паулина и поуспокоилась малость, счастье ее сердечко почуяло.
Привез их ямщик к дому одного сельского священника, и то сказать, - не близко, сколь верст-то проехали. Алешка священнику низко поклонился, да тот знал всё, ямщик с ним договорился уже, ему и за то заплачено было. Алеша священнику тоже деньги сует, а священник и говорит - золото, мол, я возьму, но и ты, раб божий, знай, что не для своей нужды беру у тебя, а для храма, так считай, это твое пожертвование. Алексей только и рад был, и говорит священнику - мол, батюшка, кривить душой не буду, скрываемся мы, заберет нас ввечеру тот, кто привез, а в городе он знает, что делать и куда нас везть, только милости прошу - венчаться нам надо. Упал Алеша в ноги святому отцу, а тот и отвечает - коль любите друг дружку, то и повенчаю я вас.
И ушел все к обряду готовить. Про священника этого кому надо знали, что беглых он мог венчать, не брезговал, из просвещенных был, даже поговаривали, что слышали его речи о том, что все люди свободные и не может один человек другими людьми владеть, как скотиной какой. Но это уж - кто знает, может, и врали люди, за такие слова ведь могли не посмотреть и на сан, а сослать в острог, в саму Сибирь великую.
Так или не так, но обвенчал священник Алешу с Полиной да велел им любить друг дружку всю жизнь.
Только в дом успели воротиться, как видят в окошки, хоть и не близко - огни, видать, повозки едут в ночи. Алешка-то сразу признал - откуда могут быть факелы горящие да столько повозок здесь, раскрыли их!
И то верно - князь погоню снарядил, людей не пожалел, много их отправил, чтоб беглецов поймать и вернуть хозяину на лютую расправу.
А священник, что венчал их, и говорит - прячьтесь! Алешке велел быстро в шкапчике схорониться, а Полине - за ширмой, там ее кисеей прикрыл. Трясутся они и думают - как так быстро их князевы гончие настигли, как верную дорогу сыскали, не псы, а хуже псов люди.
Полина из-за ширмы через кисею видит - открыл священник створочки с позолотой, достал оттуда икону небольшую и стал молитву творить.
И случилось тут странное - ночь ясная была, морозная, а тут поднялась, как ниоткуда, метель такая, пурга злая, огромная, так замела, что и огней на повозках видно не стало. Замело, закидало снегом - и дорогу потеряли с под ног, закружили, завертели на одном месте, по кругу ходить стали, не видать, куда едут, кони храпят, пугаются злой вьюги. Но все ж через время догадались коням волю дать, так и дошли до жилья, хоть и не видели, а наугад, лошадь дорогу знает.
Чуть живы добрались до дома, а там им священник налил взвару, да клялся, что беглеца с беглянкой не было. Так опоил их, отогрел, те и рады-радёшеньки, что хоть живы остались.
А метель, пурга злая, тем временем улеглась, ровно и не было ничего. Люди те, князевы, отогревшись, дом и приход обыскали, да не найдя никого, поехали далее. Только и потом не нашли и воротилися к князю ни с чем.
Пока пурга вьюжила, священник успел молодых так запрятать, что и найти их трудно - была в его доме потайная комнатка, под землей вырыта, и ту икону чудесную при них оставил, велел им тихо молиться, у Господа милости просить, чтоб не почуяли их князевы люди. В той подземной комнатке Алеша с Полиной не замерзли - одёжу-то с собой прихватили, да была там и печурка специальная для таких случаев.
В другой вечер и проводил их священник, а ямщик привез в город в тайное место, где за большие деньги им пачпорта сделали. Хранил Господь их, не сделали им худого лихие люди, так и уехали Алеша с Полиною потихоньку на перекладных в польские земли, там и жили долго. Говорили, что Алеша в тех землях известным художником сделался.
По нашим местам слухи ходили, что священник со своей чудесною иконой многим беглым помог, беду от них отводил. На той иконе Божья матерь была с улыбкой светлою и малый Сын ее - с самым добрым лицом хранителя всех неправедно угнетенных на земле.
Сказывали, что икону писал человек один, который лихостью славился, да только в конце жизни в приход к тому священнику подался в служки - грехи замаливать, после кончины жены своей. Злодей был, а полюбил так, что и душу готов был отдать за любовь. Только больная оказалась жена его, он уж на ней на больной и женился, рядом быть хотел до последней ее минуты. Жена любимая и уговорила - дать свободу рабам его и грехи все замолить, чтобы на Небесах вместе они быть могли. Вот и написал человек тот такую икону, чтобы неправедно обиженным да обездоленным помогать могла, а любящие сердца соединять.
Такое его сильное раскаяние было и такая любовь ко всем людям снизошла, что через это икона чудесный дар силы получила от того, кто спасет всех нас, и самому тому человеку прощение было дано, а вскоре - и уход из жизни легкий, во сне - для того, чтобы душа его обрела покой и вечное счастие с той, что ждала его там, на Небесах.
_______________________________________________
По мотивам рассказа Н.С. Лескова "Тупейный художник"