Из цикла "Жизнь наша лицейская"
В предыдущих статьях я касалась, в основном, «открытий», сделанных в последнее время некими «исследователями», стремящимися переписать по-своему и историю нашей родины, и биографию великих.
А сейчас хочу немного представить себе (и, если позволите, вам), каким же был в те далёкие годы будущий великий поэт.
В те дни, когда в садах лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Елисея,
А Цицерона проклинал…
…Когда в забвенье перед классом
Порой терял я взор и слух,
И говорить старался басом,
И стриг над губой первый пух…
… Существует красивая легенда: 26 мая 1799 года, в день рождения Пушкина, в Москве был салют и звонили во все колокола. Так «первопрестольная» отмечала полученное известие о рождении дочери цесаревича Александра Марии. Трудно сказать, так ли было на самом деле: Мария родилась 18 мая, а когда известие было получено в Москве, мы не знаем. Но так хочется поверить в торжественную встречу новорождённого поэта…
О детстве Пушкина, семейных отношениях я в своё время писала (читайте здесь). Хочу остановиться на одной детали: сейчас широко известен портрет юного Александра, подаренный в 1960 году музею Народным артистом В.С.Якутом, прославленным исполнителем роли Пушкина на сцене (автору этих строк посчастливилось его видеть – пусть я была ещё мала, а Якут уже явно староват для поэта, но впечатление незабываемое).
Вот об истории этого изображения - два слова. Артисту портрет был подарен восхищённой его игрой зрительницей – потомком семейного врача Пушкиных М.Я.Мудрова. А Мудровы получили его от Н.О.Пушкиной в начале 30-х годов XIX века, когда имя Александра Сергеевича было уже широко известно. Мне как-то трудно представить себе мать, расстающуюся с единственным (ведь фотографию то время ещё не изобрели!) детским изображением сына… Видно, действительно мало нежности было в семье Пушкиных!
И.И.Пущин вспоминал о «неприятном распоряжении»: «Через несколько дней после открытия… входит директор и объявляет нам, что получил предписание министра, которым возбраняется выезжать из Лицея, а что родным дозволено посещать нас по праздникам. Это объявление категорическое… сильно отуманило нас всех своей неожиданностию. Мы призадумались, молча посмотрели друг на друга, потом начались между нами толки и даже рассуждения о незаконности такой меры стеснения, не бывшей у нас в виду при поступлении в Лицей». Для многих мальчиков, несомненно, это было очень горько. А что почувствовал Пушкин? Приходится только догадываться, так ли уж хотелось ему «выехать» домой.
Хотя, справедливости ради, укажу, что, поступив в Лицей, Пушкин не был «забыт» домашними. Почему-то принято считать, что к Пушкину родители приехали в первый раз в 1814 году. Однако в ведомостях Лицея указано, что 21 января 1812 года здесь побывала «действительная статская советница Пушкина с детьми» (а дядя Василий Львович навещал племянника неоднократно)
… И всё же, каким он был – двенадцатилетний Саша Пушкин?
Известно, что к началу обучения он был очень начитан. Л.С.Пушкин рассказывал: «Библиотека его отца состояла из одних французских сочинений. Ребенок проводил бессонные ночи и тайком в кабинете отца пожирал книги одну за другой. Пушкин был одарён памятью необыкновенной и на одиннадцатом году уже знал наизусть всю французскую литературу». П.И.Бартенев в «Материалах для биографии Пушкина» указывает: «Летом 1811 г. дядя Василий Львович повёз его в Петербург. Ещё и теперь некоторые помнят, как он, вместе с 12-летним племянником, посещал московского приятеля своего, тогдашнего министра юстиции И.И.Дмитриева; раз, собираясь читать стихи свои, – вероятно, в роде “Опасного Соседа”, – он велел племяннику выйти из комнаты; резвый, белокурый мальчик, уходя, говорил со смехом: “Зачем вы меня прогоняете, я всё знаю, я всё уже слышал” (сообщено одним очевидцем)». С.Д.Комовский вспоминал об «огромном запасе любимой им тогда французской литературы», привезённом Пушкиным из Москвы.
