Жизнь покатилась под горку свинцовым шаром. Терапию Айя переживала тяжело, но особенно мучило её введение гормонов. Она распухала до состояния резиновой куклы, в которую кто-то, в насмешку накачал воздух, у неё отекали лодыжки так, что впихнуть ступни в какую-то свою обувь она не могла, и ей приходилось волочить ноги в Сашиных старых кроссовках, шаркая и спотыкаясь. Да Айя и не хотела никуда ходить. А куда может пойти женщина, которая ещё полгода назад была фарфоровой статуэткой, а теперь неповоротливое тулово не помещается ни в одну куртку. Да ещё волосы... Пряди оставались в руках, путались между пальцами и Айя, глотая слезы, закручивала их в бумагу, таясь от мужа, и выбрасывала в мусорку. Вылезли даже брови и ресницы. Она сначала пыталась подрисовывать на бледном, как будто пластилиновом лбу тонкие ниточки, но потом плюнула. И просто часами сидела в полутемной спальне, тупо тыкала в клавиатуру ноутбука, борясь с накатывающими приступами тошноты.
И ещё в эти дни, Айя вдруг поняла, как она любит мужа. Все наносное, пустое, выпендристое, то что она вдруг начала культивировать в своей душе последнее время, вдруг растворилось, спало, вылетело в трубу её неожиданной беды. Она с нетерпением ждала Сашу с работы, морщась от назойливой заботы Лены, при звуке открывающегося замка ковыляла к дверям, цепляясь за стулья и стены, садилась напротив, когда он ужинал и смотрела ему в рот. Её даже переставало тошнить в это время и она сама подавала мужу ужин, ревниво выдергивая из Лениных рук посуду, приборы и хлеб. А потом, когда та уходила, садилась рядышком с Сашей на диван и прижималась к нему теснее, как будто пытаясь унять, ставшую постоянной боль в душе...
И она чувствовала страшное. От тела мужа, от его глаз и рук больше не исходили те самые, горячие ответные волны, к которым она привыкла и которых она тяготилась сдуру. Саша не отстранялся, нет. Он напрягался, старался делать вид, натянуто улыбался и обнимал Айю за плечи, аккуратно и, как будто брезгливо, держа руки на весу. И кожа его рук была сухой и холодной. А скулы под тонкой, тщательно выбритой кожей ходили ходуном.
Айя понимала его. Она долго в такие вечера сидела в прихожей перед зеркалом, когда Саша засыпал, разглядывала свое белесое, лысое, одутловатое лицо и шептала :"Жаба. Жаба... Жаба...". И плакала беззвучно, положив голову на столик у зеркала, а потом неслышно пробиралась в зал и, сжавшись в комочек, ложилась на диван. И смотрела, как в окно заглядывает огромная безумная луна, и ей даже казалось, что она видит, как лунный ветер разметает красный лунный песок.
В такую ночь к ней и пришла Лель. Она появилась в окне, как будто прошла сквозь стекло, стекла с подоконника, подобно пролившейся воде и в комнате нежно запахло резедой. Рыжие волосы на этот раз были аккуратно убраны, завязаны узлом какого-то странного жгута, и Айе показалось, что она такой видела когда-то давно, в детстве. Лель проследила за её взглядом, усмехнулась.
-Это стебель кубышки. Цветок такой есть, жёлтый, пахнет приятно, на реках его много. Мой любимый. А ты почти готова, Амия.
-Лель, ты видишь, что со мной стало? Как мне жить?
-А что с тобой стало? Не вижу. Что-то не так?
-Ты издеваешься, что ли? Или слепая?
Айя почувствовала, как глухая злоба стянула ей горло, да так, что даже слюна стала горькой. Она вскочила, чуть не упав, но Лель подхватила её и потянула к зеркалу.
-Смотри. Ты стала ещё лучше.
В зеркале отражались две девушки, одна рыжая, как огонь, другая темная, как ночь. Они были белокожи настолько, что их лица светились, лёгкие капюшоны серебристых плащей были небрежно откинуты на плечи, а в волосах запутались жёлтые цветы.
-Всё хорошо, Амия. Ты попроси мужа отвезти тебя на дачу. Там тебе станет легче, обещаю. Приходи к озеру на рассвете. Всё будет хорошо. Сделай, как я тебе сказала.
Айя ещё долго стояла у зеркала и смотрела туда, в чёрное зазеркалье. Она не могла понять, что она там видит. Но что-то там было... Точно было...
Последний цикл лечения был завершён и врач назначил перерыв на пару месяцев. Айе стало немного лучше, гормоны отменили, тело начало сдуваться, как будто из надувной куклы вытащили затычку. Заканчивался сентябрь, но погода была такой тёплой и яркой, какой и летом не дождёшься в этих краях, где вечные дожди. Просьбе Айи Саша удивился, но не показал вида и не возражал. Взял отпуск на неделю, собрал вещи, рассчитал Лену, вызвал такси, и они весело покатили мимо начинающих желтеть полей, ещё совсем летних лесов, и смутно, по осеннему сероватых речек и озёр.
Вечернее солнышко было лёгким и тёплым, они разобрали вещи, чуть протопили печку, выпили полбутылки вина с печеньем и легли спать. Саша уснул сразу, а Айя, завернувшись в плед, пошла в сад, к своей яблоне. Залезть на свою ветку, она, конечно уже не смогла, подтащила лавочку, легла и стала смотреть в небо, считать звезды, боясь уснуть.
Ей нельзя было проспать эту встречу. Её ждали...