В разговоре о романе «Взгляд из вечности» мне пришлось затронуть тему идеологии, которая завещала «маленькому человеку» постоянно что-то терпеть во имя некой высокой цели. Для главной героини Любы Романовой эта цель заключалась в том, чтобы найти и удержать мужа, и здесь тоже не обошлось без поучений ее бабки. У той не так много реплик, но ее образ получился очень ярким - смесь аббатисы с парторгом, которая не боится никаких смен режимов, ибо свои заветы протолкнет везде и при любых. С мягкой улыбкой, зорким глазом и железной рукой, именно такие люди и крутят до сих пор как своими семьями, так и всей страной. Учат терпеть, напоминают, что «никогда мы хорошо не жили», и завещают, что жизнь - это боль.
И если в этих постулатах и было хоть что-то здравое, то главная героиня умудрилась все это извратить до степени абсурда. Роковую роль сыграло и то, что у Любы был низший статус в семье, и хотя семья эта была не столь ужасной, как у Наташи Вороновой, девочка все же издавна привыкла, что старшие всегда правы, всегда желают добра и их надо уважать и слушаться. То, что среди них могут попасться откровенно глупые люди, обезьяны с ядерным оружием, ничего не меняет. А ведь к каким жутким последствиям может привести бездумное подчинение таким людям? В частности, именно на их совести, а не залетных заговорщиков, и сам развал СССР, потому что они не видели жизни дальше своего угла.
Яркий пример тому отец Любы, Николай Головин, который во имя убеждений проклял и выгнал из дома старшую дочь. Его раскаяние и примирение с Тамарой в конце истории продиктовано слабостью и неискоренимым страхом одиночества, который перед лицом возраста, болезней и неумолимо нарастающего бега времени режет по-кинжальному. Тут уже понимаешь, что, грубо говоря, шутки кончились, и социалистическое общество, чьи фантомы ты защищал вместо того, чтобы просто любить дочь и гордиться ею, ради которого потратил лучшие годы на отчужденность и ненависть, тебе пищу не разогреет, тарелку не вымоет и давление измерять каждый час не будет. Впрочем, его уже и нет, этого общества, - упорхнуло в небытие, на ведьминской метле из судеб людей, искренне поверивших, что в связке их никто не сломает. Даже не поблагодарило.
Люба, безусловно, умнее, хитрее, гибче к обстоятельствам и выносливее к катаклизмам, чем ее родители, и это помогло ей осуществить до конца главный проект — состояться как идеальная жена. Она пользовалась теми заповедями, которые в нашем патриархате, похожем на жуткую карикатуру, передаются из поколения в поколение до сих пор. И озвучены они уже столько раз, что повторяться тяжело и бессмысленно.
Но при этом ни у родителей, ни у детей Любы нет такого мощного и глубокого комплекса неполноценности, как у нее, принадлежащей к поколению шестидесятников, у которых, казалось бы, была и новая волна в культуре, и адекватная оплата труда, и возможности досуга, и здоровые условия проживания. И именно для этого поколения коллективизм и одобрение общества были возведены в культ таких масштабов, что личное вообще стало чем-то вне закона и морали. Государство должно было тебя знать как облупленного, это находилось в сфере его практических интересов. Но люди отнюдь не перестали совершать плохие поступки дабы их не поставили в угол, они просто научились выкручиваться и врать, чем, собственно, семья Романовых и занимается на протяжении трех томов. А Люба врет и родителям, и детям, и соседям, и в особенности — мужу.
Ведь до самого финала книги муж Любы Родислав практически не знает, какой она человек на самом деле, - живет он не с ней, не с ее мыслями и чувствами, а с той плоской глянцевой картинкой, в которую она себя превратила. Но постепенно это стало расти дальше, она начала превращать в этот глянец и всю семью, и всю жизнь. Уже мало было улыбаться мужу, кивать, каждый день крахмалить скатерти, растирать его полотенцем после принятия ванны, - надо было чтобы проект «Семья Романовых» любой ценой удерживал свой безупречный имидж и рейтинг уважения общества.