Обычно указывают, что по приезде в Лицей у Пушкина были изъяты эти книги из-за непозволительного содержания. Несколько сомневаюсь в причине: 22 декабря 1811 года А.М.Горчаков напишет дяде, что Александр I подарил Лицею свою библиотеку, которой он пользовался в молодости, и что у воспитанников отняли все бывшие у них книги. Видимо, тогда и произошло «изъятие» книг у Пушкина.
Практически сразу Пушкин получает первое лицейское прозвище – Француз. Снова обращаюсь к воспоминаниям Комовского: «Сами товарищи его, по страсти Пушкина к французскому языку (что, впрочем, было тогда в духе времени), называли его в насмешку французом, а по физиономии и некоторым привычкам обезьяною и даже смесью обезьяны с тигром». И хотя М.Л.Яковлев отреагирует достаточно резко: «Как кого звали в школе, в насмешку, должно только оставаться в одном школьном воспоминании старых товарищей; для читающей же публики и странно и непонятно будет читать в биографии Пушкина, что его звали обезьяной, смесью обезьяны с тигром», - мне всё же кажется, что нам это читать не «странно и непонятно», а довольно интересно. Да и сам поэт писал:
Когда французом называли
Меня задорные друзья…
А в протоколе празднования лицейской годовщины 1828 года, написанном рукой поэта, мы прочитаем, что «собралися... 8 человек скотобратцев», и в их числе - «Пушкин - Француз (смесь обезьяны с тигром)».
Впрочем, было и ещё одно прозвище – Егоза.
Но о чём говорят практически все, - уже в те годы Пушкин много сочинял. По свидетельству брата поэта, «страсть к поэзии проявилась в нём с первыми понятиями: на восьмом году возраста, умея уже читать и писать, он сочинял на французском языке маленькие комедии и эпиграммы на своих учителей».
А в Лицее? Комовский много лет спустя будет вспоминать: «Пушкин [по приезде из Москвы] начал ребяческую охоту свою – писать одни французские стихи и переводить на чисто-русскую, очищенную им самим почву. Затем, едва познакомившись с юною своею музою, он стал поощрять и других товарищей своих писать… Сам же поэт наш, удаляясь нередко в уединённые залы лицея или тенистые аллеи сада, грозно насупя брови и надув губы, с искусанным от досады пером во рту, как бы усиленно боролся иногда с прихотливою кокеткою музою, а между тем мы все видели и слышали потом, как всегда лёгкий стих его вылетал подобно “пуху из уст Эола”». Есть и свидетельства, что называется, «по горячим следам»: А.Д.Илличевский напишет своему приятелю П.Н.Фуссу: «В моих стихотворческих занятиях я успел чрезвычайно, имея товарищем одного молодого человека (Пушкина), который, живши между лучшими стихотворцами, приобрёл много в поэзии знаний и вкуса, и, читая мои прежние стихи, вижу в них непростительные ошибки. Хотя у нас запрещено сочинять, но мы с ним пишем украдкою». А немного позже сообщит ему же, что лицеистам «позволили теперь сочинять».
И – знаменитый фрагмент из «Записок о Пушкине» И.И.Пущина: «При самом начале он – наш поэт; как теперь вижу тот послеобеденный класс Кошанского, когда, кончивши лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: “Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами”. Наши стихи вообще не клеились, а Пушкин мигом прочёл два четырёхстишья, которые всех нас восхитили. Кошанский взял рукопись к себе. Это было чуть ли не в 1811 году, и никак не позже первых месяцев 1812 г.» В Лицейской тетради Пушкина сохранилось стихотворение 1815 года (позднее, с некоторыми правками, оно было напечатано):
Где наша роза?
Друзья мои!
Увяла роза,
Дитя зари!...
Не говори:
Вот жизни младость,
Не повтори:
Так вянет радость,
В душе скажи:
Прости! жалею.....
И на лилею
Нам укажи.
То ли это стихотворение? Или же те стихи юного поэта, увы, не дошли до нас? Не знаем…
А ведь идёт только первый год обучения…
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
«Оглавление» всех публикаций о Лицее смотрите здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь