Матушка рассказывала: в тот день, когда сообщили о полёте Гагарина, она пошла покупать коляску - для меня. Так совпало: весна, космос, ожидание ребёнка.
Можно находить в той эпохе самое разное - дурное, хорошее, но чего в ней не было - так это усталости. Не было бесчувствия. Не было уравнивающего добро и зло почвенного цинизма.
Меня родили не усталые люди. Пережившие в детстве войну, не слишком-то счастливые и, наверное, редко поднимающие голову вверх. Но не усталые. Радость 12 апреля не была для них чужой, внешней. Они её приняли, как дыхание.
Энергии первого полёта, немыслимого прорыва, энергии вселенской свободы хватило ещё лет на пятнадцать.
Для мировой истории - ничтожный срок. Для поколения родившихся в шестьдесят первом - самые важные, сюжетообразующие годы.
Моё свидетельство о рождении выписывали в бюро записи актов гражданского состояния исполкома Сталинского районного Совета депутатов трудящихся города Ярославля. Первый человек космической эпохи уже сказал: «Поехали!», а Сталин ещё лежал в мавзолее.
Не мой выбор – где рождаться, у кого брать грудь, куда сворачивать на прогулке. Отец катил меня в коляске, увидел уходящий автобус, ругнулся: «а ведь автобус-то от нас ушёл», я дополнил: «гадя». «Гадя» - отзыв о неласковом мире. Понятно, когда так говорят дети. Но таким же сосунковым нигилизмом инфицировано изрядное количество взрослых.