Не стану перечислять, что для этого потребовалось по сюжету, хватит того, что практически все это сводилось ко лжи, фарсу и подмене понятий. Особенно с содержанием сирых-убогих соседей, которых Романовы якобы лишили отца семейства. И как итог — старший сын сгинул, без вести и даже без могилы, дочь уехала, не простив лжи, Родислав превратился в «светского льва», лишенного уже всяких сантиментов, и только Люба продолжала крахмалить скатерти и улыбаться. Но если главной задачей проекта считать именно удержание мужа, то она свою миссию выполнила. А что до принесенных жертв - так побочные эффекты есть у всего…
Сейчас людям легче поддерживать в глазах окружающих тот образ, которому хочется соответствовать, - достаточно постановочных фото в социальных сетях, к тому же больше нет традиций регулярно ходить в гости и дружить с соседями и правду о тебе мало кто знает. Но тогда все приходилось вырезать «по-живому», и кроме того, имидж идеальной семьи подразумевал и много материальных аспектов, которые в СССР были непременной составляющей статуса «правильного гражданина».
Вот часть объяснения Любы с мужем по поводу возможного развода: «В нашей с тобой жизни очень многое завязано на наш брак. Я стою в очереди на машину, но я же не собираюсь ее водить, ездить будешь ты. И меня будешь возить, и детей. Если мы разведемся, ты останешься без машины, а я – без водителя. Нам придется разменивать квартиру и делить мебель, а как? Тем более мы только что купили новую «стенку», год в очереди отмечались». И речь идет не о роскоши и даже не о средстве передвижения, а о том, что если человек придает важность году, потраченному на ожидание «стенки», то что говорить про много десятилетий?! Как можно признать, что столько сил убито понапрасну, что ты оказался заложником своего выдуманного предназначения? И если не получилось достичь любви, покоя, уверенности во взаимной поддержке, сознания, что людям нужен ты, а не то, что с тебя можно поиметь, - остается искать себя в героических подвигах, наш народ это уже много раз проходил.
Люба по сути является квинтэссенцией этих идеалов, и не замечает, что она, так же, как ее чудаковатая поначалу дочь Ольга, очень любит страдать. Ее маниакальное отношение к хрустящим от крахмала скатертям и строгому порядку подачи блюд к завтраку словно компенсирует те удобства, которые подарил прогресс. Если никто уже «не рожает в поле», так хотя бы будем пахать как лошадь в неплохой столичной квартире и молиться, чтобы муж не увидел кругов под глазами и недостаточно широкой улыбки.
А временами самопожертвование Любы вообще доходит до безумия. Из принципа вешать для себя только больнично-белые полотенца, «чтобы никого не раздражать, чтобы ее цвет, не дай бог, кому-то глаз не резанул»? Прятать от мужа любимые пластинки, потому что он, не понимающий Скрябина, Прокофьева и джаз, может обидеться? Есть за общим столом опасную пищу, имея язву желудка, дабы «мужу удовольствие не портить»? Все перечисленное никому не нужно и не в радость, домашние этих жертв просто не замечают, а Люба, как по некоему ритуалу, упоенно занимается самоистязанием, вроде того, как герой старого индийского фильма «Бродяга» нахлестывал самого себя по щекам.
Она даже к отсутствию секса с мужем относится безропотно - как ей кажется, для нее это не важно и не нужно. Какие же комплексы должны были укорениться в человеке, чтобы он раз и навсегда решил: радостей он не заслуживает, он обязан только приносить радость. Этому и учила сестер с малолетства бабка, даже в мелочах - «Разве дело в том, ешь ты варенье или нет? Ты должна уметь его готовить, и не абы как». Правда, никто не объяснял, что ты сможешь дать другим, когда ты уже полностью опустошен.
Окончание — в третьей части.
